Ученик бога

– Но в солнце же нет стройной системы, там же абсолютный хаос.

– Ты же видел вселенную, нет никакого хаоса, всё подчинятся законам физики. Посыпая соль на масло ну или плеща пену на воду. Они начинают притягиваться, потому что очень схожи в причинах гравитации в отличие от магнита с металлом. Плоскоземельщикам про магнит говорить глупо, ужасная аналогия. И твоя аналогия тоже не очень, так как скорее проекция, но она куда лучше.

Вода и масло это двухмерное пространство, но то же самое происходит и во всех остальных. Соль, пена неважно оба стоя на поверхности делают ямку, в которую и скатываются. Теперь уходим в космос, где плюс-минус равномерно распределённая по всему космосу пыль, после остывания принялась соединяться, но уже в шестистороннюю яму, в этих ямах образовываются астероиды, планеты и звёзды. Ямы соединяются и получаются солнечные системы, то есть расщелины. Затем соединяются в расщелины, то есть галактики, в центре которых самые глубокие ямы – чёрные дыры. Солнца уже глубоко но когда они взрываются они вскапывают яму ещё глубже. В общем затем расщелины соединяются в овраги в виде галактик, а овраги в целые каньоны то есть в ланиакеи. По ланиакеям как раз и движутся галактики, стекаясь в мега кластеры как по реке. Про войды забыл сказать про так называемые пустоты. Войды это горы и реки проносятся мимо них.

– И зачем ты мне всё это рассказал?

– Да затем, что вселенная может быть точно также живой.

– Это я уже слышал «вселенная похожа на мозг, значит, она разумна», так, по-твоему?

– А почему бы и нет? Та же молния может несколько раз ударить в одно и то же место. Ударив в первый раз, открывается путь, по которому в дальнейшем молния и проходит раз за разом. Любая система ищет пути меньшего сопротивления и ищет пути сокращения для экономии, как можно большего количества энергии.

– Вот я тебя и подловил, какое тут уж меньшее сокращение за двести тысяч лет то?

– А зачем солнцу всё сразу испускать? Держит в узде.

– А хотя да, – согласился я и призадумался.

– Зная твою любовь к экспериментам, могу показать один. Воочию увидишь и сам убедишься.

франкенштейн в пробирке.

Великан как по магии материализовал стол, а на нем разные бутылки подписанными странными символами, а вместе с ними материализовалось несколько чашек Петри и всякий хлам.

– Всё смешать в одной посуде?

– Нет, ты что. Возьми ту бутылочку… так подожди. Ах вот – сказал он, и разом надписи стали легко читаемы.

Толи великан, что-то сделал с моим мозгом, то ли он переписал надписи на великий русский язык, также проникнув в мой мозг.

– Возьми бутылку с канифольным отвердителем и налей в ложку, пусть высохнет.

– Звучит не очень по научному, но ладно.

Смола была жидкой и невероятно токсичной. Я сделал, как было велено, и отложил ложку подальше от лица.

– Можешь пока капнуть спирт в воду.

– Самогон не так гонят.

– Я не об этиловом, господи.

– А конкретней, можно?

– Э… эфир фенола.

Я перебрал все бутылки, такого названия не было.

– Как ещё раз?

– Фенокситоларазол.

– Нет, такого.

– Феноксиэтанол?

– С «фе» есть монофениловый эфир этиленгликоля.

– Вроде оно.

– Что перевести не смог? – сказал я, раскручивая бутылку и готовя пипетку.

– Знал бы ты химию лучше, сам бы нашёл исходя из моих слов.

– Знал бы ты русский лучше…

– Нет. Всё, что я нашёл в твоей голове это таблица названий некоторых алканов по числу атомов углерода, я переводил исходя из него, по большей части. Если бы ты знал больше, то и названия были лучше переведены.

– На этикетке помимо названия также есть и структурная формула, мог и по ней сказать. Мол, так и так похожа на головастика, – сказал я капая в воду.

Секунда и капля этого спирта на поверхности воды развела три щупальца в стороны, которые развели ещё щупальца, и в быстром движении исчезли с поверхности воды, виляя щупальцами как змеи своим хвостом.

– Вот это я сказал бы «не по-научному». «Ну ладно». – передразнивая сказал великан -Накрой воду двумя кусочками бумаги, так, чтобы выглядывала полоса воды и капни спирта между бамажками.

И я капнул. Спирт теперь имел вытянутую форму бактерии с маленькими лапками. Щупальца остались, но только на концах, ими всеми и маленькими и большими бактерия будто бы перебирала, тем самым разрывая себя в разные стороны, как это делают настоящие бактерии. Если бы спирт не выветривался из самодельной бактерии и не уменьшал её объём, я уверен, что она разделилась бы надвое. Что конечно произошло, но только когда от спирта почти ничего не осталось, кроме щупалец, они то и разделились, а после исчезли.

– Как видишь, не живое вполне может быть живым.

– Вот только толку от этого мало, оболочки нет, и тело долго не живёт.

– Без меня ты бы тоже долго не жил. А по поводу оболочки, возьми стекло и прокали его, вот тебе газовая горелка – сказал он, материализуя горелку в моей руке. – Капни пару капель воды отдельно друг от друга.

– Я как будто вернулся в детский клуб, ты это специально? Подражаешь Нафану?

– Кто такой Нафан? Не отвлекайся, теперь капни в капли красители, то есть покрась… воду. С русским у меня и вправду проблемы.

– Воу – сказал я, когда капли вдруг помчались друг за другом, больше слов у меня не было ни русских, ни английских, ни инопланетянских.

– Тебя это впечатлило, а одинокая бактерия нет?

– Ну да. Там то, какая-то неизвестная жидкость, а тут обычная вода, причём живая.

– А ацетон тебе знаком? Давай, думаю смола, уже высохла, а о хемотаксисе поговорим попозже.

– Правильней химотаксис, а не хемо.

– Как скажешь, кроши давай.

– Кого?

– Смолу! Натри горсточку.

Смола и вправду засохла, и я без труда высунул её из ложки. В таком виде смола была похожа на карамель, что давно уже никто на дому не плавил. Я взял точильный камень и как на тёрке натёр смолу. А пока тёр, спросил:

– Ты сказал про горсть, и я сразу вспомнил философский вопрос с земли «Когда горсть становится горстью?».

– В чём философия?

Я чуть подумал и ответил:

– В том, что даже на такой простой вопрос сложно ответить.

– А ты, какое количество крошек можешь без счёта осознать мгновенно?

Я взглянул на чашку Петри, куда натирал смолу.

– Три-четыре где-то…

– Выходит после четырёх, горсть и становиться горстью.

– Но почему?

– Согласись, что слово горсть означает не определённое количество и явно множественное, крупицу ведь никто не считает горсткой, правильно?

– Вроде да.

– Так вот горсть, как и кучку, ты с первого взгляда не сосчитаешь. Значит, идём от обратного. «Что ты не можешь сосчитать?» и будет ответом.

– Но я могу сосчитать.

– Но не всё разом, горсть ведь ты берёшь в руку за один раз, правильно?

Эти слова уже смогли убедить меня.

– Невероятно, – вскинул я, – вопрос, над которым бились великие умы на протяжении веков, был отвечен за считаные секунды. Я слышал, в древности люди не могли окинуть взглядом четыре объекта и сказать, сколько это. Получается Аристотель, назвал бы горстью – цифру четыре.

– Да, а я бы назвал тринадцать.

– И ты можешь столько за один раз? Нечего себе. Видимо в этом мире относительно – всё, – шмыгнув носом, сказал я.

– Ну и третья капля…

– Ацетона?

– Да.

Увиденное было точно также удивительно прекрасно, как и в воде. Но на этот раз ожила смола.

Она моментально вступила в реакцию с ацетоном. Вместе они вызвали такое бурление, какое создавало впечатление, будто бы целые колонии передвигались, от края, до края поедая атомы ацетона. К сожалению, жили они недолго и прекращали своё движение, как только ацетон выдыхался, капля какой-то жидкости оставалась, но выглядела это уже не как аквариум с рыбками, а как вода из бутылки во время перекуса бутербродом. Смола из жёлтого цвета стала белой и кроме как мокрых крошек хлеба, никаких ассоциаций не вызывала.