Страница 6 из 13
– Всемилостивейший государь, возможно, не стоит казнить этого гнусного лжеца? Его смерть может навлечь на Вас гнев толпы.
– Пусть беспокоятся о том, как бы не вызвать моего гнева, – сурово ответил я и кивнул стражникам у дверей. – Введите!
Двери отворились, и в тронный зал вошёл юноша. Под молчаливым конвоем воинов он преодолел разделявшее нас расстояние. Остановившись перед троном, он поднял на меня смелый, пронзительный взгляд и вздрогнул.
Поэт оказался так же красив, как на портретах: статный, юный, с длинными кучерявыми волосами и орлиным носом. Надо думать, многих из своих последователей он взял попросту обаянием. Но внешность – пустая оболочка – не уберегла меня от осознания, молнией пронзившего разум. Впервые встретившись лицом к лицу, мы тут же узнали и вспомнили друг друга. Роза и принц. Память души услужливо пробудила в мыслях итоги предыдущей встречи – нашу гибель. Сердца содрогнулись, ощущая, как стартовал обратный отсчёт до нашей кончины. Казалось, даже песок перестал сыпаться в часах, пока я и поэт-бунтарь разглядывали друг друга.
Прикрыв глаза, я силой заставил себя сбросить оцепенение. Меня больше не тянуло навстречу этой душе. Мне безумно хотелось избавиться от неё, отправить куда подальше, сбежать от нежеланной, но неминуемой смерти.
– Выслать его из страны, – приказал я. Бояре удивлённо переглянулись, не понимая такого поспешного и странного приказа. – Немедленно! Выслать без права возврата.
Поэт усмехнулся, разглядывая меня почти с жалостью. Казалось, что сам он вовсе не собирался бежать от своей судьбы, от нашей общей смерти. Он держался спокойно, смиренно, и в его взгляде было что-то печальное и одновременно величественное, что-то, недоступное моему пониманию. Я гневно отвернулся, скрывая от окружающих снедавшую сердце горечь. Может, моя маленькая хитрость всё же спасёт меня?
– Слушаюсь, государь, – наконец произнёс боярин и сделал отмашку страже.
Те молча и бесстрастно повели поэта прочь. В тишине их шаги и последующий хлопок двери прозвучали зловеще и укоряюще. Немного подождав, я поднялся с трона, спустился по ступеням и вышел, не произнеся больше ни слова. У себя в покоях тихо выдохнул, выглянул в витражное окно, наблюдая, как от дворца отъезжает повозка. На мгновение мелькнуло лицо бунташного поэта и тут же пропало из виду. Повозка покатила прочь.
Пускай. Пускай убирается как можно дальше, растягивает до предела нить связывающего нас проклятия, пока та не лопнет под натяжением! Не собирался я больше умирать из-за него. Ни за что не собирался.
Вечер прошёл в на редкость прескверном настроении, и я даже велел высечь нерасторопных поварят и одного служку за сущие пустяки. Пускай проклинают по углам. На душе было гадко и тревожно. Хоть я и отослал его прочь и, казалось бы, огородил себя от судьбоносной встречи, ощущение, что моему диктаторскому, но справедливому правлению подходит конец, не покидало ни на секунду. Как я ни гнал его прочь, оно возвращалось с новой силой.
Утром мне сообщили, что во время путешествия по ущелью повозка с изгнанным поэтом сорвалась и разбилась о скалы. Никто не выжил. На новость я ответил равнодушной усмешкой, не более. И так было ясно, что всё провалилось. Он умирал первым. Я следовал за ним.
Поднятое его гибелью восстание докатилось до дворца спустя всего несколько суток. Я ждал своей казни в темнице, как простой преступник, и, шагая к месту исполнения народного приговора, почти не ненавидел подданных. Нет. Вся моя ненависть принадлежала лишь ему – человеку, из-за которого я был обречён погибнуть. Ему и, конечно же, тем, кто подарил нам это проклятие.
Я открыла глаза и несколько мгновений ошалело смотрела в зеркало, не понимая, почему вижу перед собой лицо девушки, а не грозного царя. Преждевременно вернувшиеся воспоминания роились в голове, сводя с ума. В сумочке отдалённо и глухо зазвонил телефон, и я не своей рукой поднесла его к уху.
– Алло?
– Оль, ты где? – послышался взволнованный голос. Я прикрыла глаза, пытаясь выцепить из смешавшейся памяти имя его обладателя. Точно. Дима. – Быстро убежала так… Плохо стало? Или я накосячил как-то?
Я покачала головой, отрешённо разглядывая своё отражение. В туалет вошла женщина и, настороженно покосившись на меня, закрылась в кабинке.
– Всё хорошо, Дим, просто живот прихватило, – соврала я через силу. Не объяснишь же, что случилось на самом деле. – Прости, что испортила вечер, но я лучше пойду.
– Понятно, – вздохнули в трубке. Секунду помолчали. – Розу хоть заберёшь?
Я вздрогнула. Цветочный запах сам собой засвербел в ноздрях.
– Нет! То есть… Я уже ушла, прости.
– Тогда до завтра? – грустно спросил Дима.
– Да, до завтра, – ответила я и отбила звонок.
Значит, вот оно что. Я роза, созданная когда-то для того, чтобы раз за разом убивать одного и того же принца. И сейчас, пока я живу своей беспечной жизнью, варю людям моккачино и хожу в кино, где-то бродит он – человек, одна встреча с которым прервёт и моё, и его существование. До следующей смерти, разумеется.
Быстро забрав из гардероба куртку и на ходу застегнувшись, я выскочила из кинотеатра.
На улице было не так уж холодно, поэтому прохожие с удивлением провожали взглядами мелко дрожащую девушку. Я обнимала плечи, стараясь унять трясучку, но та всё не проходила. Первые мгновения даже боялась упасть в обморок, но не упала. Продолжала брести по улице, едва не врезаясь в прохожих. Лучше б мне вообще ничего не знать заранее, до самого конца! Как теперь жить, зная, что в любой момент я могу столкнуться с собственной гибелью?
Я нервно усмехнулась. Обычно люди и не задумываются о своей смертности. Живут себе и живут, стремятся урвать как можно больше от нынешнего дня. И чего я так распереживалась? Может, мы встретимся лет через пятьдесят, когда мне будет уже всё равно, жить или умирать. Хотя, как услужливо подсказывала мне обновленная память, все прежние разы мы находили друг друга достаточно быстро.
Может, запереться дома и не появляться на людях? Смешно. И совершенно невозможно.
По главной улице идти не хотелось, и я свернула во дворы, подальше от людских глаз. Прошла по остаткам снега, чувствуя, как он хлюпает под сапогами. По сторонам не смотрела. Мир предательски перевернулся с ног на голову, и мои прежние жизни шли за мной плечом к плечу, хватая за руки. Я почти физически чувствовала их прикосновения. Остановившись под фонарём, я схватилась пальцами за голову и обвела улицу осоловевшим взглядом. Сумерки, одинокие прохожие, громады многоэтажек… Взгляд инстинктивно перебежал на скамеечки, стоящие у одного из подъездов, и мне сделалось плохо.
Сердце пропустило удар. Слишком быстро. Не так же сразу…
У самого подъезда под ярким светом фонаря сидел парень. На его коленях лежал блокнот, в котором он что-то рисовал тонким карандашом. Это был юноша примерно моего возраста, невысокий, стройный, но не тощий, с задумчивым спокойным лицом. Волосы были коротко, по-спортивному подстрижены, и это смотрелось на удивление естественно, лишь подчёркивая красивую форму головы и линию скул. Меня он не заметил; его тонкие пальцы летали по листку, подштриховывая то здесь, то там, растирая карандашные линии подушечками и подправляя стёркой. Сделав несколько медленных, бесшумных шагов назад, я выдохнула застрявший в лёгких воздух. Внутренности обдало холодом. Ещё не веря, что осталась незамеченной, я развернулась и, ступая как можно тише, пошла назад к людным улицам. Выйдя к свету и шуму толпы, не выдержала и побежала, разбрызгивая сапогами грязь. Все события этого вечера пульсировали в голове, подгоняя вперёд.
Теперь я знала, как выглядел принц в новом рождении. И, что ещё хуже, знала, что наша встреча неизбежна.
Глава 3
Я проплакала полночи, чего за мной не водилось давно, и проснулась совершенно разбитая. Будильник проспала, да и идти на работу после случившегося не заставили бы и высшие силы. Так что, предупредив хозяйку о выдуманной простуде, я рухнула обратно в постель и бездумно уставилась в потолок. Будущее виделось беспросветным и до обидного недолгим. Если я наткнулась на него уже сейчас, значит, с каждым днём нас всё больше будет тянуть друг к другу. Принц будет поджидать там, куда мне захочется пойти, выбирать по неизвестной ему причине те же, что и я, дороги. Выхода не было. Он появился для того, чтобы уничтожить меня, и я ничего не могла с этим сделать.