Зимний мальчик

И в самом деле темнело. У Дома Кино две дюжины авто, все больше «Жигули» и «Москвичи». «Волг» мало, разве такси. Ну, и я на «ЗИМе» как вишенка на торте. Сижу, мурлыкаю «What Is a Youth». Уверен, сегодня все будут напевать песню в меру сил и способностей. Ну, и если слова запомнят. Ольга с Надеждой-то запомнят, вернее, знают давным-давно. Будет повод для девичьего дуэта.

Деликатный стук по кабине.

– Сержант Сидорчук. Попрошу документы.

Я протянул права.

– Кого-то ожидаем, или так?

– Соседку по даче. Отец попросил.

– Отец?

– Соседкин, не мой. Товарищ Стельбов, наш первый секретарь.

– Приятного вечера, – откозырял сержант, возвращая документы. А что, может, действительно приказали приглядеть за Ольгой, и меня назвали, вернее, «ЗИМ». Мало ли. Служебную «Волгу» выделять нескромно, а вот так, по-соседски, никто слова не скажет.

Через пять минут фильм закончился, люди потянулись. Кто к авто, кто на остановку троллейбуса, кто пешком. Молодежь, из тех, кому достаются билеты в райкоме комсомола.

– Давно ждешь?

– Третью сонату, – ответил я и, играя этюд до конца, распахнул заднюю дверцу. – Усаживайтесь поудобнее, сударыни.

Ольга скользнула легко, а Надежда немного неловко. Непривычно ей в «ЗИМах» ездить. Заднее сидение там шикарное, особенно когда дополнительные места демонтированы. А они демонтированы, дедушка давно их снял.

– Куда ехать изволим?

– Ты не спешишь? – спросила Ольга.

– До следующей пятницы я совершенно свободен, – ответил я по-пятачковски.

– Тогда давай на дамбу. Посмотрим на море.

Морем у нас зовется водохранилище, действительно, немалое. До дамбы двадцать километров, но по ночному времени – пятнадцать минут неспешной езды. И да, как и ожидал, девушки стали петь, сначала робко, а потом громче и громче. Почему нет? Мелодия простая, полторы октавы обе тянут, ну, а повыше…

– Ты бы помог девушкам, – сказала Ольга.

– Ваш дуэт мне только портить, – ответил я, но помог, чуть-чуть. Не стал сверкать и грохотать. Второй, третий раз вышло и совсем неплохо – для самодеятельности.

Постояли на дамбе. Зона охраняемая, но нас пустили. Узнали Ольгу, верно. Или им заранее позвонили.

– Ну, над водой, а капелла – подначила Ольга.

Чуден Днепр при ясной погоде, а мы втроем втройне чудней.

Назад ехали молча. Лучше-то не получится. Вряд ли. Высадили Надежду, её уже ждал брат у подъезда.

Поехали домой, в Сосновку.

– Я думала, ты соловьем разливаться станешь, – сказала Ольга.

– С чего бы?

– Неужели не хочется произвести внимание на девушек?

– Положим, хочется. Но перепевать песни из кинофильмов по заявкам радиослушателей – не моё. Уж если петь, так то, что на душу ляжет.

– Хорошо. Тогда представь, что ты разведчик на задании. И должен произвести впечатление.

– На задании я, во-первых, должен довести тебя домой в цельности и сохранности. Во-вторых, петь за рулем удобно только в кино, а мне позицию Лапозо подавай. И в третьих, дома ждет прекрасно настроенный «Блютнер», можем хоть до утра песни распевать, если твои не против.

– Позиция Лапозо – это то, что я думаю?

– Позиция Лапозо – певческая. Вариант высокой. Чтобы всё в человеке было прекрасно: и диафрагма, и связки, и резонаторы, и остальное. Тогда голос звучит вольно, как днесь над морем.

– И много таких позиций?

– Достаточно, чтобы найти по себе.

– А за рулём петь, значит, никак?

– За рулём поют в кино. С переозвучкой в студии.

На счастье, мы приехали. Ольга поблагодарила, и пошла к себе, напоследок подарив загадочный взор: мол, прозевал я свое счастье.

Счастье, может, и прозевал, но зато нашел у порога в ящике две телеграммы. Одна от папеньки: «Поздравь! Владлен, Анна Соколовы-Бельские». Вторая от маменьки «Поздравь! Мария Соколова-Бельская, Леонид Марцинкевич».

Ага. Понятно. Артистические свадьбы. Прямо на гастролях. В один день, ну, совершенно случайно совпало. Вот так я обрёл и мачеху, и отчима. Или не обрёл? Усыновление дееспособного совершеннолетнего без желания последнего не практикуется. А желания нет. Не Дантес, чай. Да и баронов поблизости не наблюдается. Нет, я ещё не совершеннолетний, но почти. И одного опекуна, папеньки, вполне достаточно. А если что – маменька подключит подругу Галю. Будет интересно. Дедушка предупреждал и дал кое-какие инструкции. Ну, мне до совершеннолетия всего ничего. Наступит осень золотая, и младость детская уйдет.

В голове – почти забытый гул. Заварил и выпил травяного чаю, по бабушкиному рецепту, постоял десять минут под холодным душем.

Потом открыл окно и стал слушать тишину. Давненько так хорошо её не слышал. Листы летели со стола на пол, хорошо, нумерованные. К восходу Луны – а взошла она ближе к утру, – дело было сделано. Я собрал листы, аккуратно сложил по номерам и лёг, наконец, спать.

Усталый, но довольный.

Спал, впрочем, вполглаза, и, едва стало прилично, включил радио и под воскресную передачу «С добрым утром» проделал комплекс упражнений сразу за три дня. Надо бы заняться физкультурой, что ли. А то певческое брюшко отращу не ко времени.

Подошел к «Блютнеру» и начал играть. Утром слышно иначе чем ночью, тем более, в голове, но в целом вышло даже лучше, чем представлял. Румынская тема веселенькая такая. Тема Ветцеля – инопланетная. И, конечно, главная тема – величие, торжественность, несокрушимость.

Не буду я ничего править. Хронометраж – полтора часа. То, что сегодня и нужно.

Теперь что?

Теперь нужно искать поэта.

А чего искать-то? Ольга и будет поэтом. Она уже в «Подъёме» публиковалась, и в сборнике «Молодые поэты Черноземья». Дело за простым – уговорить Андрея Николаевича, первого секретаря нашего обкома, члена ЦК КПСС и прочая и прочая и прочая.

На это Ольга есть.

Я ей и позвонил.

– Ты никуда не уехала?

– В половину десятого?

– Тогда заходи поскорее, дело есть.

– Ну какое такое дело?

– Поэтическое, приходи.

И повесил трубку.

Клюнет.

И в самом деле клюнула.

Сразу, не сразу, но через полчаса пришла.

– Ну, Чижик, песенку сочинил?

– Угадала. Только не просто песенку, а целую оперу.

– И теперь тебе нужны слова.

– Не слова, поэзия.

– А сам что не сочинишь?

– Не умею. А ты умеешь.

– Думаешь?

– Знаю. В общем, так: опера о десанте Великой Отечественной. На Малую Землю. Война, кровь, любовь. Молодой лейтенант, юная медсестра, друзья, враги, бури, ураганы, и храбрый полковник-политрук, как гарант наших побед.

Вот одна из тем: – и я сыграл рэгтайм.

– Это что, политрук? Брежнев?

– Это тема союзников. Из-за океана советы дают, как воевать.

А вот гитлеровцы – и я выдал внеземной ужас. – А это румыны, вначале бодренькие, а под конец разбитые, улепетывающие – проиграл сырбу.

– А гитлеровцы природные, немцы которые – не разбитые?

– Природные гитлеровцы – это вселенское зло. Его можно придавить, но порох следует держать сухим.

Так, потихоньку, я и показал оперу первому зрителю. Пел ля-ля-ля, играл в меру способностей, не на «Блютнере», а лицом, артистически, но более всего рассказывал историю первой любви музыкальными средствами. Не свою, ни боже ж мой, кому моя интересна. Просто – история первой любви.

Ольга молчала минут пять. Или шесть.

– И я должна написать…

– Не должна, а напишешь. Сроку неделя.

– Неделя… Но я не смогу.

– Ещё как сможешь. Неделю я с запасом назвал, с учетом непредвиденных помех. А напишешь быстрее. Просто бери карандаш в руки и пиши, что услышишь.

– Что услышу?

– Ну да. С поэтами так и бывает. Вот тебе ноты, это специально твои, смотри, слушай и пиши.

– А я это… С нотами не дружна, – пожалуй, впервые я видел Ольгу растерянной.

– Ничего. Магнитофон дома есть? Конечно, есть. Какой?

– Катушечный, «Акай». И кассетный, «Панасоник».

– Панасоника у меня нет, сойдемся на «Воронеже». Звук будет тот ещё, у меня ж не студия, но мелодию услышишь – и я сыграл восемь основных тем. Проверил запись. Сносно. – Вот. Работай.