Страница 24 из 67
Через мгновение он оказался в Шумере в 4250 году до нашей эры. Он наблюдал за историей, которая произошла там в день поминок по всем усопшим.
* * *
Наступил месяц поминок великого бога Ниназу, зачатого в преисподней Энлилем и Нинлилью. Хлеб был убран, а это означало, что все в храме готовились к священному обряду поминовения усопших, а горожане к очередным набегам со стороны соседей-варваров.
Ашера подметала около главного святилища. Она была среднего роста, с большими глазами на немного пухлом лице. Наблюдая за ней, путешественник во времени отметил, что эта девушка очень смахивает на изображения его матери в молодости.
Раньше задачей Ашеры было поддерживать чистоту в нескольких комнатах храма, где воздавали честь богам Шумера, но вот уже несколько месяцев, она не могла этого делать, поскольку была беременна. В храме не принято было задавать вопросов, кто отец ребенка. Ведь жрицы-прислужницы обязаны были ответить взаимностью любому гостю храма, если он того пожелает. Все дети, рожденные в храме, принадлежали верховному богу Энлилю, и только главный жрец мог знать, какая судьба предстоит тому или иному ребенку. Чаще всего у таких детей был небольшой выбор: девочки оставались при храме и сами становились жрицами-прислужницами, а мальчиков ждала участь евнухов при том же храме или при дворе богатых горожан.
Ашера была сиротой, и когда главный жрец Элайа, увидел ее в первый раз, она просила милостыню на городском рынке. Ей тогда было лет 12, и ее родителей убили в месяц бога Ниназу, когда они пытались защитить собранный ячмень. Девочку пощадили.
Прошло 6 лет. Из тощего заморыша Ашера превратилась в красивую пышногрудую девушку. Ее формы с трудом могла скрыть даже просторная туника. Такие жрицы пользовались успехом у гостей храма, и обычно рано умирали от «нехороших» болезней. Девушка понимала, что как только у нее начнутся «красные дни», нужно соблазнить какого-то одного влиятельного господина и ублажать его так, чтобы он дал слово ходить только к ней.
Ей повезло. Ее выбрал сам жрец. Конечно же, об этом не должен был никто знать, ведь главным жрецам не положено иметь телесных или каких бы то ни было отношений ни с кем, кроме богов и богинь. Но к счастью, Элайа не очень соблюдал законы.
Ашера делала свою несложную работу и думала о том, как же жрец назовет ее ребенка, каким он будет, и как может измениться ее жизнь после этого. Из храма ей уходить не хотелось, хотя после рождения ребенка она имела возможность сделать это по своему желанию в любой момент. Храм был ее домом, вернее, ее домом был Элайа.
Протирая ниши для статуй богов, она подумала, что очень смешно, что за ними приходится ухаживать точно так же, как за детьми. И одно неверное движение, божки упадут и разобьются. Тогда ее точно выгонят.
Ашера погладила свой живот, уже чуть-чуть осталось. Малышка должна была родиться сразу после дня, посвященного усопшим, так сказал жрец. Он как-то высчитал это по звездам. И то, что это будет девочка, тоже он сказал. Он не может ошибаться. Она хотела назвать девочку Эльмештум в честь своей подруги, которую готовили в храмовые жрицы. Она была девственницей и принадлежала только богу Энки, и в праздник ее принесли в жертву, это должно было спасти город от нашествия варваров.
Ашера вспомнила, как в последние месяцы перед событием Эльмештум часто плакала и никому не рассказывала, почему. Она все время повторяла, что город умрет, потому что она нарушила волю богов и что она боится умирать. Ей выпала великая честь, но она об этом узнала в последний момент. И, кажется, успокоилась.
Ашере нужно было сходить на рынок за яствами к столу гостей, прибывающих в город к великому празднику. И это был прекрасный повод еще раз увидеться с жрецом и поговорить с ним насчет имени.
— Нет, Ашера. Дочь жрицы-прислужницы не может носить имя той, что дала нам всем радость, посвятив себя после смерти нашему великому Энки. Ее имя теперь свято. И я больше не хочу говорить об этом.
После этих слов лицо Элайи помрачнело. Ашера присела на колени, это делать было уже сложно, но она всегда массировала его ноги, когда он начинал так смотреть, это приводило его в чувства.
— Дашь ей имя Энаптум, рожденная в храме. А сейчас иди и сделай то, что входит в твои обязанности. И возьми с собой провожатого, я не хочу, чтобы ты родила прямо на рынке.
Ашера поклонилась так низко, как она только могла, и вышла.
В дверь постучали. Повитуха. Одна из старых храмовых жриц, которая принимала роды. По ее лицу было видно, что она иногда злоупотребляет пивом: легкие мешки под глазами, покраснения вокруг носа и сухая кожа на руках.
Сначала она огляделась, нет ли кого в комнате, и поняв, что они одни, начала петь.
Злой удуг, который пустынные дороги делает труднопроходимыми,
который ходит тайком, засыпает дороги.
Злой дух, который выпущен в степи,
Злодей, злодей, изыди из ноги Элайи…
— Я тебя не за этим позвал. Ты принесла?
— Да, мой господин. — она протянула ему пузырек с какой-то жидкостью. — У меня такой же. Вам на случай, если меня по каким-то причинам не окажется в храме и роды будет принимать другая жрица. Смажете младенцу губы, и он умрет. Все подумают, что родился мертвым. В родах всякое бывает. А я с вами уже столько лет, от меня никто ничего не узнает. Я даже спрашивать не буду, зачем вам отправлять невинного младенца к праотцам, знаю, что вы все делаете на благо нашего храма, города и нашего мира. А девочке даже легче будет. С дитем оно всегда сложнее. А так, может, какой приличный горожанин в дом возьмет, а с дитем оно никому не надо.
Она, расшаркиваясь, не поворачиваясь к жрецу спиной, не смотря ему в глаза, попятилась к двери. Уже у самого выхода она произнесла:
— Доброго дня, господин. Насчет ноги приду вечером.
Главный жрец даже не повернул головы, его мысли были уже далеко в прошлом, в том дне, когда с почестями, вопреки всем правилам, как великую наместницу Нинлиль на земле хоронили Эльмештум. Ее тело на ложе из цветов, лежало в центре зиккурата, массивной башни из камня, привезенного из Абиссинии. Все до этого момента, такое знакомое, выученное до мельчайших деталей, казалось чужим. И это ощущение отстраненности не покидало Элайю с того самого дня. Оно преследовало его только в храме, стоило выйти на улицу, окунуться в толпу, и оно чудесным образом проходило. В памяти вереницей проносились эти чужие колонны и полуколонны из сырца, покрытые узорами из зигзагов, ромбов и треугольников, созданных из тысяч окрашенных глиняных конусов, вмурованных в толстую штукатурку из сырой глины, как ее тело в гроб, украшенный такими же конусами и зигзагами. Уже начавшие трескаться фрески с изображениями божественных деяний и священных животных вызывали физическую тошноту, а может быть, эта тошнота была вызвана ощущением холодного тела, которое еще вчера лежало здесь и было теплым. Было живым. Ощущение фантасмагории — вот подходящее слово, которое могло бы описать его состояние, но такого понятия тогда, четыре тысячи лет назад, не существовало. А значит, и состояния не было.
Такие похороны, которые жрец устроил в честь Эльмештум, в Шумере бывали не часто и их делали только тогда, когда происходило что-то особенное, когда город очень нуждался в поддержке богов и не чувствовал ее. Тогда вместе с главной жрицей к богам должна была отправиться вся ее свита. Так она могла окончательно соединиться с богами и передать просьбу людей. Эльмештум была погребена не в обычной могиле, а в подземном сводчатом склепе, где она лежала на спине на деревянном ложе в плаще из синих лазуритовых бус и пышном венке из золотых листьев. Вокруг склепа было выкопано большое подземное помещение, в котором посадили уже мертвых девушек, служащих в храме прислужницами. Ашеру спасло только то, что ей не исполнилось 18 лет. Иначе и она сидела бы там в свите Эльмештум, молодая, красивая и мертвая. Все они были в цветных плащах и с серебряными лентах в волосах. Там же лежали арфы, к которым были приделаны золотые головы священного быка бога Энки и священной коровы богини Иштар, золотые туалетные приборы, доски для игры в кости и множество мелочей, которые могли бы понадобиться Эльмештум на том свете.