Страница 10 из 91
Укоренение нового типа рисопроизводящей культуры не было одномоментным даже в Центральной Японии. Современные исследования показывают, что жители горных районов еще очень долго практиковали суходольное подсечное земледелие (на кислых почвах и при отсутствии извести и удобрений оно было единственной сколько-нибудь продуктивной земледельческой технологией) и продолжали заниматься охотой и собирательством. Одновременно население прибрежных районов юго-запада Японии продолжало заниматься специализированным морским промыслом — рыболовством, сбором водорослей и ракушек, выпариванием соли. Каждый из образовавшихся хозяйственных укладов (равнинный, прибрежный и горный) носил до некоторой степени специализированный характер, не был полностью самодостаточным, что предопределило развитие натурального товарообмена. Анализ содержимого «раковинных куч» периода Яёй свидетельствует о наличии продуктообмена между населением побережья и внутренних районов страны. И те, и другие употребляли в пищу продукты, выращенные или
добытые их партнерами.
Кроме обмена продовольствием имели место поставки древесины для нужд рыболовецкого хозяйственного комплекса, которые имели тенденцию к росту по мере сведения лесов в прибрежных районах и на равнинах для устройства полей, производства металла и обжига керамики. Поставлялся как лес для строительства судов и жилищ, так и дрова для приготовления пищи и выпаривания соли (в Японии залежи каменной соли отсутствуют). К тому же в отличие, скажем, от населения Камчатки, Аляски или Океании японские рыбаки мало использовали морские ресурсы (кость морских животных, китовый ус, раковины) для производства средств производства и полностью зависели в этом отношении от суши, в основном — от горных районов (кость оленя для крючков, лианы вьющихся растений, конопля и др. — для лесок и сетей).
Раскопки поселений Яёй демонстрируют хорошо развитое производство предметов быта из дерева. Особенно богатый материал дали раскопки в Торо, где находки хорошо сохранились: над древним поселением в течение двух тысячелетий находились рисовые поля, в результате чего возник эффект «мореного дуба».
Деревянная утварь обитателей Торо включала в себя самые разнообразные предметы — от долбленых лодок до ткацкого станка. Сельскохозяйственный инвентарь состоял из лопат, грабель и мотыг многих разновидностей, имевших ясно выраженное специализированное назначение. В ходу были деревянные ступки и пестики для дробления риса. Обнаружены также ложки, черпаки, чашки, палочки для добывания огня. Считается, что эти деревянные предметы, для производства которых требовались металлические инструменты (большинство из них сделаны из дуба), не были изготовлены в самом Торо, т. е. его обитатели уже были вовлечены (хотя бы частично) в отношения натурального товарообмена.
Как видно на материалах раскопок других поселений Яёй, разделение труда затрагивало не только производство деревянных орудий, но и производство металла (здесь профессионализация наиболее заметна) и — в некоторых случаях — каменных орудий труда и керамики, что указывает на окончание периода полного самообеспечения общин, появление прибавочного продукта и разрушение социальной однородности. А это, в свою очередь, вело к возникновению более сложных общественных отношений и (в перспективе) — к становлению протогосударственных образований. Именно в Центральной Японии, где культура Яёй достигла максимального развития, произошло в дальнейшем формирование раннеяпонской государственности. В отличие от культуры Дзёмон, прослеживающейся практически на всей территории Японского архипелага, культура Яёй не распространилась на Окинаву, юг Кю̄сю̄, север Хонсю̄ и Хоккайдо̄, где основу хозяйственной деятельности продолжали составлять собирательство, охота и рыболовство.
Относительно Хоккайдо и севера Хонсю объяснение этому, видимо, следует искать в том, что тамошний климат не благоприятен для рисоводства, а рыбные ресурсы (особенно лососевых) были настолько богаты, что не стимулировали перехода к интенсивным и производительным способам хозяйствования. Кроме того, заселенность этой части архипелага в период Дзёмон была выше: поэтому весь культурный комплекс Яёй и его носители неизбежно должны были столкнуться там с большим сопротивлением и с более мощной культурной инерцией, чем в районах, расположенных южнее.
Что же касается Окинавы и южного Кюсю, то этот вопрос остается в исторической науке открытым. Можно предположить, что быстрый переход к производящему хозяйству, наблюдавшийся на основной территории Японии, был возможен только в условиях значительного притока переселенцев. Обретя землю на севере Кюсю, на Хонсю̄ и на Сикоку, они лишились стимула к дальнейшему движению (юг Кю̄сю̄ в силу горного рельефа неудобен для возделывания риса). Без воздействия со стороны переселенцев Япония, возможно, еще в течение длительного времени была бы землей рыболовов, охотников и собирателей — пример населения севера и юга архипелага свидетельствует в пользу такого предположения. Так, земледельческий уклад начал формироваться на Рюкю лишь в XII в., а айны, обитавшие на севере Хонсю и вытесненные затем на Хоккайдо, продолжили традиции каменного века практически до начала XX столетия. Можно сказать, что становление культуры Яёй было непосредственно связано с мощным потоком переселенцев с юга Корейского п-ова, которые оседали прежде всего на севере Кюсю.
Причины, приведшие их в движение, остаются не вполне ясными. В настоящее время наибольшее распространение получила точка зрения, связывающая переселение с двумя факторами: природным и социальным. Наступившее похолодание климата привело в движение население северных районов Азии, начавших перемещаться к югу. Это в свою очередь вызвало политическую нестабильность в Китае, а затем и на Корейском п-ове. В результате вплоть до начала IV в. н. э. там продолжалась череда войн и беспорядков, приводивших к бегству населения. Среди этих переселенцев были представители племен тунгусского происхождения, принадлежавшего к алтайской языковой семье (их язык был близким родственником корейского), которые и проникли на территорию Японского архипелага.
Проанализировав множество различных демографических и антропологических данных, известный исследователь ранней Японии Ханихара Кадзуо пришел к удивительному выводу, что число переселенцев с начала периода Яёй (III в. до н. э.) до VIII в. составило около 1,2 млн. чел. (при общей численности населения на конец VIII в. около 6 млн. чел.). Хотя эта цифра вызывает сильные сомнения у многих специалистов, большинство ученых все-таки сходятся во мнении, что количество переселенцев в любом случае было достаточным для того, чтобы вызвать кардинальные изменения в хозяйственном укладе, языке и культуре вообще.
Массовая миграция с материка привела к тому, что население Японских о-вов периода Яёй перестало принадлежать к единому антропологическому типу. В самом общем виде можно говорить о сосуществовании тогда «человека Дзё̄мон» и «человека Яёй», причем ареал распространения второго (имевшего антропологические признаки обитателей северной Азии) имел тенденцию к расширению; от северного Кю̄сю̄ и южной оконечности Хонсю̄ — к центральной Японии. Антропологический тип «человека Дзё̄мон» сохранил преобладание в северо-восточной Японии (Хоккайдо̄, северная половина Хонсю̄), на юге Кю̄сю̄ и на Рюкю. Это подтверждается и данными исторической генетики.
Между двумя типами имелись существенные отличия: «человек Яёй» был выше, имел более вытянутую форму черепа. Ноздри у него были расставлены шире, нос более приплюснут. В связи с переходом на крахмалосодержащую пищу (рис, сладкий батат, просо, чумиза, гречиха) у «человека Яёй» стало больше гнилых зубов, а сама форма зубов была характерна для обитателей Северной Азии.
Однако при оперировании антропологическими материалами следует проявлять осторожность. Количество найденных костных останков не так велико, чтобы можно было с уверенностью говорить о количественных закономерностях, а методики интерпретации антропологических и историко-генетических результатов все еще находятся в стадии становления.