Термитник

Саша Ангел

Термитник

Метки профессионализма

В проходной толпился народ – сегодня тут должно было состояться рассмотрение по очень громкому процессу.

Журналисты, которым было интересно это дело, ожидали в духоте, когда всех запустят в зал судебных заседаний, но машина правосудия не особо спешила начинать.

Послышались крики, так, одна из журналисток встретилась с псом-адвокатом, который сам от страха и неожиданности, залаял на неё.

За это неподобающее поведение и нарушение этики его выгнали из здания суда, и он потом долго ещё скулил, угрожая различными жалобами.

На ухе у него стояла специальная метка, которой отмечали собак-юристов, от которых нигде нельзя было укрыться.

Они преследовали людей на пляжах, на улицах, предлагая везде свои услуги за еду – что, впрочем, не означало, что как юристы они были плохи, напротив, замечательно справлялись и это помогало им выживать.

Профессиональное сообщество резко отвергло такого рода явления, упирая на то, что собаки лишь повторяют попавшие к ним знания, никоим образом неспособные интерпретировать их и иметь собственную позицию.

Этакие попугаи, «нахватавшиеся» где-то, а может, и вследствие какого-то безумного эксперимента, знаний о праве.

Однако официально, через суд, они смогли доказать, что обладают равными правами с человеком, что не помешало людям постоянно вытеснять их из профессии, с помощью различных уловок.

Никакого диалога между собаками и людьми не случилось.

К тем их собратьям, которые не умели разговаривать и оставались обычными верными псами, люди продолжали относиться с нежностью и заботой. Они им не угрожали.

По инициативе людей вводились профессиональные экзамены, которые было трудно сдать. Особенно много баллов теряли на документообороте, так как собакам с их лапами, было практически невозможно составить документ на компьютере.

Однако теоретические познания и заметный уровень красноречия, превосходящий большинство людей, позволял немногим из них получать лицензию, и вести свою деятельность – где они начинали теснить привычных к этому людей, особенно за счёт того, что их услуги были чрезвычайно дешёвы.

Невидимая борьба продолжилась с помощью подлостей – в такую собаку на улице могли бросить что-нибудь, или обозвать её, якобы не видя, что это идёт настоящая собака-адвокат, доказавшая во многих таких судебных битвах свой профессионализм. Им в зале суда могли незаметно подложить что-нибудь вкусненькое, чтобы отвлечь от дела. Но, кроме таких относительно безобидных вещей, случались и трагедии. Нескольких собак жестоко убили. Однако никого не нашли и официальное расследование застопорилось.

Бумажные потоки из жалоб и ответов на них, петиции, призывавших оставить собак в покое и наоборот, лишить их всех прав, схлестнулись в чудовищном противостоянии.

Собаки не сдавались и продолжали ходить, гордо демонстрируя, иногда с риском для собственного здоровья и жизни, метки в ушах, свидетельствующих о благородной профессии.

Собакам предстоял долгий путь, на котором не одно ещё поколение их родичей будет противостоять человеческим комплексам неполноценности из-за того, что кто-то из животного мира, его якобы «младших братьев» смог обойти их в сфере, изобретённой людьми.

Захлёстывающее ощущение

Освободившись ото сна, мир приобрёл форму просторного кафе с большими стеклянными окнами.

Вокруг всё сияло под лучами яркого солнца – сами цвета были другими, но это ощущалось как что-то естественное.

За пустыми столами сидели люди, в ожидании своих заказов – но и без них им было здесь хорошо.

За окном, кроме яркого белого цвета, ничего не было видно – до того момента, как появилась она.

Девочка, лет десяти, улыбаясь, прошла мимо, делая рукой знак волны, катящейся навстречу к берегу, что располагался только в её воображении.

Тем посетителям, кто увидел её, захотелось стать кораблями.

Истинная природа наблюдательности

Волны накатывали на пляж, где среди гальки, осколков ракушек и мелкого мусора, выбрасываемого морем, ходили люди и собирали то, что представляло хоть какую-то ценность.

В основном это ничего не стоящий морской грунт с мусором, который сразу же отбрасывался прочь и уносился вместе с волнами в новое путешествие, только затем, чтобы причалить к этому берегу вновь.

Местные жители, все до единого тёмные от загара, трудились здесь, не разгибая спины.

В родном селении работы не было и возможности уехать у большинства не имелось.

Красивые камешки, ракушки, мелкие частицы янтаря – всё это собиралось, а затем продавалось в том или ином виде туристам.

Но иногда море не только отдавало, но и забирало что-то.

Одному, например, сильной волной вымыло глаз с лица – несколько человек, работавших рядом с ним, были этому свидетелями.

Не почувствовав никакой боли, он даже пару мгновений продолжал поиски крупных ракушек. Но по удивлённым вскрикам знакомых понял – что-то не так.

Глаз виднелся невдалеке, на самой поверхности и почти все присутствовавшие здесь бросились за ним. Несколько человек помогли пострадавшему выбраться из воды и пытались осмотреть его ранение. Но он держался за это место и никому не давался в руки.

Теперь осознание случившейся беды настигло его, и он молил, чтобы его глаз нашли.

Но вернуть его не удалось.

Выскользнув прямо из рук ловцов несколько раз, он исчез.

Однако на этом всё не закончилось.

Местный фельдшер наложил на лицо пострадавшего повязку, предварительно обработав рану, затем его срочно отправили в город, в больницу.

Ещё находясь в машине, он бредил и рассказывал врачам, что отлично видит.

Мутное зарево, постоянные переходы цвета, яркость – всё слышалось в его речи.

– Словно в синеве, в краске плыву, – повторял он несколько раз.

Конечно, всё это не воспринималось всерьёз.

Безрезультатные поиски глаза были завершены. Работа отменялась.

Все расстроенные разошлись по домам.

В больнице пострадавшего осмотрели и оставили в отделении, чтобы понаблюдать за ним, учитывая, что он продолжал рассказывать, что видит что-то тем глазом, которого больше нет.

Дежурный врач, лениво проводивший смену и страдавший от сильной жары в душном кабинете, списал это состояние пациента на шок.

Оттого, впрочем, за последующие несколько дней, не скрылось, что за ним следят и его рассказам не верят. С этого момента он замолчал, более не упорствуя в своих рассказах. Он стал дожидаться выписки.

Процесс выздоровления шёл быстро.

Через несколько недель он вернулся в родное селение, где его встретили – но перемена, произошедшая в людях, сразу стала очевидной для него. Теперь все обходились с ним излишне мягко и вежливо, в его отношениях с другими людьми пропала вся та грубоватая теплота, что раньше радовала его.

Он, пусть и отчасти перестал быть своим.

Он мог не работать, уйма свободного времени в его жизни очень тяготила его.

Видения, тщательно скрываемые им, продолжались.

Разбираясь с этим всем, он пришёл к выводу, что между ним и его уплывшим далеко-далеко глазом, осталась связь – он продолжал им видеть тот постоянно переворачивающийся мир на стыке между водой и небом. Двигаясь свободно, глаз высматривал то, что никогда бы он не увидел, оставшись со своим хозяином.

Ничего не нужно стало ему, он выходил из села и отправлялся к морю, подальше от людей – а затем ложился куда-нибудь и, закрыв здоровый глаз, начинал смотреть внимательнее. Белая пена формировалась, и вблизи скорее напоминала скопление нежных цветов.

Видения посреди дня и ночи значительно отличались друг от друга, по ночам свечение ослабевало, но в него проникали те цвета, которых он никогда не видел во время дня.

Так проходили его дни восстановления.