Страница 15 из 42
– Расскажите лучше, почему столько повешенных вокруг города!? Чуть ли не на каждом столбе скелет висит! – интересовалась Дарина, сообщая о том, что они видели.
– Пособники лесной бестии, который год её вытравить не можем, – фыркнул староста.
– Бестию? – не понимал Бальтазар.
– Идёмте, говорю же, что всё объясню, – вздохнул тот и двинулся вдаль по улице.
– Довешались покойничков, что некромант пожаловал! – раздался возмущённый высокий голосок незнакомца, выглядывающего на них из-за ближайшего дома.
Повернувшиеся туда путники увидели мужчину средних лет с блестящей на солнце лысиной абсолютно гладкой головы. Его крупные выпученные глаза отдавали густой синевой и недобро глядели из-под едва заметных бровей почти телесного цвета. Щёки были самую малость обвисшими, нос выразительной дугой с глубокими бороздами, окаймлявшими верхнюю губу. Поверх тела на нём была простенькая хлопковая рубаха оттенка мха с толстым канатным поясом крупного плетения и почти такого же цвета короткие штаны.
– О, нет… – хлопнул Еким себя по лбу. – Домой иди, нечего гостям докучать! Это Игор, наш травник. Вечно нос свой всюду суёт, – со вздохом сообщил он прибывшим.
– Это не нечисть! Здесь некромант не поможет! – заверял тот, перепрыгнув заграждение и засеменив по чужому деревянному крыльцу. – Заберите покойников с дороги, – умоляюще поглядел этот человек на некроманта. – Они её злят, раззадоривают, совсем не пугают!
– Папа, опять вы посреди дня маетесь, – девичий звонкий голос раздался по правую руку.
Со стороны хороводов вышла девушка лет семнадцати, а звучала так, словно была изрядно помладше. Тёмные косы сплетены венком, а часть прямых прядей отпущена сзади почти до пояса. В глазах, казалось, отражалось само небо, настолько они попадали в его нынешний тон. Отцовский крупный нос смотрелся изъяном, личико было пухловатым, румяным, а губки маленькими, совсем не похожими на широкий рот Игора.
– Я видел её, точно вам говорю! Не тень, не силуэт, не рык, как все! Я видел во всей ужасающей красе это чудовище! – заявлял он и дочери, и всем остальным, оглядывая компанию взором сумасшедшего.
– Вам бы растения в ступке толочь, мази делать, сухоцвет заготавливать, пока весенние дары ещё не отцвели, – вздыхала девушка, поглаживая низенького отца по гладкой лысине. – Идёмте, заварю вам чай, папа. Отдохнёте немного, возьмётесь за работу. Я столько трав набрала поутру, а вы всё бегаете, покоя не знаете.
– Мера, сделай одолжение и нам, и нашим гостям, уведи отца в дом и не выпускай из-под присмотра, – попросил её староста.
– Идёмте, папа. Заварю вам ромашки хотя бы. Новой пора насушить заодно, – старалась она увести взволнованного мужичка.
– Но он не поможет, – восклицал тот, вскидывая руки и мотнув головой на некроманта. – Эта бестия не знает жалости, её просто так не угомонить!
И они отошли сначала в сторону, а потом девушка, кивая и поддакивая всем словам отца, неторопливо двинулась с ним дальше, словно прогуливаясь, но уводила от перекрёстка всё дальше и дальше. Еким и главный лесник же повели путников к южному капищу, куда отнесли недавнюю кровавую находку.
– Так вот, господа дознаватели, – старался с важным видом вышагивать староста, поправив седеющие бакенбарды и сделав голос более тягучим, – долгое время живёт вокруг Черрикаша одна беда. Нечисть лесная, как народ её кличет. Полудевица-полузверь, зовут её Алиса-Тигрохвостка. Никто толком не видел, травника не слушайте, он на любой кипиш бежит. Но силуэт, рык её, последствия её деятельности… – продолжал он тяжко вздыхать. – Где-то у меня тут записано было, – снова полез он во все карманы, будто всегда с собой носил свиток с детальным описанием монстра.
– Как лиса пробирается в курятники и крольчатники. Ловкая, прыткая, подкопы своими когтистыми лапами роет. Телёнка задрала не так давно, ягнят воровала, – рассказывал уже басовитый лесник. – Как волк в чаще хозяйничает. Подстрелит народ оленя или глухаря, такой свист и вой раздастся, едва к добыче приблизишься… Мол, не подходи – моё! Сама зверья лесного задрала немало. По деревьям скользит, как куница! А серые стаи её защищают. Говорил мне один охотник: по следу шёл, к капканам гнал, так из ниоткуда свора зубастых хищников вдруг на него вышла. Глаза горят, хвост опущен, плечи задраны… Чудом живой от них ушёл!
– Чертовщина одна, да и только! – разводил Еким руками, не совсем понятно про зверь-девицу ли или о так и не найденном её описании в своих карманах.
– А намедни я вон, что обнаружил! – показал Мергер в сторону видневшегося капища, где обсидиановый монумент был окружён кольцами маленьких серых камней, но не солнечными спиралями, а именно циклопическими кругами, словно надгробья маленького кладбища.
И поверх лежала кровавая связка отсечённых голов. Глаза распахнуты в ужасе, рты раскрыты, словно орут диким воплем, а волосы у всех переплетены меж собой тщательно, что и не разделить. Единая мерзкая гроздь анатомического извращения.
Ни лесник, ни староста даже приближаться к ним не пожелали, просто показывали гостям. Дарина и Кира также предпочли наблюдать издали, но кухарка, узнав один лик из голов, всё-таки осмелела, маленькими шажками двигаясь позади некроманта.
Бальтазар разглядывал жуткую связку, памятник чьей-то неуёмной жестокости. Отсечённые головы немолодых мужчин, кто с усами, кто с бородкой, каждая с выражением лютого потрясения, будто перед смертью нечто неистовое увидали, что их и обезглавило.
– Лапой когтистой всем купцам, что мимо нас ездили, головы отсекла тварь! – громким шёпотом восклицал староста за спинами гостей. – Добрые были люди, хорошие. Какое зло они лесной гадине сделали? Только, что мимо имели наглость проехать?
– Папочка… нет, – рыдала Дарина, подходя всё ближе, – не может быть… – рухнула она на колени и дрожащей рукой прикоснулась ко морщинистому лбу одной из голов.
– Вот за что Мара нас так истязает? Зачем испытывает? – негодовал лесничий. – Бродит по лесу бестия, вооружённая серпами когтей. Купцов обезглавила, что сказать-то нам хочет?!
– Что не тому лорду служите, может, – подметила Кира, но отвела взор, когда оба местных на неё покосились, опасаясь, что могут раскрыть.
– Наша богиня Мара-Морена, она же Марья-Моревна, если ласково, – счёл нужным пояснить Еким. – Та, к кому отсылают слова «марево», «кошмар», «морок»… Думаю, что и «мрак» в том числе. Богиня ночи! Та, чьи полчища стерегут наш урожай и покровительствуют всему Черрикашу. Та, что холодной мрачной зимой не даёт умереть с голоду и замёрзнуть. Строгая, но справедливая! Правительница призраков, что достойным усопшим открывает дорогу в Ирей, лучший из миров!
– Ага, а дорога к вам висельниками усеяна, – фыркнула Кира.
– Да слышали мы ваши веснянки по пути, – произнёс некромант.
– У нас и девочек-то всех в честь богини только на букву «М» и называют. Мера, Миранда, Марьяна, Мила, Манижа… Да причём одинаковых по городку не встретить, вы не думайте, что однообразно всё как-то. Документы, конечно, поднять не помешает с последней переписи, но я ж тут всех знаю, точно ведаю, что зовут всех по-разному, – рассказывал и улыбался Еким, вскидывая руки со слегка засаленными кончиками рукавов своего небедного наряда и демонстрируя грубоватые морщинистые пальцы без перстней и колец.
– Мера и Марина, между прочим, отсылают к стихии воды и морю, – произнёс Бальтазар, – не думаю, что есть большой смысл на первой букве зацикливаться.
– Что ж ей не так-то? Богине нашей. Мы и огни в болотной епани тушим, и костры по ночам не жжём, только печи в домах топим, неужто жертв мало приносим, что Мара послала страшную тварь нас обирать? И купцов жизни лишила, чтобы нам товары не возили, чтобы зерно наше не закупали… Что же думать! – всё встревожено бурчал бородач низким басом. – А то всё репа, свекла, кисель… а она, видать, крови жаждет!
– Её работа, зверодевки полосатой, она вечно что-то плетёт. Вот и волосы им переплела! – кивал староста Еким. – В лесах постоянно всякие плетённые штучки находят: куколки, фигурки, петельки-кружочки.