Страница 10 из 42
– Значит, я буду любить эти страдания… – вела она руками по нагому телу воина-чародея. – Возьми меня силой, отшлёпай, накажи, заставь ревновать снова и снова… Так я хотя бы чувствую себя живой. Сердце обливается кровью, потому что любит и изнемогает без ответной ласки. Но зато не обращается в безжизненный камень, не имея желания жить. Я лучше умру за тебя, чем забуду и освобожусь от наваждения
– Даже после всего, что я сказал, что я сделал, ты всё равно этого хочешь? – ощущал он её жар и возбуждение, властно двигал пальцами, лаская девушку до стонов изнеможения.
– Ты сам сказал, что у вас с ней лишь деловые отношения. А со мной иные, раз ты мне не платишь, – отбросила она кошель с золотом подальше. – Не знаю, кто я для тебя, но лучше жить в таком неведении, как сейчас, – выгибалась она всем телом, насаживаясь на его пальцы, так что кровь закипала в разгорячённом теле, – чем видеть тебя женатым на ком-то.
Она тёрлась щекой, словно ласковая кошка, прижималась, приподнималась лишь для того, чтобы он снова и снова прижимал её к влажной от ночной росы и тумана траве, чтобы ощущать его власть, его силу и гонор, но при этом самой себя ощущать столь желанной и любимой.
Становилось стразу столь приятно и комфортно. В его крепких мускулистых объятиях девчонка нежилась, словно беззащитное насекомое в оплетённом тугом коконе. И готова была переродиться в разливающемся экстазе, когда губы шептали лишь «Да!» и «Да!» от всех его умелых движений, шпионящий ветерок срывал и уносил с девичьих губ слетающие стоны, а их обоюдные движения становились всё жарче и быстрее.
– Вот за что? Скажи мне, – обдувало его горячее дыхание девичью шею и нежный подбородок, – я же ужасен, эгоистичен, никогда даже не задумаюсь, как тебе плохо… Как можно такого любить?
– Любят не за что-то, глупый. Любят… всем сердцем, – мягко улыбнулась девчонка. – Я ведь вижу, что со мной тебе хорошо, – постанывала она, глядя барону в глаза. – Твои вздохи, улыбка, язык тела… Это не маска, не игра, не роль в спектакле… Твои эмоции настоящие, и дарить тебе радость, наверное, величайшее удовольствие для меня… Почему бы не пожертвовать своей гордыней ради того, чтобы всё это видеть. Я всё прощаю, и мне становится легче. Мне ведь тоже хорошо с тобой, Бальтазар. Поиграй со мной в любовь, как обычно, как всегда. В эту ночь и в какую-нибудь другую. Не думай обо мне, но хотя бы вспоминай. Мне будет приятно, если ты просто соскучишься или будешь рад меня видеть, если я смогу тебя согреть, хоть чем-то помочь… – изучала она рельеф мышц его спины своими тонкими хрупкими пальчиками, застыв под ним, как фарфоровая кукла, но тут же плавясь, становясь мягкой и податливой, как ещё не застывшая в окончательный вид глиняная фигурка, буквально тая под ним от страстной ласки.
– Гррр, спишь со всеми, чтобы заставить меня ревновать, – впивался жадно некромант в её губы, мешая ответить, властно прижимая к земле и сливаясь в порыве страсти в единое облако взаимных парящих удовольствий. – Хочешь, чтобы желал сделать только моей, забрал ото всех, уволок в объятиях в сладкий морок выдуманной тобой лучшей жизни! – принялся он двигаться плавно, но при этом уверенно.
Бальтазар скользил горячим рельефным торсом по её возбужденной груди и трепетавшему стройному животу. Он возвышаясь, как скала, но ласкал её своим телом, как умелые пальцы гончара податливую разогретую глину, мастеря изящное произведение искусства.
– Ах! А что? – прогибалась та в спине, желая получить его ещё больше, ещё ближе, ещё чувственней, царапая спину ноготками. – Ты разве тоже ревнуешь? Разве есть у некромантов чувства? – кокетливо постанывала она, ныряя в разгоряченные губы изголодавшимся по страсти язычком.
– Маленькая белая лисичка, – глядел с укором некромант, прерывая медовые густые поцелуи, запуская пальцы в жемчужные волосы и пронзая столь нежное тело в страстных порывах своего звериного естества. – Желаешь, чтобы я захотел ощутить себя особенным?
– Все бы хотели, – хмыкнула та, кусая его за нижнюю губу и хватаясь губами за гладко выбритый молодой подбородок, вдыхая аромат его шеи, принимая в себя каждое его возбуждённое движение, разряд за разрядом, будто наполняясь его чародейской энергией. – Но я лишь бедная девочка из Яротруска, самая обычная, самая простая, а вы-то всё-таки барон! Берёте от жизни всё, и меня в том числе! – лезла она вновь целоваться, жалась к нему и скользила по блестящей от влаги спине некроманта своими маленькими ладошками.
– Я ведь не Казир, чтобы брать причитающееся по «праву первой ночи», – склонялся он над её лицом, обволакивая со всех сторон свисающими волосами, как осьминог щупальцами схваченную добычу.
– А я и не в плену, я не наложница, – вздрагивала та, как лепестки душистой ванили, роняла стоны, но крепко держалась за его шею, продолжая диалог. – Я ничем не обязана и здесь по своей воле, – чуть извернулась она, подразнивая и укладываясь на бок.
– Это-то меня и удивляет, как ты так можешь! – приобнимал мужчина её сзади, поглаживая пальцы, кисти рук и аккуратную небольшую грудь, кусая за ушко, отвесив шлепок маленькой девичьей попке и продолжая яркий азарт пылких движений, соединяясь с девушкой буквально в единую пульсирующую в экстазе сущность.
Шторм наслаждений захватывал их целиком. А она оборачивалась, улыбалась, наслаждалась всеми прикосновениями, ощущая, как он прижимается, скользит, целует, тискает во властных объятиях, и отдавалась целиком, сменяя позы, вертясь и требуя ещё. Горячие прикосновения губ оседали на коже бархатными отметинами, и их ей хотелось чувствовать везде-везде, быть целиком любимой и желанной. Люция купалась в лучах его внимания и не хотела, чтобы это прекращалось.
– Хочешь, пройдусь, окунусь, – предлагала она в сладком изнеможении, обронив нежный вздох и плавно выгнувшись.
– Зачем? Мне кажется, ты достаточно мокрая, – жарко шептал он ей на ухо, сжимал упругую грудь в объятиях и никуда не желал отпускать.
– А помнишь, что ты сказал, когда отправил меня за виноградом в день знакомства, – с хитрым прищуром, но сильным румянцем спросила она.
– Что задница у тебя самая красивая, – шлёпнул он ещё раз.
– М-м-м, вот и могу красиво пройтись к озеру специально для тебя, ах! М-м-м! – скользила девушка в вязких поглаживаниях, ощущая нескромные руки некроманта буквально везде и удивляясь, как он только успевал заигрывать с её телом.
– Нет уж, останься со мной, – кусал тот её ушко, горячо проникая в игривую девчонку сзади, проводя шёлковыми движениями пальцев по возбуждённым сладким вишенкам юных сосков.
– Скажи это ещё раз, – стонала та, прижимаясь и двигаясь навстречу, желая ощутить его и в себе, и спиной, тесно переплетая ноги во внеземных удовольствиях. – Властно, грубо, но нежно, как ты умеешь. Как умеешь только ты…
– Останься со мной, – шептал Бальтазар, напористо владея её телом и наслаждаясь каждым мгновением их близости.
Всплеск бархатистых восторгов в порхании стай лучезарных бабочек, жаркие касания и жгучие извержения вулкана, будто пейзаж вокруг них постоянно менялся с каждой позой. Пик удовольствий покорялся молотым ненасытным телам вновь и вновь, и они дарили себя друг другу всю эту ночь, до самого изнеможения, до последней капли, до забвения, до полного бессилия нежась в омуте сладострастных удовольствий.
V
После такой ночи, разумеется, исполнить данное себе же обещание с утра разобраться с убиенными купцами Бальтазар исполнить не смог. Проснулся он где-то к обеду. Вместо одеяла сжимал в руках накинутый поверх девичий сарафан, в палатке никого. Зато на собранном из деревянного круга и центральной бочки столика его ждали ароматные, ещё тёплые блины, кувшин чистой родниковой воды и поджаристый хлеб с ежевичным вареньем.
Кто-то приволок ему поздний завтрак, к которому следовало бы тотчас приступить, пока тот всё-таки не остыл. Некромант потянулся и поискал глазами свою одежду. Та оказалась аккуратной стопкой сложена явно не им поверх сидения стула в изголовье постели.