Страница 3 из 26
– Хватит переживать, – привычно проворчала Энн.
Медсестра стояла рядом и распечатывала бесконечные листы назначений. Она бросила недовольный взгляд на Рене, которая вот уже вторую минуту нервно крутила меж пальцев ручку, и вдруг принялась шарить в кармане своего костюма. Наконец, найдя искомое, она протянула крем.
– Держи. Твоя кожа уже похожа на пережёванный коровой папирус. Скоро кисти совсем засохнут и отвалятся. А если покроешься коростами из-за раздражения, то можешь забыть об операционной. Я тебя туда не пущу.
Хмыкнув, Рене выдавила на ладонь немного вязкой, пахнущей пряной мятой массы и принялась методично втирать её в руки.
– Спасибо, вечно забываю… – начала было она, но в этот момент в комнате что-то сильно задребезжало.
– Что за… – не договорила Энн и замолчала, ошарашенно повернувшись к зазвеневшим окнам.
Те занимали три огромных проёма маленькой ординаторской и открывали вид на парковку перед главным входом больницы. Их пластиковые контуры всегда гарантировали тишину для врачей и пациентов, однако прямо сейчас стёкла в современных герметичных рамах заходились мелкой дрожью. А та перешла сначала с окна на подоконник, а затем пробежала по бетонному полу и ввела в резонанс карандаши на рабочем столе. Сердце Рене на секунду тревожного сжалось в предчувствии землетрясения, но в следующий миг уши неожиданно уловили ритмичный бас, а затем и высокий электронный голос. Тот повторял непонятные, но явно однотипные слова, что сливались в утомительный гул, который приближался откуда-то с улицы и нарастал удивительно быстро.
Молча переглянувшись, Рене и Энн не сговариваясь ринулись к одному из окон. Следом за ними на происходящее решил поглазеть весь оказавшийся в ординаторской персонал, а потому, подобно сгусткам на стенках пробирки, они налипли на подоконники.
Гром, гром!
Гро-гро-гром, гром!
– донеслось с улицы, где непонятные звуки всё же сложились в осмысленный текст.
Рене прижалась лбом к прохладному стеклу и посмотрела вниз. Как раз вовремя, потому что источник недопустимого в стенах лечебного учреждения шума наконец-то появился из-за деревьев и по всем законам дурного вкуса оказался нёсшимся на огромной скорости спортивным автомобилем. Он был огромным и чёрным, а на его капоте светился неведомый значок, скорее всего, такой же вульгарный, как и сама машина. А та, визгливо вырулив на расположенную напротив главного входа парковку, резко затормозила, начертила на гладком асфальте четыре чёрные полосы, а потом медленно подкатилась до разделительной разметки. Громкость музыки стала невыносимой.
За спиной Энн кто-то начал ругаться, и Рене обернулась, удивлённо посмотрев, как растёт позади них толпа. Группа любопытных студентов пыталась протиснуться ближе, явно пропустив начало. И без этого впечатляющего вступления, не заметить орущий спорткар посреди обычных машин было бы сложно. И не только из-за того, что бешеная машина невоспитанно заняла собой сразу три парковочных места, но и из-за доносившегося через настежь открытые окна:
Гром, почувствуй гром,
Ударит молния и грянет гром, гром 5
Газанув напоследок явно тюнингованным выхлопом и издав несколько прострелов, отчего у припаркованных рядом автомобилей сработала сигнализация, автомобиль затих, стёкла поднялись, а неразличимый издалека значок на решётке радиатора потух. В ординаторской повисла ошалелая пауза.
– И что это за шарабан? – спросила в наступившей тишине Энн.
Рене хотела было укоризненно взглянуть на коллегу, для которой, по идее, оскорбление пациентов, какими бы засранцами те ни были, запрещалось медицинской этикой, но не сдержалась и прыснула. Следом за ней засмеялся кто-то ещё, послышались саркастичные комментарии… Но все мгновенно затихли, когда водительская дверь агрессивной машины открылась, а под высоким квебекским солнцем появилась мужская фигура.
Человек медленно снял солнечные очки, огляделся, и в этот момент к нему навстречу ринулась толпа журналистов под предводительством главного врача больницы. Замелькали вспышки, потянулись руки с зажатыми в них диктофонами, но гость не пошевелился. С третьего этажа их наблюдательного пункта Рене не видела черт, только общий образ смутьяна, который показался ей неприятным, но она тут же одёрнула себя. Врач должен быть непредвзят. Всегда. Так что Рене на мгновение зажмурилась, а затем вновь уставилась на незнакомца, чья черноволосая голова поплавком возвышалась над бурным людским морем. От такого сравнения она снова фыркнула, а раздавшиеся за спиной шутливые вопросы доказали, что Рене не одинока.
– Баскетболист, что ли?
– Не похоже. Те, вроде, помассивнее будут.
– Да что с такого расстояния разглядишь. Может, хоккеист. Приехал лечить застарелые травмы…
– Мрачный какой. И причесался бы… Или это так модно?
– Он явно неадекватен с таким-то поведением.
Последовало согласное мычание и целый дифференциальный диагноз с версиями от расстройства личности до дерматита.
Голоса звучали ехидно, даже немного зло, что было не характерно для коллег – профессионалов своего дела. И Рене задумалась, как одним своим появлением незнакомец умудрился настроить против себя абсолютно всех, не приложив ни малейших усилий и не произнеся ни слова. Что же, это и впрямь поразительный талант!
Тем временем группа людей внизу обменялась рукопожатиями, а затем двинулась в сторону главного входа. И поскольку одетый полностью в чёрное гость явно не торопился сбавлять свой гигантский шаг, Рене со смущением наблюдала, как спешно семенил глава их больницы за слишком пафосным визитёром. А тот не поворачивался, когда к нему обращались, равнодушно смотрел в телефон и всем своим пренебрежительным отношением стремился показать, насколько ему здесь не нравится. В общем, вся ситуация выглядела чертовски неловко. Будто для приехавшего сноба они не больница при старейшем университете Канады, а медицинский офис где-нибудь в Юконе.
Рене поджала губы и отвернулась. Нехорошо было судить о людях вот так, со стороны, не перемолвившись с ними даже парочкой слов. Но этот… экземпляр осознанно нарывался. Так что, поскорее отойдя прочь от окна, чтобы потом не пожалеть о своих не самых добрых мыслях, Рене подхватила под руку Энн и направилась обратно к столу.
– Тоже мне, сыч-переросток, – проворчала медсестра и почти упала в стоявшее рядом кресло.
– Пожалуйста, перестань злословить. Ты же знаешь, я против сплетен, – тихо откликнулась Рене и вновь постаралась сосредоточиться на едва ли заполненном бланке с классификацией грыж желудка. – Как минимум, это не этично.
– Ох, прости, за четыре года никак не запомню, что яд и сарказм не вписываются в твою картину мира, где живут добрые феи и ангелы, – фыркнула медсестра. – Ты очень наивна, Рене.
– Быть может, это так, – вздохнула она. – Но пока человек не доказал обратного, он достоин уважения. Если этот мужчина приехал в больницу, значит, он нуждается в помощи, с достоинством оказывать которую наша прямая обязанность. Феи и ангелы здесь ни при чём. Ни добрые, ни злые, ни какие-либо ещё.
– Так ты хочешь сказать, – Энн саркастично подняла рыжую бровь, а пучки на её голове забавно качнулись, – что прямо сейчас испытываешь уважение к этому выскочке? К тому, кто сначала едва не довёл до подострого состояния наших больных своим появлением, потом занял половину парковки, испортил асфальт, напрочь проигнорировал главного врача и одним только своим брезгливым взглядом смешал нас с дерьмом? Я всё правильно поняла?
Рене тяжело вздохнула, поправила выбившиеся из светлых кос волнистые пряди и потёрла вновь зачесавшийся шрам. Иногда разговаривать с Энн было невыносимо.
– Ну откуда ты можешь знать про взгляд? – Рене закатила глаза. – Если видишь с такого расстояния, срочно переводись в радиологию.
– Я это почувствовала. Каждой клеточкой своей любимой печёнки, а ты знаешь, что она не ошибается. И вот сейчас она шепчет мне – этот парень говнюк! – потусторонним голосом протянула Энн. Ну а Рене всё же отвлеклась со стоном от дурацкого теста и посмотрела на медсестру, которая ехидно закончила: – Будешь спорить с моим даром предчувствия?
5
Imagine Dragons – “Thunder”