Нерушимый

Я отошел с оживленной части тротуара ближе к зданию, замечая на себе взгляды. Будь я терминатором, отправился бы к вон тем припаркованным таксистам и потребовал колеса и дробовик. Хотя вряд ли тут в ходу оружие.

Чуть дальше по улице я заметил зеркальную витрину магазина. Перебежками от деревца к рекламному щиту, от него к деревцу направился туда.

Ощущения были страннее некуда. Все, что происходило до этого, я помнил крайне смутно. То есть помнил свою прошлую жизнь, она пронеслась кадрами: школа, Катя, футбол, поступление в институт, КВН, аспирантура, путешествия, опостылевшая работа, занятия бразильским джиу-джитсу… Вспомнилось, что шесть лет назад мне, мучимому кризисом среднего возраста, очень повезло с тренером — дагестанцем Гайдаром Ризвановичем, которого мы звали просто Ризванычем. Потом долгожданная беременность Алены и радость скорого отцовства, похороны, судебные тяжбы, вынужденная работа на мебельном складе, «джамшуты» в строительной бытовке, нож между ребер.

А вот то, что было после... Сейчас я — другой, это абсолютно точно. Тело было другим!

Не дойдя до витрины, я остановился, прислонился к стене и схватился за голову, пытаясь удержать воспоминания: какой-то бескрайний космос, некое существо вроде богини или бога, черт его разберет, какие-то возникающие передо мной строки текста... Это был сон? Видения стремительно таяли. Вторая жизнь? Новое тело? Кто я?

Последнее я, похоже, произнес вслух. Проходящая старуха язвительно заметила, не сбавляя шага:

— Наклюкался поди! Алкаш ты, вот ты кто! Как не стыдно? Такой молодой, а уже алкаш! Бузотер! Нарушитель общественного порядка! Куда смотрит ваш косморг? Иди проспись!

Я покачал головой. Нет, бабуля, не алкаш и не бузотер. Но ты права, надо «проспаться», то есть все-таки посмотреть, кто есть я, потому что я уже точно не Александр Михайлович Звягинцев.

Добравшись до витрины, за которой красовались ростовые манекены в строгих платьях, я всмотрелся в свое отражение. На меня растерянно глядел симпатичный высокий парень. Брюнет, волевой подбородок, широкие плечи и V-образный торс с кубиками пресса. Значит, то был не сон. А раз так, нужно срочно думать, что делать дальше.

— Вот он! — до моего сознания донесся старческий голос. — Патруль, сюда!

— Здравствуй, жопа, Новый год, — проговорил я, вкладывая в эти слова отнюдь не переносный смысл.

Сперва из-за пятиэтажки выбежала бабка, которую я видел чуть раньше, а следом за ней… Захотелось перекреститься. Два милиционера. Да-да, не полицейских, а именно милиционера в форме, как в советских фильмах, но чуть модернизированной.

И что делать? Бежать? Сдаваться? Так рук не поднять, они прикрывают естество.

Один мент был невысоким, второй — ну просто дядя Степа с огромной родинкой промеж бровей.

— Безобразничаем, товарищ? — неуверенно выдал длинный, а мелкий заломил мне руки за спину, защелкнул наручники и цыкнул зубом:

— Непорядок. Хотя вдруг это… Вдруг он, как в анекдоте. — Мент изменил интонацию: —Возвращается муж из командировки…

Оба захохотали. Отсмеявшись, длинный сказал:

— В отделении расскажет.

Подъехал полицейский… Точнее милицейский… Бобиком этого тигра язык не поворачивался назвать. Что-то среднее между джипом и хаммером, фигурка бегущего оленя на капоте. Что? «Газель»??? Я думал, скорее земля сойдет с орбиты, чем наш автопром создаст что-то дельное. Хотя в этом мире автопром совсем уже и не наш — в смысле, не имеющий отношения к моей реальности.

Когда меня затолкали внутрь, я в темноте мало что разобрал. Мысленно взмолился, чтобы не оказалось рядом какого сидельца, который бы мой вид оценил. Машина дернулась, и я повалился вперед, но не ударился, повалился на что-то мягкое. Донеслось обиженное шипение. А когда зрение привыкло к темноте, я обнаружил себя уткнувшимся в женские сапоги. Я дернулся, но кто-то тут же успокаивающе погладил меня по голове:

— Лежи, лежи, красавчик. Все хорошо...

— Хорошо? — послышался чей-то визгливый голос. — Чего хорошего, Маринка? Опять все, что заработали, этим упырям пойдет!

— Ой, да боже ты мой, Ларис, оформят, штраф выпишут да отпустят. А в партию нам и так дороги нет. Так что не говори ерунды... — та, которую звали Маринкой, говорила с ярко выраженным фрикативным «г».

— Ага, легко тебе говорить! — возразила визгливая. — У тебя будет первый прокол в фарцбилете, а у меня третий! За третий знаешь что бывает?

— Страшилки это все, — сказала Маринка. — Никто никуда тебя не выселит, товарищ Шуйский не позволит.

— Да закрой уже рот! — вспылила визгливая, и я понял, что, скорее всего, она не хочет, чтобы ее отношения с товарищем Шуйским обсуждали при мне.

Интересно, о каком билете они говорили?

Я все-таки приподнял голову и увидел, что окружен четырьмя девушками и женщинами разной степени жизненной помятости, расположившимися на лавках вдоль бортов. Из их дальнейшего оживленного спора стало понятно, что девушек приняли в местном подпольном «бардаке».

Более не дергаясь и не опасаясь неприкрытых тылов, я лег на живот, смотрел на носки сапог на высоких каблуках и думал — не про сапоги, а про место, куда попал.

То, что я в СССР, только в его современном варианте, а значит, в параллельном мире — ясно. Какой он, этот мир, будем разбираться по ходу пьесы.

Смущало то, что в междумирье казалось понятным и логичным — как такое возможно? Ладно, допустим, наша жизнь — игра, а я жил хорошо, праведно, и мне выпал второй шанс, это я усвоил. Но почему именно мир, где СССР? И если есть такой, то, может, существуют и другие? Тогда правы те, кто утверждал, что вселенных — бесконечное множество.

В моем мире физики до сих пор спорят о том, есть ли мультивселенная. Жаль, не могу вернуться и предъявить доказательства. Какие? Да вот, например: советская проститутка с неким фарцбилетом из 2022 года в сапогах на высоких каблуках, на подошве которых выбита звезда и русским по полиуретановому написано: «Красный октябрь».

Ситуация была настолько абсурдной, что меня начало мелко трясти — то ли от холода, то ли от смеха. В автозаке, набитом проститутками, которые, вполне возможно, были комсомолками, еду я. Голый. Без документов. Без знаний современных реалий. И размышляю о мультивселенной.

— Девчата, — проговорила Маринка, — да он замерз совсем, гля, как трясется. Юлька, дай шубку, накроем его, а то околеет мальчик.

Какой я, нафиг, мальчик… Ах, ну да, мне же всего восемнадцать.

— Да Юлькина шубка ему на один зад. — Проговорили басом, и надо мной кто-то склонился — пахнуло терпкими духами и застарелым табачным дымом.

— На один хрен, — поддакнула писклявая и хохотнула, причем так заразительно, что я и сам издал смешок.

— Девочки, да он тут лыбу давит! Эй! — Басистая курильщица толкнула меня в бок. — Ты чего рогочешь? Мы тоже хотим.

Не в силах остановиться, я пропел дребезжащим голосом:

— Ехал я ухабами, не один, а с бабами. Раз споткнулся об ухаб, — дальше было похабно, и я сочинил от себя: — Потерял одну из баб.

Проститутки захохотали, смех курильщицы выделялся вороньим клекотом.

Мой тыл накрыла теплая ткань. Теперь хоть задница не будет мерзнуть. Я свернулся калачиком, переворачиваясь набок, прижался к теплым ногам, посмотрел на сидящих напротив краснолицую даму лет тридцати с осветленными волосами и брюнетку, похожую на королеву разбойников из мультика про Герду. На обеих были колготки в сетку и короткие кожаные юбки.

Снова стало смешно. Если взять абсурд, выпарить из него все примеси, потом долго сушить — то вот эта квинтэссенция бреда и происходила со мной. Жизнь, значит, игра. Ага, КВН. Что ж, сыграем.

— Девочки, за что же вас? — Путаны смолкли, уставились, как на дурака, пришлось пояснять: — В СССР же нет секса. Нет секса — нет вас.

Брюнетка с прокуренным голосом запрокинула голову и засмеялась — что боцман в хохоте зашелся.

— Смешной, — оценила блондинка.