Дар прощения

– Заходи, – велел охранник. Уже и не помню, какая у него была интонация. Но вряд ли сочувствующая. Мне следовало сразу понять, что никому из присутствующих нет до нас никакого дела.

После его приказа я осталась на месте, потому что не могла отвести взгляд от кресла с высокой спинкой в центре комнаты. Оборудованное ремнями, шлемом и зажимами для ног, с подведенными к местам крепления лодыжек и шлему электрическими контактами, начало которых шло от трансформатора, – оно внушало не просто страх, а животный ужас перед чем-то невообразимым и абсолютно неприменимым к реальности.

У меня открылся рот, и я отчетливо услышала, как стучат мои резко заболевшие зубы.

– Заходи, – уже громче повторил охранник.

Оказавшись внутри кабины, я сразу обнаружила большую кнопочную панель с именами всех игроков и небольшой экран прямо над ней. Чтобы понять, для чего она нужна, мне пришлось вспомнить услышанные из динамиков правила игры.

В игре тринадцать участников:

Граждане: самая мирная роль. Игровой ночью они сидят в кабинке и дрожат от страха в ожидании скорой кончины. Они выиграют, если избавятся от всех мафиози и маньяка путем дневного голосования.

Мафиози: плохие ребята с пушками в руках. Их цель – убить всех остальных и не быть разоблаченными комиссаром. Игровой ночью каждый из четырех мафиози должен выпустить по одной пуле в тело выбранной жертвы.

Комиссар: единственный, кто способен помочь команде граждан победить. Кабинки оборудованы специальной панелью с экраном и кнопками, на которых выбиты ваши имена. Игровой ночью комиссару необходимо нажать на имя того человека, чью роль узнают абсолютно все.

Доктор: еще один шанс для команды граждан. Аналогично комиссару выбирает любого игрока, которому будет оказана помощь нашими специалистами. Разумеется, если она ему действительно нужна и если он все еще жив.

Любовница/любовник: самая пикантная роль. Выбирает с кем провести игровую ночь, тем самым лишая возможности игрока сделать ночной ход. Может ходить к одному и тому же участнику только две ночи подряд.

Маньяк: играет сам за себя. Ему не на кого рассчитывать, он выиграет лишь в случае смерти всех остальных игроков. Его оружие – нож, которым ему предстоит расправляться со своими жертвами каждую игровую ночь.

Активные игроки ходят в следующей последовательности: любовница/любовник, комиссар, мафиози, маньяк, доктор.

Игровой день длится тридцать минут. Игровая ночь – шестьдесят.

Когда двери кабины захлопнулись, я вздрогнула от неожиданности. Хотелось перевести дыхание, но тут раздался громкий, противный, режущий слух, писк, исходящий от панели. Я взглянула на экранный текст. Посмотрела на него с тупостью в глазах и искренне пожалела, что умею читать. Потому что, не знай я букв, не умей я складывать их в слова, я бы никогда не узнала, какая именно у меня роль.

– Правильно понимаю, что в начале вы не понимали, что будет происходить дальше? – уточняет следователь, продолжая делать письменные заметки.

Я быстро киваю, раздраженная тем, что вынуждена пересказывать эту историю в сотый раз.

– При этом, у вас был опыт игры в мафию и…

– Не в такую мафию, – возможно, чересчур резко перебиваю его я.

– Верно, – кивает детектив, – ранее вы упоминали, что это некий сайт, онлайн версия мафии. Вы ведь там научились играть? Оттуда знаете все правила?

– В этой игре, – я киваю в сторону телефона, где продолжает идти трансляция из подвала, – совсем другие правила.

– Точно. Очередная вариация игры на выживание, – он вымученно улыбается. – Но вы же понимали, как сложно выиграть с вашей ролью, не так ли?

– В онлайн игре это возможно с помощью экстр и разных бонусов, но в реальности… очень маловероятно.

Шанс одержать победу, играя за маньяка, был так же мал, как шанс, что у ведущей игры Софии неожиданно случится инфаркт миокарда. Честно говоря, я так сильно дрожала после того, как увидела собственную роль, что удивилась, почему он не произошел у меня самой. Насколько сильно нужно испугаться, чтобы сердце не выдержало?

Тогда у меня впервые в жизни развилась клаустрофобия. Мне хотелось сорвать с себя одежду, только бы получить желаемый глоток воздуха. В горле першило, но как только я начинала кашлять, содержимое желудка в ту же секунду просилось наружу.

Я расстегнула две верхние пуговицы рубашки, обхватила руками шею и помассировала затылок, по которому струился пот. Я, словно юла, вертелась в поисках какой-то тайной спасательной кнопки. Вот бы другие знали, как тошно мне было от самой себя в те жалкие несколько секунд после осознания собственного положения. Как же так, думала я, всю жизнь потешаться над наивностью других, но оказаться в итоге куда более простодушной?

Еще до начала игры у меня появились раны, из которых сочилась кровь. Смотря на разбитые колени, я все отчетливее слышала одну невероятную, но простую истину в своей голове: я скоро умру. По-настоящему. Так, как умирают люди из новостей и газет, как умирают дальние родственники и знакомые друзей. Я так часто слышала о чьей-то смерти, даже не задумываясь, а каково это – умирать самой.

Я представляла, как за мной придет смерть с косой: у нее не будет лица, но я и без этого пойму, что на нем искривленная едкая ухмылка. Она не издаст ни звука, но я все равно услышу ее мерзкий самодовольный смех. Когда смерть протянет ко мне невидимые руки, я почувствую, как она вырывает длинными когтями душу из моего тела.

Но больше всего я боялась исчезнуть, ведь никто не знает, как это – когда нас нет…

3 глава

Уже тогда, сидя в тесной кабине, я знала, что обо мне подумают люди. В таких историях всегда находятся те, кому проще обвинить во всем случайную жертву. А если эта жертва сама совершает ряд чудовищных преступлений, она автоматически лишается шанса на искупление.

Если бы хоть кто-то поинтересовался моим состоянием в первые минуты игры, он бы знал, как сильно я себя возненавидела. Но горькая правда этой истории состоит в том, что никому нет дела до моих чувств.

Я хорошо помню, как начала кричать. Кричать навзрыд и что есть мочи. Помню, как сдавила дрожащими руками голову в надежде расколоть ее на части, лишь бы избавиться от навязчивой мысли, что еще несколько часов назад все было в порядке, а теперь мы в смертельной ловушке.

Взглянув на сидящих напротив мужчин, я понимаю, что как бы они не старались, уже слишком поздно. Никто не в силах избавить людей по ту сторону кабин от пожирающего внутренности страха.

– Правильно понимаю, что оружие уже находилось внутри? – уточняет следователь, возвращая меня к разговору.

– Да, в небольшом ящике.

– Вы осмотрели его, когда увидели?

– Нет.

– Почему?

– Потому что не имеет значения, каким ножом зарезать человека: охотничьим, боевым, перочинным, для разделки мяса или тем, которым намазывают масло на хлеб, – он все равно умрет.

– В прошлый раз вы были не столь откровенны с полицией, – отмечает детектив, видимо, просматривая материалы прошлых допросов.

– Можем поменяться, – предлагаю я. – Посмотрим, как вы будете отвечать на вопрос, который слышите в сотый раз.

– Нам очень жаль, но в этом деле слишком много пробелов, – объясняет младший следователь. – И сейчас мы пытаемся восполнить их с вашей помощью.

– Странно, что эти пробелы смутили вас только сейчас, когда похитили еще тринадцать человек. А где вы были, когда меня судили по нескольким статьям?

– Судили и оправдали, – не отступает он.

– Это случилось не благодаря вашей работе.

– Аделина, – встревает детектив, – мы можем вернуться к тому, что происходило на игре? Нас интересует, что произошло в самую первую игровую ночь.

Как только я слышу этот вопрос, с меня сбивается вся спесь.

– Наверное, тяжело вспоминать об этой, так сказать, точке невозврата, – колко подмечает следователь.