Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 64 из 78

Глава 20

20 декабря 1836 года, воскресенье

Полутайный Советник

— Я, право, даже не знаю, как быть, — барон Геккерен-младший улыбнулся обезоруживающе. — Господин Пушкин вообразил, что я ему смертельный враг. Подумать только, враг, да еще смертельный!

— А вы не враг? — спросил я.

— Помилуйте, господин барон, ну с чего бы мне враждовать с Пушкиным? Я не поэт, и абсолютно не разбираюсь в русской поэзии, если таковая вообще существует.

— Она существует, — заверил я д’Антеса.

— О, нисколько в этом не сомневаюсь! Я лишь хочу сказать, что не имею о ней никакого понятия, и потому не смею судить ни о русской поэзии, ни о месте господина Пушкина в ней. Он, я слышен, чрезвычайно чувствителен ко всякого рода критикам, но я к ним совершенно непричастен.

— Никто вас в этом и не подозревает.

— Пушкин служит по статской части, я избрал карьеру военную, следовательно, и здесь нам делить нечего. И, наконец, у нас нет и не было никаких столкновений в денежном отношении.

— Согласен.

— Тогда что получается? Тогда получается, что господин Пушкин видит во мне врага исключительно по дьявольскому наущению.

— Он здесь совершенно ни при чём, заверяю вас.

— Кто?

— Дьявол.

— Не берусь утверждать наверное, — усмехнулся д’Антес, — но поэты поклоняются Аполлону, который, согласно новейшим исследованием французских учёных, никто иной как Люцифер.

— Французских учёных? Не британских?

— Может, и британских, — легко согласился бравый поручик, — в философиях я не силен, запомнил только, что Аполлон светоносный, и Люцифер светоносный. Братья — близнецы? Но не в Аполлоне дело, а в господине Пушкине. Он почему-то решил, что это я наградил его патентом рогоносца.

— А это были не вы?

— Не я, — серьёзно сказал д’Антес. — Я так не шучу. И хлопотно, и глупо. К тому же, как говорят, эти патенты были разосланы по многим адресам, раз уж и я, и мой приёмный отец тоже получили копии. Похоже, на господина Пушкина кто-то изрядно осерчал. Но точно не я.

Встреча наша проходила в Английском Клубе, где кавалергард был гостем, а я — полноправным клабменом. И пошел я на эту встречу по инициативе государыни императрицы: во время очередного посещения «Америки» она попросила меня помочь поручику Геккерену, в котором принимала участие, уладить отношения с господином Пушкиным. Я после известного инцидента прослыл специалистом по Пушкину, вот и обратилась Александра Федоровна.

Просьба императрицы посильнее приказа: приказывать мне она не может, а в просьбе отказать невозможно.

Да я и не собирался — отказывать. Напротив, пришло время посмотреть на д’Антеса поближе. Мы, конечно, виделись, но в присутствии императрицы, а это совсем другое дело, нежели вольный разговор вольных людей.

— Если нет никакой причины считать вас причастным к рассылке злополучного патента, а господин Пушкин настаивает на обратном, значит, тому есть какое-то объяснение, — начал разглагольствовать я.

— Хотелось бы знать... — пробормотал д’Антес.

— Возможно, его кто-то намеренно вводит в заблуждение. То самое наущение, только не дьявольское, а человеческое.

— С какой целью?

— Спровоцировать скандал. Или даже дуэль.

— И очень может быть, — согласился д’Антес. — Мне говорили, что господин Пушкин большой охотник до дуэлей.





— Изрядный, — подтвердил я. — По счастью, в этих дуэлях кровь не пролилась ни разу. Пока.

— Пока. И я не хочу быть первым, кто нарушит этот порядок. Я вообще ни разу не стрелялся на дуэли, и не желаю этого делать впредь. Господин Пушкин это понимает, потому и грозится дуэлью.

— Вы избегаете дуэлей?

— Разумеется. Жизнь даётся не для того, чтобы по прихоти любого шалопая ставить ее на кон. И вообще... Позвольте говорить откровенно: я твёрдо намерен сделать военную карьеру. Предположим, мне придётся стреляться. Но ведь это — крах всех устремлений. Если я убью противника, меня, по вашим русским законам, сошлют в Сибирь, или, в лучшем случае разжалуют в солдаты. Не для солдатчины я ехал в Россию. Если убьют меня — тут и вовсе говорить не о чем. И даже если дуэль обойдётся без кровопролития, моим карьерным устремлениям будет нанесен ущерб, возможно, непоправимый. Разве не так?

— Пожалуй, так, — был вынужден согласиться я.

— Теперь другой вариант: я не принимаю вызова. Поступаю правильно. По закону. Но меня тут же подвергнут остракизму и вынудят покинуть полк: трусу не место среди кавалергардов. Получается, я в безвыходной ситуации.

— Получается, — вздохнул я.

— Так что же вы мне посоветуете делать?

— Дорогой барон, у нас здесь не Страна Советов, у нас здесь самодержавная монархия, и потому исходить нужно именно из этого.

— То есть?

— Вы можете и должны обратиться к Государю. Объяснить ему ситуацию. Я совершенно уверен, что он найдет приемлемый выход.

— Разве он есть, приемлемый выход?

— Конечно. Например, вы можете испросить перевод на Кавказ. Никто не посмеет упрекнуть в малодушии офицера, стремящегося на войну. При этом не только будет сохранена ваша репутация, при этом вы осуществите то, к чему стремитесь — сделаете большой шаг навстречу карьере. Пора, пора получить Станислава с мечами и следующий чин. Для карьерного офицера участие в войне просто обязательно, спросите у моего друга генерала Давыдова. Хотя, конечно, на войне могут убить.

— Я не так боюсь умереть, хотя, конечно, не стремлюсь, как не хочу умирать только потому, что вздорному человеку пришла в голову вздорная прихоть, — ответил д’Антес, и ответил искренне — по крайней мере наполовину. Действительно, глупо из-за чужой вздорности разбить собственную карьеру. Так разбить, что и не склеить. А уж умирать...

— Тогда обращайтесь к своему командиру с просьбой о переводе. На Кавказе вы встретите немало будущих генералов, не говоря уже о генералах настоящих. В карьере пригодится.

— Но у меня венчание, — вспомнил вдруг д’Антес.

— Скоро?

— Сразу по окончании поста. Венчаюсь с Екатериной Гончаровой, знаете ли.

— Выходит, вы будете с Пушкиным свояками.

— Думаете, его это успокоит?

— Как знать. Во всяком случае, до венчания вряд ли вам стоит ждать вызова. Ну, а затем...

Вот что: если такое вдруг случится, зовите меня в секунданты. Авось, что и придумаем.

— Авось?

— Это дохристианский русский бог, Авось, великий и могучий. Спасает от съедения свиньёй. Иногда.

Не скажу, что д’Антес успокоился полностью, но частично — пожалуй. Здесь, в уюте Английского клуба, снежное поле, барьер, выстрелы, пороховой дым, запах свежей крови кажутся чем-то далёким, даже и нереальным, словно дурной сон.

Что, Саша, репка?