Страница 47 из 78
— Я в клубе с восемьсот пятого года, но по обстоятельствам долго отсутствовал.
— Штраф уплатили?
— Триста рубликов, да. Пустяки.
— Пустяки, — согласился Крылов, — особенно если это не мои деньги. Мне Перовский книжку дал, пушкинского Пугачева, — он приподнял руку с книжкой. — Да только она у меня уже есть, мне ее Александр Сергеевич давно преподнес.
— Ну, и как вам сей труд?
— По совести, оно, может, и умно написано, но уж больно непонятно для обыкновенного читателя. А для человека учёного — легковесно. Да и много ли у нас учёных людей, готовых отдать двадцать рубликов за томик? Ну, пятьдесят человек, ну, сто. И то с большим запасом. Нет, не разойдётся. Написать критику я напишу, но вряд ли поможет. Больно страшное то время было, никому вспоминать не хочется. Да ещё за такие деньги.
Мы поговорили о делах журнальных, и я попросил Крылова написать историю «Почты Духов» — чтобы читатель понял побудительные мотивы человека, затевающего журнал.
— То дело старое, — стал возражать Крылов. — Я был молод, полон сил — и глуп. Я и сейчас не умён, но не молод, и сил осталось немного.
— Положим, в одной странице «Почты» ума больше, нежели во многих нынешних романов, — возразил я.
— Это нетрудно. Хорошо, я подумаю, — неопределенно пообещал Иван Андреевич, и я оставил его в покое.
Мои знакомцы тридцатилетней давности давно покинули клуб, большей частью по причинам уважительным: кто-то переселился в провинцию, а более туда, откуда обыкновенно не возвращаются. Печально, но что поделать. А вот что: заводить новые знакомства.
И я стал их заводить. Пообщался с графом Л., князем М, тайным советником О. и другими. Член клуба с пятого года стоит того, чтобы с ним знаться, к тому же многих интриговало моё положение: кто я, собственно, таков? Шулер? Богач? Промышленник? Буду ли я, наконец, стреляться с Пушкиным, и если буду, то когда? Особенно вырос интерес, когда появившийся Бенкендорф отвел меня в сторонку и спросил, верно ли, что я ищу примирения с Пушкиным.
— Искать не ищу, но да, я ничуть не против примирения.
— Это хорошо, это разумно.
И весь разговор, но он прибавил мне веса минимум на пуд.
— Вы знакомы с графом? — спросил тайный советник О.
— С той поры, когда оба были в поручиках, — ответил я, и снова потяжелел на пуд. От превращения в нечто неподъёмное меня спас Давыдов: ему не терпелось вернуться к «Корнету», и он возжелал вернуться домой.
Я не возражал.
— Скучно мне играть, — объяснил Денис. — Выиграл тридцать рублей, да и хватит.
— Хватит, — согласился я.
Мы помолчали.
— А знаешь, душа моя, не так давно на меня здесь напали молодые шалопаи, — сказал я, когда мы подкатили к дому.
— В самом деле? И что ты?
— Поучил немножко. Никого не убил, даже не покалечил.
— И правильно. А вообще-то возмутительно. Куда катится мир?
И тут из тени вышли четверо. Подошли, пали на колени, и попросили избавить их от наваждения.
— Нет сил, господин барон, только закроем глаза, так и видим адский огонь, сжигающий нас до самых до костей, а потом сонмы крыс, пожирающих нашу горелую плоть.
— Так кто же вас, молодцев, надоумил на подвиги?
— Поляк какой-то. Пообещал по двадцать рублей каждому, если поколотим вас.
— И дал?
— Нет, да мы его больше и не видели. Ну, что нам делать теперь? Хоть в петлю!
— В петлю не нужно. Хорошо, я вас прощаю. Ступайте с миром, и впредь не продавайтесь задешево. Двадцать рублей — это же даже оскорбительно.
Шалопаи быстренько встали, и, не отряхивая одежды, пятясь, удалились в тень, а там уже и побежали во всю прыть. Прыть была так себе: кошмарные ночи даром не проходят.
— Что это было, барон?
— Гипноз, душа моя, гипноз. Как его прежде называли, магический магнетизм Месмера.
— Где же ты его изучил?
— У госпитальеров, где ж еще. Они, госпитальеры, многое знают. Но ты гипнозу не поддашься, твоя натура — булат. А эти — так, мякина, — я махнул рукою в сторону шалопаев.
Успокоенный Денис ушел в свой кабинет, а я все думал — что за поляк то был? И поляк ли?