Страница 39 из 78
Глава 12
Время прошедшее и время настоящее
— Позвольте, господа, представить вам секундантов господина Пушкина. Поручик Астахов и поручик Глеков, я не ошибся?
Поручики Астахов и Глеков выглядели сегодня менее решительно, нежели вчера. Ночь утро, ясный день — достаточно времени, чтобы подумать, исчислить и взвесить. Секундантов в Сибирь не отправят, а вот разжаловать в солдаты — легко. Если дело плохо кончится. На то и рассчитано: чтобы секунданты стремились к примирению сторон. Всем же лучше будет.
— Нет, не ошиблись. Так и есть. Астахов и Глеков, — сказал Глеков. Астахов же только кивнул в подтверждение.
— А это — мои секунданты, генерал Давыдов и действительный статский советник Перовский.
Мои секунданты неторопливо встали с кресел, приветствуя поручиков. Этикет. А потом неторопливо же вернулись в кресла.
— Господа поручики, не сочтите за труд доложить ситуацию, — сказал я.
— Господин Пушкин, считая, что господин барон Магель своими словами нанес ущерб его чести, требует письменного извинения от господина барона. В противном случае он настаивает на поединке, — сказал Глеков.
— Браво, поручик, браво. Коротко и по существу. Я тоже не буду ходить вокруг да около. Я, барон Магель, никаких извинений, письменных ли, устных, господину Пушкину давать не собираюсь. Это первое. Если господин Пушкин желает стреляться — что ж, не могу ему в этом отказать. Это второе. Более того, я настаиваю, что право стреляться с господином Пушкиным закреплено за мной, и господин Пушкин не должен вызывать кого-либо на поединок и отвечать на вызовы до тех пор, пока не уладит дело со мной. Это третье.
Поручики переглянулись.
— Это справедливо, — сказал Глеков.
— Справедливо, — согласился Астахов.
— Но прежде, чем обговаривать условия поединка с моими секундантами, следует устранить препятствие.
— Какое препятствие? — с надеждой спросил Глеков.
— О, простое. Господин Пушкин должен мне денег. Сумму я называть не стану, господину Пушкину она известна. Скажу лишь, что сумма значительная. А должник не имеет право стреляться с заимодавцем на поединке, не расплатившись сначала по долгу. Насколько мне известно, дела господина Пушкина находятся в расстроенном состоянии, и получить долг после его смерти будет затруднительно. Согласитесь, целить в господина Пушкина, зная, что этим выстрелом лишусь крупной суммы, как-то не с руки.
— Он... Господин Пушкин должен вам?
— Именно. Он задолжал Гуттенберговской типографии за печатание журнала «Современник» и иные услуги. На всё имеются оформленные надлежащим образом документы. Поскольку я приобрел у господина Враского типографию в собственность со всеми активами и пассивами, Пушкин теперь должен мне. Потому я прошу передать господину Пушкину, что жду уплаты долга. И как только, так сразу.
— Что — сразу? — спросил Астахов.
— Что — как только? — спросил Глеков.
— Всё — сразу. Как только господин Пушкин уплатит долг по имеющимся у меня векселям.
Когда поручики удалились, Давыдов спросил:
— А вдруг?
— Что — вдруг?
— Вдруг Александр сыщет деньги на уплату долга?
— Деньги не грибы, под березою не растут, и под осиною тоже. И потом... Поручики, такие поручики... Уже к вечеру все будут знать о случившемся. И кто рискнет занять Пушкину денег на дуэль с риском потерять их?
— Но согласись, душа моя, это как-то нехорошо. Деньги...
— Деньги — это как раз хорошо. Нехорошо, когда их нет. Ты что предлагаешь, Денис, чтобы я его убил?
— Зачем же непременно убивать? Можно выстрелить на воздух.
— А если я выстрелю на воздух, а он в меня? Ничего приятного — получить пулю в сердце. Уж поверь. Гейм овер, как говорят по ту сторону Атлантики.
— Вы оба можете выстрелить на воздух.
— Ага, ага. И Александр наш Сергеевич в очередной раз уверится, что дуэль — это пустяки. Он и так в этом уверен. В этом году он чуть было не стрелялся с Соллогубом и с Хлюстиным, и даже предъявлял претензии князю Репнину. Соллогуб извинился, с Хлюстиным и Репниным дело тоже уладилось, но рано или поздно пистолет выстрелит, а пуля — она даром что дура, а дырочку найдет. Я, конечно, могу написать что-то вроде «Сим заверяю, что господин Пушкин не моська», мне не трудно, но тогда Пушкин если не этой осенью, то зимой снова затеет дуэль. Нет, пусть наше дело пока побудет нерешенным. В очередь, сукины дети, в очередь!
— Кстати, о типографии, — подал голос Перовский. — А где дальше будет печататься «Современник»?
— Я не отказываюсь от деловых отношений с Пушкиным. Я даже не закрою ему кредит — до определенных пределов, разумеется. Я отказываюсь стреляться прежде уплаты Пушкиным своих долгов. Мы, плантаторы, от работы не бегаем. Дуэли дуэлями, а работа работой.
— У меня в четвертой книжке «Современника» должна выйти «Осада Дрездена», — слегка покраснев, сказал Давыдов.
— Должна — значит, выйдет. Ты, Денис, вправе публиковаться хоть у Пушкина, хоть у Сенковского, да где угодно! Всякий возьмет написанное тобой. Но «Корнета» ты обещал мне, помни.
— Скоро! Корнет непременно будет! К Рождеству! — ответил Давыдов и откланялся. Должно быть, пошел творить.
А мы с Перовским стали обсуждать наш петербургский журнал. Я не стал торить новую гать, пошел старой: купил у Свиньина «Отечественные Записки», которые владелец погрузил в долгий сон пять лет назад. Незадорого. Журнал-то мёртвенький.
Ничего, это дело поправимое. Будет журнал живее всех живых, нашим знаньем, силой и оружием. До провала затеи Краевского сотоварищи мы не объявляли о полученном разрешении на возобновление «Отечественных Записок», не торопили события.
Но и тянуть не след. Потому Перовский отправляется с визитом к тем, кого хочет привлечь в журнал. Да вот хоть бы и Краевского. Но вот то, что Алексей Алексеевич задумал пригласить Крылова на роль главного критика, стало для меня сюрпризом. А что, вдруг, да и удастся? Наставлений Перовскому я читать не стал, нет у меня для него наставлений, а только посоветовал не идти к Крылову с пустыми руками, а идти с подарком.
— Что же можно подарить Ивану Андреевичу? — спросил Перовский.
— А вот! — и я вручил специальный набор: два фунта кофейных зерен наилучшего сорта, кофейную мельничку английской работы, и книжечку «Дюжина способов приготовления кофию» в сафьяновом переплете, отпечатанную в обновленной типографии. Кофий оживляет ум и снижает аппетит. Доказано наукой.