Жена с хвостом

Сейчас они напоминали гномиков, которые решали, кому суждено жениться. Сбившись в кучу, инквизиторы, называли имена тех, кто последний ходил возле клетки. В итоге один из инквизиторов, с лицом в неприятных рытвинах, сделал шаг вперед.

— Золотой мой, если это ты, то, после того, что я сейчас с тобой сделаю, на твоих похоронах мне придется плакать громче всех, чтобы отвести от себя подозрения, — произнес муж, положив руку на наплечник. Одним резким движением он развернул беднягу в сторону клетки.

— А мадам не могла открыть клетку? — послышался голос позади них. Я даже не знала, кто это мог сказать, но внутренне сжалась.

— Ну, знаете ли, феи они на деток похожи… — произнес усатый, пытаясь спасти товарища. — Многие женщины видят в них маленьких деток…

Муж поднял на меня глаза, а я сжала одеяло, и … и… кивнула. Мне не хотелось, чтобы за меня пострадал бедный инквизитор.

— Так, мадам, — произнес муж, беря меня под локоть. Он отвел меня за карету, пока я смотрела на него со слезами.

— Они были похожи на маленьких деток, — произнесла я, глядя ему в глаза.

Мне казалось, что меня сейчас убьют. Я ничего не видела кроме красивых глаз, которые смотрели на меня.

— Такие маленькие, милые, — продолжила я, сжимая кулаки. — И мне стало их ужасно жалко.

В этот момент брови инквизитора поднялись вверх, а взгляд изменился.

— Мадам, — произнес он, сощурившись, а меня развернули в сторону леса. — Разрешите пригласить вас на ваше убийство?

Мне галантно подали руку, словно приглашают на прогулку.

Я выдохнула и положила руку поверх его руки. Брови удивленно поднялись наверх.

— Вы очень любезны, — вздохнула я, а меня действительно повели в сторону леса. Инквизиторы молчали, переглядываясь. Один из них попытался что–то сказать, но его остановил взгляд мужа.

— Дорогая, сегодня вы прекрасны, блистательны, великолепны и дура, — вежливо улыбнулись мне, положив руки на мои плечи. — У вас красивые глаза, очаровательная прическа и еще пара секунд жизни.

Я не знала, шутит он или нет. Но встревоженные взгляды инквизиторов, стоявших возле кареты, подсказывали, что он может и не шутить.

Как говорила мне тетя: «В любой непонятной ситуацией с мужчиной — начинай раздеваться и плакать». Я тогда очень удивилась. Но тетя улыбнулась и потрепала меня по щеке: «Просто делай, как я сказала!».

— Они такие маленькие, беззащитные, — всхлипнула я, чувствуя, как катится слеза по щеке, а рука теребит пуговицу. — И мне действительно стало их ужасно жаль… Я знаю, что вы с ними сделаете… И …

Муж посмотрел на меня, а его брови поднялись, чтобы тут же опуститься.

— Бедная мышь, — вздохнула я. — Вы отнимаете у нее смысл жизни…

— Я передам мыши, что она опоздала, — ответил муж, не сводя с взгляда с моей руки.

Взгляд упал на две расстегнутые пуговицы. Если честно, то я не могла понять, почему это должно сработать? Мне казалось это ужасно глупым.

— Вы зачем снимаете платье? — удивленно спросил муж, видя, как я тянусь к третьей пуговице.

— Чтобы вы, когда меня убивали, не испачкали его кровью, — вздохнула я, вспоминая, что говорила мне тетя.

— Так, уже вижу, что вы достаточно раскаялись, — послышался тихий голос мужа, а он придвинулся ко мне поближе, чтобы стянуть обратно лиф платья. — А теперь послушайте меня.

Меня развернули в сторону леса, держа за плечи сзади.

— Фэйри вредят людям. Причем, делают это нарочно. Они обманывают, воруют детей из колыбели, воруют еду, которые крестьяне зарабатывают тяжким трудом. Они сводят с ума юношей. Обманывают и соблазняют девушек. Фэйри играют с людьми, словно с игрушками. Им ничего не стоит обмануть доверчивого человека. И лишить его последнего. Дома, еды, урожая, сердца и жизни, — произнес спокойный и ровный голос за спиной.

— Но, разве все фэйри такие? — спросила я, а мои плечи сжали.

— Увы, да, — усмехнулся муж. — Все без исключения. Эти милые «детки», которых вы сегодня выпустили, погубили весь урожай. И теперь крестьяне будут голодать.

— Вы это решили со слов крестьян? — спросила я, глядя на лес. Теперь он не казался мне чужим и страшным.

— Не только, — произнес муж. — Мы собрали доказательства магического вмешательства.

— Но, быть может, люди сами виноваты? — спросила я, глядя на руку, которая лежала у меня на плече. — Может, они первыми обидели фэйри.

— Знаете, однажды в детстве, я так же как и вы, пожалел одну фэйри. Так рассказывал мне мой отец, — произнес муж, а мои плечи сжали. — Я был совсем ребенком. Фэйри находилась в подземельях нашего поместья, как особо опасная. Ее нельзя было держать в подземельях инквизиции из–за ее дара. И сжечь ее было нельзя.

— Это почему? — спросила я полушепотом.

— Она могла показать путь во столицу лесных фэйри, — ответил муж, а в голосе его прозвенел металл. — Я был глуп и поддался ее чарам. Она околдовала меня, и я ее выпустил. Я поверил ее обещаниям, а вместо этого она сожгла мой дом, едва не убила меня и отца. А в страшном пожаре погибло очень много слуг. Вот такая вот благодарность от фэйри за чудесное спасение.

— Не может быть, — прошептала я, представляя маленького мальчика, который доверился фэйри. — Какая ужасная фэйри!

— К счастью, я помню это со слов отца. Он сказал, что я был в таком ужасе, что пришлось дать мне зелье забвения, — послышался голос мужа. — Но после того, как отец рассказал мне о ней, я пообещал себе, что однажды найду ее. Найду, чтобы убить. И на мое милосердие эта хульдра может не рассчитывать.

— Хульдра? — спросила я, чувствуя, как под юбкой дернулся хвост.

— Да, хульдр почти не осталось. И это хорошо. Из всех фэйри они самые опасные. Как только видишь хвостатую фэйри нужно убивать сразу. Не раздумывая, — голосом, полным ярости произнес муж, а его рука скользнула по моему плечу.

Глава восемнадцатая

Меня отпустили, а я опустила голову, краем взгляда отслеживая, как муж направляется к карете.

Быстрым шагом, я бросилась в сторону дома и влетела в него, словно пущенная стрела. Сердце все еще билось!

— Нужно будет поговорить с королем, — прошептала я, осторожно отодвигая занавеску. Карета отъезжала от дома, а я облокотилась на подоконник. Нельзя допустить свадьбу!

— Я видел твое бледное лицо, но не вижу инквизитора, целующего твой след, — заметил Вольпен. — Насколько я знаю, он должен был влюбиться в тебя до безумия и нежно тереться щетиной о нашу дверь. Не слышу скрежета щетины.

— Не говори глупостей, — отмахнулась я, устало бредя в комнату. Гномы где–то горланили песни, а я упала на кровать лицом в подушку.

— У нее глаза, — задушевно пели гномы нестройным хором. — Два брильянта в полкарата… Борода ее… Я схожу с ума, ребята. У нее усы, всех сокровищ мира стоят…

Я перевернулась на бок и накрылась покрывалом, из которого выпал платочек. Я просто отбросила его в сторону.

— Шумела мышь, и кирки гнулись, — затянули гномы песню. — И штольня темная была. Одна возлюбленная пара на счастье бороды сплела…

Я перевернулась на другой бок, накрываясь одеялом с головой.

— … принесла в подоле, а отец взял топор и ей по бороде хрясь! Сказал, что опозорила она его! — донеслось до меня икание.

Но веки тяжелели, а я медленно засыпала.

— … позор какой. Мать мне говорила. Если у девки борода расплетена, значит, гулящая она!

На этом я и уснула. Проснулась я от стука. Сначала я перепугалась и подскочила, но потом поняла. Стучали не в дверь, а где–то сверху и … сбоку… И снизу, и … везде?

Как говорила тетя, если рядом стучат, то нужно громко спросить:

— Туктушка, туктушка, как ты думаешь, сколько тебе жить осталось?

Дядя всегда смеялся, вспоминая, как они жили на съемных комнатах в столице.

Осторожно нашарив стоптанную туфельку, я пригладила волосы и осторожно направилась в коридор. Стоило мне выйти, как я ахнула. Коридор выглядел, как новенький. Я протерла глаза, будучи уверенной, что это сон. Не было дыр в стенах, сломанных рам, подсвечников. Только пыльная дорожка напоминала о том, что дом все–таки старинный и не новый.