Страница 3 из 6
Утром, хмурая и не выспавшаяся, такая же пасмурная, как погода на улице я прибежала в бар.
– Привет! – пробегая мимо напарника Максима, кивнула я. Макс выполнял функции администратора, товароведа, грузчика и охранника одновременно. Народу было немного и весь день я не могла избавиться от тягучего тревожного предчувствия. Возвращаясь домой вечером, обеспокоенно посмотрела на окна Гены. Оба они были ярко освещены. Решив, что виной всему моя излишняя впечатлительность, я не стала беспокоить соседа.
Уснула, едва коснулась головой подушки. Выматывающее душу предчувствие утомило едва ли не сильнее самой работы.
Я проснулась под утро от женского крика, который раздался далеко внизу. Окно было чуть приоткрыто и звуки снаружи проникали без препятствий. Сквозь сон я слышала истеричные вскрики, кажется, кто-то рыдал. С трудом разлепив веки, я недовольно скосила глаза на часы. Было пять утра. Снова спокойно поспать не получилось, с нарастающим раздражением думала я, поднимаясь с кровати.
Подойдя к балкону, открыла дверь и вышла наружу, зябко поёживаясь от холода. Внизу, в пасмурном полумраке метались две фигурки в ярких дворницких жилетках. Высунувшись в открытое окно балконного остекления, я пристально вгляделась в сумрак и вскрикнула, едва не потеряв равновесие.
Под окнами, лицом вниз лежало распростёртое тело. В той же одежде: толстовке и джинсах, в которых я видела его два дня тому назад, на газоне лежал Журбин Гена. Кажется, я едва не улетела вслед за ним, чудом удержавшись на ногах. Не соображая толком, что делаю, я понеслась на улицу, как была: в пижаме и тапочках. Сумбур, поднявшийся внутри, вынес меня в подъезд подобно урагану. Я забыла про лифт и побежала вниз по лестнице. Велюровые тапочки слетали с ног, словно ожив, своевольно прыгали в стороны. Я подхватывала их, надевала и мчалась дальше, перепрыгивая через несколько ступеней, рискуя сломать себе если не шею, то конечность. В голове билась одна мысль: «Он жив!»
Когда подбежала к телу, столкнулась с дворником-таджиком. Глаза у него были безумные, наверное, как у меня.
– Нельзя! Нельзя туда! – повторял он, оттесняя меня от тела, – Полиция ждём!
– Пусти! – я вырвалась из цепких рук и опустилась на колени рядом с телом. Слабая надежда, что это окажется не Гена, тут же испарилась. Это был он, его лицо, повёрнутое в сторону под неестественным углом, было заострено, открытые глаза безразлично смотрели в пространство. На губах запеклась кровь.
Я почувствовала, как меня оттаскивают в сторону крепкие руки.
– Нельзя! – вновь увидела перед собой хмурое лицо дворника. Кивнула, бессильно опускаясь прямо на траву. Мне хотелось закричать во весь голос, и может быть, так и надо было сделать, но мучительный вопль застрял в глубине горла противным комом.
Подъехали машины "неотложки" и полиции. Через некоторое время Гену упаковали в чёрный мешок и увезли. Ко мне подошёл мужчина в чёрной кожаной куртке, показал удостоверение и представился:
– Капитан Глущенко Иван Петрович. Вы знали погибшего?
– Да. Это мой, – я запнулась, но тут же продолжила, – сосед Журбин Геннадий Фёдорович.
– Сосед? – Глущенко недоверчиво взглянул в мои глаза. Его лицо красноречиво говорило о том, что, увидев в окно разбившегося соседа, люди не выбегают на улицу в таком виде.
– Да, сосед, – твердо произнесла я, – мы общались, книгами обменивались. Услышала под утро крик во дворе, выглянула, а там – Гена лежит. Я не заметила, как выскочила на улицу, – пожала плечами. Знобило всё сильнее, холод забирался под просторную пижаму, щекотал тонкими пальцами покрытую мурашками кожу.
– Адрес подскажете? – быстро спросил Глущенко, – он один жил?
Я ответила. Несколько человек отправились к Журбину домой, а капитан всё задавал вопросы. Моё сознание раскололось надвое. Одна половина погрузилась во мрак отчаяния, рыдала и завывала. Другая – хладнокровно, почти равнодушно отмечала все события, происходящие вокруг. Я не проронила и слезинки в реальности, но мной владело одно желание. Поскорее вернуться домой, уткнуться лицом в подушку и долго плакать, пока сон не накроет мягким одеялом покоя.
А потом проснуться и обнаружить, что это был обычный кошмар. Услышать звонок в дверь, побежать в прихожую и увидеть на пороге Журбина, его бледное лицо и усталую улыбку. Это ведь мне только снится, убежала я себя, стараясь не смотреть на то место, где только что лежало распростертое тело Гены. А дотошный капитан всё задавал бесконечные вопросы. Наконец, меня отпустили домой.
Поднявшись на лифте, я увидела приоткрытую дверь в квартиру Журбина, суетящихся внутри людей, что-то негромко обсуждающих. Сердце сжалось в маленький трепыхающийся комочек, в подбитого воробья, бьющегося в агонии. Войдя к себе, я упала на развороченную постель и завыла, уткнувшись в подушку так плотно, что нечем стало дышать. Он стоял перед глазами, такой, каким я запомнила его в последний раз.
– Аурика, я давно хотел тебя позвать… – я увидела в глазах Гены именно то, что много лет пыталась разглядеть. Любовь и нежность. А может быть, это была дружеская симпатия?
Я вздрогнула, как от сильного толчка и проснулась. Телефон надрывался, выдавая рулады популярной музыки, поставленной на звонок. Рванувшись к гаджету, мимоходом успела подумать, что даже не услышала будильник.
Звонил Максим, начальник, напарник и подчинённый в одном лице.
– Аурика, привет! Проспала, что ли? – тревожно спросил он.
– Я не… – голос был хриплый, низкий, я с трудом узнала его. Откашлявшись, заговорила: – Макс, привет. Я не смогу сегодня выйти на работу. И завтра тоже.
– Блин. Заболела? – ахнул он.
– Нет, – я замотала головой, как будто Максим мог меня увидеть, – я приду, может быть завтра, может послезавтра, заявление напишу. Я увольняюсь.
– Да чё случилось-то, объясни! – потрясённый напарник попытался расспросить о произошедшем, но я не могла больше говорить. Воспоминание о теле Гены, неподвижно лежащем на газоне, накатило с такой силой, что горло сдавило спазмом. Я нажала на кнопку завершения разговора и встала с постели.
Пошатываясь, как пьяная, направилась на кухню. Механическим движением поставила чайник на плиту. Вздрогнула, вновь услышав мелодию звонка. Где-то в глубине души всё ещё таилась надежда, что утренний ужас был всего лишь моим кошмарным сном, и я рванулась в комнату так, что с ходу ударилась плечом о косяк.
Звонила мама и, как всегда, вовремя. Я добрую сотню раз скидывала ей график своей работы, но она всё равно звонила тогда, когда ей было удобно. Учитывая, что мамуля в Америке относилась к касте домохозяек, свободного времени у неё было – несколько вагонов.
– Мама, – тихо сказала я, переборов желание не отвечать.
– Аурика! – заверещала трубка и я невольно отставила руку с телефоном подальше от уха, – ты почему не отвечаешь?! Я тебе по видеосвязи два дня звоню! Не могу дозвониться! Специально решила перед работой тебя поймать! Даже спать не ложусь, хотя у нас уже ночь.
– Мама! – перекрикивая её, заорала я, – Гена погиб!
В трубке воцарилась тишина. Потом, тоном ниже, мама уточнила:
– Гена? Журбин? Наш сосед?
– Да, мама, – я всхлипнула, по щекам покатились горячие слёзы, – он лежал утром внизу, под балконом. Я слышала, как говорили, что это вероятно самоубийство. Но он не мог, я точно знаю…
– Успокойся, доченька. Я понимаю, вы были друзьями. Ох, не зря уже третий день места себе не нахожу. Сердце чуяло, что с тобой что-то произошло, – расстроенно проговорила мама.
– Да не со мной, мама! – раздражённо выпалила я, – Гена погиб!
– Нет, материнское сердце не обманешь. Я очень за тебя беспокоюсь, – серьёзно заявила она, – береги себя. Будь бдительна и осторожна. Мне кажется, тебе угрожает опасность.
Глава 3
Я подошла к папиной большой фотографии в чёрной рамке. У мамы совсем не осталось снимков отца, кроме этого. Такое же изображение было и на памятнике. Когда я спрашивала, почему нет фотографий, где они изображены вдвоём, мама объясняла, что они совсем мало были вместе. Просто не успели. Это всегда удручало. Хотелось взять фотоальбом и увидеть родителей, запечатленных в мгновение счастья. Сейчас совсем не в моде альбомы для фотографий, а ведь это память, которая хранится в бумаге. Так я размышляла, бережно обмахивая фото от пыли.