Подвиньтесь, босс!

Давид держит меня несколько секунд, отпускает, давая перехватить воздух, а потом снова безжалостно проникает на всю длину. Но уже через несколько таких движений, начинает качать в меня точно поршень.

Перед глазами плывет. Я уже ничего не соображаю, только теку, слыша звуки, издаваемые моим горлом. Мои пальцы сами тянутся в трусики. Я пытаюсь ласкать клитор, но там слишком влажно. Пальцы скользят, не давая поймать нужный ритм, и я неистово глажу себя всей ладонью, чтобы добыть удовольствие.

Давид что-то бормочет, не разбираю ни слова, только чувствую, как его тело снова напряглось, замерло, и горячая струя липкого семени стекает по горлу, оставляя за собой жгучую дорожку. Кончаю следом и обнимаю бедро Давида, чтобы не упасть на траву.

Пока пытаюсь отдышаться, Давид нежно гладит мое лицо, убирая прилипшие волоски с щек, со лба. Пытаюсь вернуть контроль над ватными ногами, но без помощи босса я бессильна.

— Дикая кошка, — подтягивает под мышки наверх и целует. Отвечаю с трудом, потому что сводит мышцы лица, — идем в номер. Я с тобой еще не закончил!

Не закончил он со мной и к глубокой ночи, когда я уже была готова выползать. Но кто ж мне даст?

— Давид Александрович, увольте меня! — кутаясь в полотенце, чтобы спрятать все возбуждающие мужчину места, я по стеночке ищу выход.

— Нет, Елена Тимофеевна, я завалю вас сверхурочной, — снова притягивает к себе и нащупывает полушария ягодиц.

— Тогда я охрипну и не смогу петь!

— Вот и отлично! Никакие уроды не будут на тебя больше пялиться.

— Но и для вас петь не смогу.

— Тогда не кричите так громко…— подхватывает, заставляя обнять его ногами, и я, конечно, вскрикиваю от неожиданности.

— Не могу! Оно само! — сама смеюсь, но чувствую, как подступает очередная порция кайфа, потому что Давид нарочно крутит моей задницей так, что его жесткие волоски в паху щекочут ВСЁ!

— Можешь меня кусать…

— Оставлять синяки? Это пошло. И говорит о неумелости в сексе. А ведь я не такая? — смеюсь, пока примеряюсь как бы дотянуться к его соску, чтобы укусить.

— Это в случае с мужчинами… — его дыхание перехватывает, стоит мне дотронуться кончиком языка, — если речь о женщине, это кричит об ее страсти.

— Ладно, уговорили, босс!

23

В «Игуане» мне были рады. Илона, вторая певица, что согласилась отработать вместо меня, пока я была в деревне, вывалила список дат, когда ей нужны выходные, и довольная укатила в другой бар, развлекаться. Музыканты приняли меня как обычно тепло, только вот вели себя как-то странно: все юлили, шептались, но так и не прокололись, как бы я не пыталась их разговорить.

Ваня был почтительно вежлив, но на моих глазах флиртовал с танцовщицами, что выглядело весьма глупо и смешно. Его взгляды, брошенные в мою сторону, говорили о том, что тот жаждет убедиться в моей ревности. Но о какой ревности может идти речь, если мне всегда было на него плевать? А после того скандала…так и подавно.

Перед выступлением, как обычно вышли с ребятами на задний двор. Кто покурить, кто подышать, а я поговорить с Давидом в месте, где не гремит музыка. Но стоило только разблокировать телефон, как на экран легла мужская ладонь с короткими толстыми пальчиками.

— Прекрасная Елена…— человек нараспев произносит мое имя, и я, даже не поднимая глаз, узнаю голос. Марк.

Ребята спокойны, но как всегда наблюдают. Они привыкли, что гости бара часто желают поговорить со мной за пределами стен заведения и иногда ловят меня у служебного входа. Вот и сейчас. Никого эта ситуация не напрягает, но, однако, парни нет-нет, да и взглянут на меня, как бы спрашивая, нужна ли помощь.

Внешне пытаюсь выражать спокойствие, но предчувствие никто не отменял. Неспроста этот человек здесь.

— Как же вы все-таки похожи…— задумчиво мычит тот, слегка прищурившись, — знаешь, я думал, что забыл он любовь свою. Но, видимо, время не лечит. Тебя вот нашел.

Все это подается под видом печального рассуждения, но совершенно точно это выступление разыгрывается с целью меня разозлить. Держу себя в руках, изображая равнодушие, хоть сравнение с женщиной из прошлой жизни больно бьет по самолюбию.

— Вы о Мари? — решаю напасть, пока этот шакал не нашел место побольнее.

Марк ведет бровью, видимо, не ожидая, что я в курсе. Надо же, какая досада! Но его тоже не проймешь.

— Да, о Марианне. Вот скажи мне, такая яркая женщина, как ты…разве может постоянно находиться в тени умершей? Ведь явно Давид не на голосок твой запал. Увидел в тебе ее…вот и решил присвоить.

Марк цепко следит за переменами в моем лице. Пытается уловить мое настроение, ищет самое больное место. Мне кажется, что держусь неплохо, но сердце клокочет в горле, в ушах шумит. Я вот-вот упаду от нервного перенапряжения.

— Хочешь совет, девочка? Не связывайся с ним, — приторно улыбается, похлопывая меня по руке. Эдакий добрый старичок…

— Может быть, это вам не стоит путаться на его пути? — угрожающе улыбаюсь, а саму пронимает болезненная дрожь.

— Повторяю еще раз, девочка, — теперь скалится Марк, уже даже не пытаясь выглядеть дружелюбно, — я даю тебе шанс не встрять в неприятности. Иначе, пожалеешь. Исчезни лучше сама. Вот прямо сию секунду испарись.

— С чего такая забота?

— Люблю хорошеньких женщин. Вас можно отлично пользовать в свое удовольствие.

Не нахожу слов, чтобы ответить на эту наглость. Да и дерзить этому уроду опасно для жизни.

Из-за угла выглядывает огромный мужчина в черном, и Марк тут же отступает.

— Уходи, глупая красивая женщина, — бросает напоследок, спешно удаляясь вслед за своим бодигардом.

Чувствую, как онемевшее тело начинает отмирать. Сумасшедший какой-то! Надо срочно позвонить Давиду и рассказать ему обо всем.

— Что за хрен? — голос барабанщика вырывает из ступора.

— Да так…родственник Давида.

— А! Босса твоего! — издевательски хихикает он, по-дружески толкая меня локтем, — он тут всех родственников собрать сегодня решил?

Хмурюсь, соображая, что имеет в виду барабанщик, но тот, будто поняв, что взболтнул лишнего, уже удирает внутрь за остальными.

— Лена, на сцену через минуту! — подгоняют парни, и я, подобрав длинную юбку, спешу следом.

Звонить Давиду уже нет смысла. Он потребует подробностей, на которые совершенно нет времени. Расскажу при встрече, тем более, что он обещал приехать к финальной песне, чтобы украсть меня и устроить романти́к. Конечно, новости о приходе его дяди испортят настроение, но уверена, Давид должен об том знать.

На секунду заскакиваю в гримерку, убедиться в том, что выгляжу отлично. Кручусь перед зеркалом, но удовлетворения тем, что я идеальна, не испытываю. Вот умеют же люди настроение испортить, что даже мягкие локоны и платье мечты не радуют! На душе неспокойно, муторно так…

Беру микрофон, иду к сцене и только уже у кулис понимаю, что не заметила странность. В гримерке было пусто, хотя обычно, по этим дням я делю ее с танцовщицами.

Вспоминаю, что девчонок видела на прогоне номера, только куда они подевались? Неужели администратор пожаловал им свой кабинет?

Погружаться в размышления с чего бы им, да и мне такая милость, некогда. Пора на сцену.

Начинаю петь и чувствую, что настроения нет. Кажется, это замечает весь зал. Ощущение себя никчемной гасит самооценку до абсолютного ноля. Смотрю в лица зрителей, пытаясь выискать на них следы осуждения. Совершенно внезапно напарываюсь на Катюшу и Сержа, сидящих за угловым столиком. Место не очень удобное, прямо у служебного выхода. Но им хорошо. Хлопают, подпевают. Катя сияет, как медный таз, Серж с покровительственным видом поглаживает ее плечико и улыбается мне. Все это очень странно, потому что о своем визите они меня не предупреждали. Почему-то такое своеволие невероятно злит, хотя с чего бы? Взрослые самостоятельные люди. Приходят, когда хотят.

Тут же вспоминаю слова музыкантов, что Давид всех родственников собрать решил, и начинаю догадываться, что не просто так моя подруга и большой босс здесь.