Страх идёт

   - Что случилось, Катя? - спросил Паша. И тут же ответил сам на свой вопрос. - Ты переживаешь о Старике?

   - Я с ним даже не попрощалась, - произнесла Катя, решив, что скрывать что-либо от Паши не имеет смысла.

   - Он делился своими мыслями? Предупреждал, что собирается это сделать?

   Катя кивнула.

   - Давно мне сказал. Я расстроилась. Думала, он меня специально дразнит. Разозлилась, нагрубила ему.

   - А он?

   - Ничего. Посмотрел на меня своими глазами. Я ведь даже не помню, какого они у него цвета, - Катя снова залилась слезами. - Запомни меня, попросил он. А я даже этой его просьбы исполнить не сумела.

   Паша неожиданно понял, что сам ничего не помнит о Старике, хотя и был последним, кто его видел. Почему в памяти не сохранились черты его лица?

   - Серые, - соврал Паша, вспомнив о пыли. - У него были серые глаза.

   Катю это не успокоило, наоборот, она заплакала еще сильнее. Паша чувствовал себя неловко, не знал, как повести себя. Обнять её? Будет ли это уместно? Сказать слова утешения? Напомнить о чем-нибудь приятном?

   "О чем приятном? - пронеслось в голове у Паши. - Что приятного мы вообще видели?"

   Всё, что им было известно - Страх идет! Только это имело значение. Ты либо идешь, либо он тебя настигает. Третьего не дано. В этом Старик был прав. Правда он добавил, что и этот выбор иллюзорен, потому что все когда-нибудь остановятся. Павел вспомнил о том, что хотел узнать у Старика, но так и не получил ответа. Может Катя знает?

   - Он не говорил, что заставило его остановиться? - спросил Павел.

   Катя, казалось, не услышала его вопроса, продолжала рыдать, не горя ни слова. Паша уже собирался уходить и оставить ее наедине с горем, но тут она заговорила:

   - Говорил. Он сказал, что не верит в существование Страха.

   - Что? - стоявший у выхода из подъезда Павел опешил. - Как это?

   - Сказал, что Страх нас пугает лишь потому, что мы в него верим и глупо бежать от иллюзии. Сказал, что я когда-нибудь это пойму и тогда придёт моё время. Сказал, что дорога, которой мы держимся, никуда нас не приведёт. Он многое мне говорил, но когда я спросила, хочет ли он, чтобы я осталась с ним, сказал нет. Потому что сам не верил в свои слова. Он просто сдался, Паша. Нам кажется, что к дороге привыкаешь, но это не так. Каждое утро придётся заставлять себя точно так же, как и в предыдущее. Легче не будет, стать сложнее может. Рано или поздно человек просто ломается.

   - Но Путник, он ведь не сломался, - возразил Павел. Катя ничего не ответила, лишь спрятала своё лицо у себя в ладонях. Скворцов оставил ее, погрузившись в безрадостные размышления.

   Как Старик мог поверить в то, что Страх не существует? Или права Катя, и он просто успокаивал себя, не желая признаться в собственной слабости? Как много вопросов и ни одного ответа. Может Путник знает? Только вот он не любитель разговаривать, молчит и супится.

   Павел ещё раз попытался вспомнить Старика, но у него ничего не вышло. Потом родителей, оказалось, что Скворцов не помнит и их. Беседы - вот и всё, что сохранилось у Павла в голове. Но ни лица отца, ни лица матери он вспомнить не мог. Страх забрал их, они стали его частью.

   "Тем лучше, - решил Скворцов, бредя по асфальтовой дорожке. - Вспоминать об оставшихся дожидаться Страха, значит накликать беду. Я не остановлюсь, никогда не остановлюсь. Страх идёт, но я не дожидаюсь его"

<p>

...</p>

   Пробираясь по растрескавшейся асфальтовой дороге, Паша словно бы шёл по хребту города-мертвеца. Ужасное запустение вокруг настораживало. Там, на окраине, Паше казалось, что стены величественных здания защитят его от Страха, но здесь, наблюдая накренившиеся одноэтажные домишки, разбитые стекла, он понимал, что предыдущих обитателей этого города стены не спасли. Сначала Паша двигался по самой широкой дороге, но через некоторое время убранство главной улицы города ему наскучило, он стал сворачивать в закоулки, в одном из которых и отыскал кощунственные пластмассовые фигурки людей, часть из которых была сильно оплавлена. Рядом грязная старая женщина, отвратительного вида, вся покрытая язвами. На затылке у неё красовалась плешь, растрёпанные грязные тонкие волосы червяками струились по вискам, закрывали собой половину лица. Бесцветные хищные глаза вперились в Павла. Тонкие словно палки руки, кожа на которых превратилась в наждачную бумагу, потянулись в его сторону. С глубоким придыханием старуха пыталась что-то произнести, но у неё не получалось.

   Путник рассказывал о таких. Ведьмы и колдуны, они принесли свою жизнь в жертву Страху, собирали пластмассовые фигуры людей, при помощи которых чародействовали. Паша скорчил лицо от отвращения, отступил в сторону. Старуха начала подниматься, пыхтя, как Старик, когда просыпался по утрам. Она тянула к нему свои руки-змеи, шевелила беззубым ртом. Паша испугался, но любопытство не позволяло ему убежать. Он никогда еще не встречался с людьми, не входившими в отряд Путника. Паше, конечно, рассказывали о других, но слышать о чем-то и видеть это своими глазами - разные вещи. Да и что могла сделать ему эта немощная старуха, даже если она ведьма? Ей и сил-то не хватит прочитать заклинание.

   Пошатываясь, она начала двигаться в его сторону. Каждый шаг давался женщине с трудом, Паше казалось, что её нога подкашивается, и она вот-вот рухнет на землю. Но старухе удалось устоять. Она слишком близко подошла к Паше, он начал пятиться, о она медленно двигалась следом, источая отвратительный запах гнили и смерти. Убедившись, что старуха безвредна, он решил рискнуть, остановился, позволил ей подойти на расстояние вытянутой руки.

   - Стой там! - произнёс он. - Ещё шаг и я буду вынужден толкнуть тебя.

   Женщина не послушалась его, она продолжила идти, протягивая руки к Павлу. Может быть, она не умеет говорить и слушать? Старик называл таких глухонемыми.

   Паша начал было пятиться, но тут женщина словно бы ожила, прытко рванула вперед и подскочила к нему, вцепилась в него своими руками, обхватила шею, прижалась всем телом. Отвращение, которое испытал Паша, не описать словами. Грязная, вонючая, гнилая, с лицом, усыпанным толстыми прыщами, из которых вылезала белая субстанция, и руками, испещрёнными глубокими оспинами и язвами. Паша попытался оттолкнуть её, освободиться, но хватка оказалось крепкой. Она приложила свои сухие, потрескавшиеся губы к его щеке, продолжала двигать ими как рыба.