Должник

   Леонид Зотов не торопясь возвращался домой. Спешить - значило привлечь внимание полиции. Но и промедление смерти подобно. Он возвращался из квартиры своего друга Евгения Тараканова, где они регулярно проводили собрания, обменивались запрещенной прозой, стихами, высказывали мысли по поводу дальнейшего пути родной страны.

   Зотов взглянул на часы - приближался комендантский час. Полицейские уже стали посматривать на гражданина, так поздно бродившего по городу. Хищный блеск в их глазах выдавал страстное желание наброситься на Зотова, разорвать его.

   "Звери, - подумал Леонид, - настоящие звери. Безвольные, жалкие, ничтожные!"

   Диссидент, так называли таких, как Леонид. Они рисковали жизнью, прекрасно понимая, что их могут схватить. Они были авангардом той армии, которая должна была перевернуть всё в стране с головы на ноги. Потому что жить так, как они жили - неправильно.

   "Демократия - тот же тоталитаризм, - размышлял Леонид. - Тоталитаризм человека над самим собой. Гражданин демократического государства ежедневно должен бороться с собой, заставлять себя следовать ноте и букве закона. И единственный, кто сможет его наказать в случае нарушения закона - это он сам, его совесть и не должно быть больше ничего. Никаких методов внеэкономического давления, никакого насилия, кроме добровольного самоограничения. Только так и никак иначе. К сожалению, далеко не все люди достигли подобной сознательности, оттого их и привлекают диктаторы. Не желая властвовать над собой, люди ищут руководство вовне и в тоталитарном государстве обретают его. Власть ограничивает человека, власть диктует что можно, а чего нельзя. Если кто попытается нарушить любой запрет, пускай даже самый бессмысленный, за этим последует наказание. И трусы испугаются, трусы больше не будут повторять поступков, потому что знают, судья не внутри себя, судья вовне, он следит и наблюдает. Поистине, вывернутая наизнанку идея Бога. В религии наказание следует после смерти, потому воспринимается несколько отстраненно, при тоталитаризме наказание следует немедленно, оттого и диктатора будут любить больше Бога!"

   Подобного рода мысли часто приходили в голову Зотову. Ему хотелось обсудить это, поговорить о том, что же неправильно в их государстве, почему полицейские могут подойти посреди дня к человеку, схватить его, связать, бросить в автомобиль и увезти в неопределенном направлении. Не беззаконие ли это?

   Нет, отвечали власти. Беззакония в государстве нет. Если полицейский применит физическую силу без соответствующей санкции, тут же сам будет избит и арестован. Все происходило по закону. Только определялся закон не народом, он определялся кучей чиновников, выторговавших места в государственном аппарате. Они запрещали говорить о своей деятельности плохо, они не терпели критики, воспитывали в людях лицемерие и трусость, заставляли предавать даже самого близкого друга.

   Леониду рассказывали, что когда диссидента арестовывали, полицейские предлагали ему выбор - он сдает сообщников и идет на свободу или его отправляют в ссылку на долгие годы. Как быть человеку в такой ситуации? Решиться бросить жену и детей ради друзей? Разве это не предательство родных? Наоборот, отвернуться от соратников, выдать их, вернуться в семью? Всё равно ведь выйдешь предателем!

   Именно в этом заключалась вся кошмарность режима, установленного в государстве Зотова. Власть давала посмотреть людям в зеркало, которое искажало их лица, превращало в отвратительные скотские морды. "Вы все - скотина! - говорила власть. - А скотина не может жить без пастуха, скоты поубивают друг друга, если им не помешать. Скотина должна трястись только за себя. Потому, когда выбираете, не думайте правильно-неправильно, думайте выгодно-невыгодно. Скотина, которая слушает пастуха, всегда в выгоде. Скотина, выбивающаяся из стада, всегда страдает".

   Леонид отчетливо понимал, чего добивается правитель их государства. Власть калечила человека, калечила с самого детства, ломая его и действительно превращая его в скотину. Но Леонид не такой. Он желал иметь свободу выбора, он желал демократии, которая испытает человека на прочность. Он был уверен, всё, что происходит вокруг - неправильно. И власть не заставит считать его иначе. Если Зотов будет печься только о своей собственной выгоде, он перестанет быть человеком. Но этого никогда не произойдет. У него нет семьи, он сирота, холостяк, а потому не боялся рисковать. Он будет бороться за свободу, он будет обсуждать запрещённую литературу, он готов пожертвовать собой ради спасения товарищей. В этом весь он и никак иначе. Тоталитаризм может поломать человека, но тоталитаризм не посмеет отобрать право человеком быть. И Зотов за это право будет бороться, чего бы эта борьба ему не стоила.

   - Гражданин, остановитесь! - окликнул Леонида полицейский. Зотов замер, внутри всё похолодело. Вот сейчас тебя и будут проверять на прочность. Выдержит ли Зотов?

   - Да, гражданин полицейский? - Зотов развернулся, готовый к проверке.

   - Вы уронили кошелёк, - полицейский, совсем молодой парень, протянул Зотову его собственность.

   - Благодарю, - Зотов схватил свой кошелек, спрятал его в кармане.

   - Поторопитесь, - полицейский закатал левый рукав, взглянул на часы. - Скоро комендантский час.

   - Я помню, - сказал Зотов. - Еще раз спасибо.

   Еще один абсурдный закон. Комендантский час. Стране необходимы рабочие, а не экономисты. Так гласили плакаты. Для того, чтобы найти этих рабочих и выдумали комендантский час. Власть ведь клялась, что государство свободное, после окончания обучения в школе все имели возможность поступать в высшие учебные заведения. Взяточничество, процветавшее в приёмных комиссиях, не было ни для кого секретом. Хотя и наказание суровое - ссылка, всё равно ведь брали деньги, обустраивали бездарей на непыльную работёнку. В итоге получилось так, что в государстве стал наблюдаться дефицит рабочих. Вот и ввели комендантский час, для увеличения их числа. Кто не успевал вернуться домой до двадцати двух часов, должен был быть арестован и по распределению наскоро получал профессию, отправлялся в другой город. Там ему предстояло до конца жизни работать на заводе у станка по четырнадцать часов в сутки. Конечно же, подобная перспектива никого не привлекала.

   С другой стороны, вызови прохожий подозрение у полицейского, тот имел право остановить его. Подозрение в юридической практике формулировалось достаточно широко - спешащий куда-то, обеспокоенный чем-то, подозрительно одетый и тому подобное. Абсурдность такого определения была очевидна - остановить можно было кого угодно. А коли тебя задержит полицейский и будет проводить опрос до самого комендантского часа, то получится, что ты нарушил статью, лишаешься работы и отправляешься в ссылку.