Тринадцать рассказов

   Крик Фимы застрял у него в горле. Не в силах смотреть на жуткую фигуру, бредущую по лесу в одиночку, мальчик зажмурился, сжал кулаки, сам того не понимая, стал произносить слова молитвы, которым научила его бабушка. Фима лежал на животе с закрытыми глазами до тех самых пор, пока не кончился дождь. Мальчик осмелился открыть глаза. Сердце замерло в груди, дыхание остановилось.

   На лесной тропинке прямо перед ним стояла бледная худая высокая женщина. Сжатые губы, безжизненные стеклянные глаза, щёки, лишённые румянца. И коса, занесённая над Фимой.

<p>

...</p>

   Хотелось мне того или нет, а осень наступила. Спустя месяц мне предстояло пополнить ряды российской армии. На два года распрощаться с матерью, друзьями и профессором Яковлевым. Что будет после армии? Неопределенность, неустроенность, неуверенность. Сплошные не. Даже думать не хотелось.

   В начале сентября я захандрил. Заняться было нечем, друзья и знакомые работали и учились, мне же устраиваться не имело смысла. Вот и приходилось днями торчать дома да смотреть телевизор. От безысходности я даже Яковлеву позвонил, поинтересовался, не произошло ли чего-нибудь загадочного.

   - Нет, - ответил профессор. Все до унылого обычно. А почему ты позвонил мне, Славик? Заскучал?

   Пришлось признаться.

   - Если хочешь, могу попросить Сашу составить тебе компанию, - предложил профессор. - Она сейчас поисками нового места занята, времени свободного много. Сходишь с девушкой в театр или кино, на танцы, где там ещё отдыхает современная молодежь?

   Я бы конечно не отказался, но знал, что Саша от такой идеи будет не в восторге. Поэтому соврал.

   - Не нужно, я уж сам что-нибудь придумаю, - ответил я.

   - Ну как знаешь. Ты позванивай, интересуйся здоровьем старика. Может и подвернётся что интересное, так тогда я тебе сам позвоню.

   - Хорошо, Станислав Николаевич. До свидания.

   Профессор попрощался и повесил трубку. Смирившись с тем, что до самого призыва со мной ничего интересного не произойдёт, я вернулся к просмотру не слишком-то и интересных телепередач.

   Мама сердилась на меня за невыполненное обещание, а теперь, когда я мозолил ей глаза каждый день, постоянно искала к чему бы придраться. Вечер начинался с традиционных "кран течёт, давно бы затянул" и заканчивался лекциями на тему "ты весь в отца".

   Такое течение жизни сведёт с ума кого угодно. Я даже не удивился, когда стал мечтать скорее отправиться в армию. Благо, моему желанию суждено было скоро исполниться.

   Из этого бытового ада меня выручило неожиданное предложение бывшего одноклассника Лёхи Свиридова помочь ему перевезти какой-то груз на Урал. Мы столкнулись с ним в продуктовом магазине. От армии его отмазали родители, отец помог удачно устроиться дальнобойщиком. Уже тогда можно было говорить о сложившейся жизни Свиридова.

   -Две-три тысячи за поездке заработаешь. Как раз на проводы, - сказал Свиридов. - Туда и обратно я тебя довезу.

   - За две-три не поеду, а за пять по рукам, - ответил я, решив поторговаться. На самом деле, я бы принял его предложение, даже если бы он не заплатил мне ни копейки.

   - О, ну это ты меня обобрать решил. Ты сейчас нигде две тысячи за неделю не заработаешь. И делов-то - разгружать-загружать.

   - Ладно, три тысячи последнее слово.

   - Ну, три так три, - согласился Свиридов.

   Двенадцатого сентября мы оставили родной город и отправились в путь. Дорога туда и обратно должна была занять десять дней. По получению денег я рассчитывал как следует развлечься напоследок, поэтому смело добавлял к этому сроку два дня - не посадишь же подвыпившего Свиридова за руль. Главное, чтобы он не начал выпендриваться и рассказывать мне про ответственность и сроки.

   Однако мечтам моим не суждено было осуществиться. С пятнадцатого числа задождило. А дороги в местности, через которую мы ехали, были настолько скверные, что вернуться домой даже через двенадцать дней не получится. Всякий раз, когда мы чуть не вылетали на обочину, Лёха ругался отборным матом и каким-то чудом возвращал грузовик обратно на дорогу.

   К семнадцатому сентября мне казалось, что худшее позади. Однако, ночью восемнадцатого прошёл сильнейший ливень, мы, как назло, выехали на настоящее бездорожье. В десять утра случилось неизбежное - грузовик застрял, провалившись колесом в глубокую яму. Леха долго топтался снаружи, я предпочёл отсиживаться в кабине. Свиридов вернулся назад не в духе.

   - Чё сидишь, вылезай! - крикнул он. - Не видишь - встали?!

   - Не ори, - не слишком резко ответил я, но вылез.

   Мы попали: возились часа два, подкладывая всевозможные бревна, но ничего не помогло. Леха достал карту, прикинул, где мы находимся. Оказалось, примерно в пяти километрах отсюда лежала деревня. Местные могли помочь. К счастью, дождь понемногу улёгся, тучи развеялись, и сквозь перистые облака проглядывало осеннее солнышко.

   До деревни мы добирались в скорбном молчании. Каждая моя попытка завести разговор обрывалась грубым ответом Свиридова. Поэтому я счёл за лучшее держать язык за зубами и любоваться природой. Надо сказать, места там были красивые. По обе стороны от дороги царствовали деревья, травы и кустарники. Чего здесь только не росло: ясень, рябина, дикая яблоня и груша. Недалеко журчал ручей. Бегущую воду можно было разглядеть прямо с дороги. Множество ручьёв соединялись в мелкой речке, весело текущей нам на встречу. И тут мне показалось, что между камышами проплыло чьё-то тело.

   - Подожди Лёха,- я приложил ладонь ко лбу на манер козырька, стал вглядываться вдаль, но солнце светило слишком ярко.

   - Что опять случилось? - буркнул Свиридов. Но я не стал ничего объяснять, побежал по мягкой зелёной траве прямо к речке, разгреб камыши, одной ногой наступил в воду и увяз в иле. То ли кукла, то ли чучело болталось у берега. Приглядевшись, я понял, что это крупное полено, обвязанное соломой и наряжённое в женское платье. На выглядывавшей из-под платья части можно было разобрать нарисованное углем лицо. Вокруг полена плавали венки, на волнах болтыхались мелкие белые камушки, служившие, вероятно, чем-то вроде украшения этого страшилища.