Страница 3 из 5
Помню знаменитого героя-любовника, мхатовского актера Павла Владимировича Массальского (тоже азартного грибника), с ним мне еще довелось значительно позднее поработать во МХАТе на спектакле “Сладкоголосая птица юности” по пьесе Теннесси Уильямса, его жену Наю Александровну и пасынка Костю – сына известного боксера, чемпиона страны в тяжелом весе, Константина Градополова. Костя в своей страсти собирания грибов превосходил всех прочих обитателей дома.
Помню и хорошо знакомого публике артиста МХАТа Александра Михайловича Комиссарова, специализировавшегося на комедийных ролях, и его супругу, артистку оперетты, Любочку, которые были так добры ко мне в дни моей юности.
Выдающийся балетмейстер Касьян Ярославич Голейзовский в то время находился в опале за свои формалистические изыски и, чтобы как-то отвлечься от неприятностей, коротал время в собирании предметов древности: окаменелостей, наконечников стрел каменного века, поднятых со дна русла Оки. Тогда я написал его портрет в интерьере деревенской избы: на фоне каких-то крынок, чугунков и русской печи с занавесочкой, закрывающей печное жерло. Я очень гордился этим портретом, поскольку он выражал мое восхищение Голейзовским.
Памятен образ бывшего артиста балета Александра Ивановича Радунского, большого, грузного человека с животом. Он уже не танцевал, но участвовал в спектаклях в пантомимических сценах. Александр Иванович был весьма остроумен и изобретателен, много времени проводил за картами. Рядом с игральным столом стоял маленький столик с бутылкой водки и открытой коробкой килек. Каждую рюмку Радунский сопровождал очищенной им самим килькой, которую тщательно готовил, отделяя хребетик и складывая все потроха в горку на краю своей тарелки. Поскольку игра шла долго, а игроки увлекались кильками наравне с Радунским, то коробка пустела, и на последнюю рюмку уже не оставалось закуски. Тогда Александр Иванович сгребал всю горку, до этого аккуратно складываемую сбоку, и отправлял ее в рот, уже не обращая внимания ни на хребетики, ни на прочие внутренности.
История довоенного времени, дошедшая до меня по слухам, рассказывает, как известный дипломат, заместитель наркома иностранных дел СССР Лев Михайлович Карахан, в 1937 году расстрелянный, как и всякая неординарная личность того времени, катал знаменитую балерину Марину Тимофеевну Семёнову на маленьком самолете прямо здесь, над полем села Кузьмищево, напротив Поленова, на том берегу Оки, на глазах отдыхающих.
Здесь же, правда значительно позднее, я вижу Майю Плисецкую, величайшую балерину современности, спускающуюся вниз по главной аллее к лодкам. Майя – моя двоюродная сестра. Ее отец был расстрелян в тридцатые годы, а мать Рахиль, родная сестра моего отца, подверглась жестоким репрессиям и к тому времени, о котором я пишу, вернулась из лагеря.
Помню триумвират знаменитых художников: Михаила Куприянова, Порфирия Крылова и Николая Соколова, – объединившихся под именем Кукрыниксы для публикации политических карикатур в центральных газетах, а в Поленове они расслаблялись и вспоминали о том, что они художники, академики живописи. Видимо, стараясь забыть огромную ответственность, лежавшую на них в деле высмеивания “кровавой клики Тито – Ранковича”, они беспрестанно писали маленькие картинки-этюды, поддаваясь художественному восторгу от красоты здешней природы и отдыхая душой в работе на пленэре.
Серьезная и внушительная фигура президента Академии наук СССР академика Александра Николаевича Несмеянова величественно смотрелась на фоне поленовского заката и запомнилась именно такой, а в жизни это был милый предупредительный человек.
В Поленове отдыхали столпы оперной сцены Большого театра, которых я тоже помню: Марк Осипович Рейзен, Александр Степанович Пирогов, самая знаменитая певица – сопрано Валерия Владимировна Барсова, Пантелеймон Маркович Норцов, оперный режиссер Леонид Васильевич Баратов. Все мэтры вели себя чрезвычайно важно и степенно, давая понять дирекции дома отдыха, кто они есть на сцене, почему пользуются таким почетом и уважением. Они предпочитали жить в лучших номерах третьего и четвертого корпусов, а в поленовской жизни быстро раскрепощались, готовясь к рыбалке, и заискивающе спрашивали у Пашки-бакенщика, на что сегодня клюет рыба и какую снасть лучше использовать для ее лова.
Здесь проводил лето композитор Борис Владимирович Асафьев, всегда сосредоточенный на своей работе. А в баньке, в итоге отданной композиторам, одно время жил основатель МХАТа Владимир Иванович Немирович-Данченко. В молодости я запомнил рассказ моего отца о том, как, по просьбе администрации художественного театра, они вместе с Марком Осиповичем Рейзеном везли Владимира Ивановича в Москву на какой-то правительственный концерт, но на непролазных тарусских дорогах сломалась машина, и все вынуждены были заночевать в Климовске.
Фамилии звезд неизбежно перемежаются в памяти с именами тех моих друзей, с кем проходила жизнь, строился нехитрый быт, а вечерами разделялось застолье. Вспоминается образ артиста балета Юры Тарасова, обладавшего очевидным обаянием. Он был своего рода точкой отсчета для всех участников сборищ, на обращении к нему строились все шутки в компании.
В недрах моего сознания обитает образ непутевого молодого артиста балета Сашки Зайцева, совсем простого парня, моего приятеля. Он обладал невероятной мускулатурой и поэтому наравне с Массальским существовал в образе героя-любовника, но не на сцене, а в жизни. Сашка поразил мое воображение рассказом о том, как он привел свою пассию – балерину французского происхождения – в ювелирный салон в Хельсинки и предложил ей выбрать украшение на свой вкус. Он был партнером известных балерин и получал довольно много денег.
Сначала дом отдыха в Поленове был задуман для работников Большого театра, но затем он стал принимать и артистов МХАТа, позже трансформировался в дом отдыха РАБИС, то есть работников искусств в целом. Я вспоминаю его с ностальгией. В то время актерское поселение на берегах Оки имело глубокий смысл в деле помощи людям, чьи судьбы тогда особенно были подвержены превратностям. И дом отдыха становился для кого-то спасительным местом хотя бы на время. Кроме того, там человек ненадолго забывал о трудностях с питанием. Все это не могли не ценить обитатели дома, наслаждавшиеся отдыхом на поленовской земле. Жизнь и молодость брали свое: люди проживали дарованные им дни счастливо. Это парадокс, ведь тридцатые и сороковые, военное и послевоенное время были страшными годами сталинских репрессий и тяжелых испытаний (к сожалению, я не знал в юности, что в 1937 году, когда Фёдору Поленову исполнилось восемь лет, его отец и мать были репрессированы, и Дмитрия Васильевича Поленова освободили только в 1944-м). Забота тогдашнего директора Большого театра Елены Константиновны Малиновской об актерах заслуживает самой доброй памяти.
Постепенно, шествуя по аллее в гору, мы приближаемся к самому поленовскому дому, где нас ожидает замечательное общество дам, приглашенных Наташей Грамолиной. Со всеми ними я был связан по ходу жизни невидимыми нитями дружеских отношений.
Новая встреча оказалась уникальной: благодаря ей сложилась картина жизни прошлого, да и нашего поколения на фоне дома Василия Дмитриевича Поленова.
Дом, как я писал, памятен мне с самого раннего детства. Он всегда волновал мое воображение, и вид его был как-то радостен для меня во все времена. И в детстве, когда здесь располагался дом отдыха – самый яркий мираж моей памяти, и теперь, когда наша компания движется по направлению к нему. Архитектурный облик дома и сейчас производит на меня загадочное впечатление. Он построен В. Д. Поленовым, замечательным художником, но не профессиональным архитектором, по каким-то своим канонам, в него вложена большая строительная мудрость. Ее я неустанно пытаюсь постичь. Хочу сформулировать свои ощущения и с трудом могу это сделать. Только понимаю огромную степень свободы, проявленную Василием Дмитриевичем. Он переосмыслил архитектурную традицию своего времени. Свобода видна в том, как построены необходимые объемы здания, как они состыкованы друг с другом, как естественно прорезаны окна и как архитектурному сооружению придана скульптурная форма. Дом смотрится единым объектом на перекрестке панорамных аллей. Этому служит еще и белый цвет его штукатурки, объединяющий всю конструкцию.