Владимир Мономах

Руссы, в свою очередь, смотрели с тревогой на угрюмых черноволосых всадников, на их невысоких лохматых лошадок, ва великое множество этого нового народа, ио-доптодшего к переяславским стонам, и смутно было на душе у руссов. Каждый из них понимал, что нового, неведомого еще врага наслал бог па Русскую землю, и не на год, не на два, а на долгие и тяжелые годы. И был это первый приход половцев па Русь.

Рассказывал пестун, и тревогой сжималось сердце маленького княжича. Он знал, что с тех пор больше не выходили Б русские пределы половцы, по сила их множилась год от года.

…Едва малая копная дружина выехала за валы Окольного града, как разговор между всадниками постепенно стих. Впереди ехал боярин Гордята, за ним дружинники в полном вооружении иа сильных и быстрых конях, следом рядом с Владимировым пестуном два отрока - Владимир Мономах и сын Гордяты - Ставка Гордятич, друг маленького княжича, а за ними снова вооруженные дружинники. В этот день Владимир захотел посмотреть Змие-вы валы, что испокон века охраняли Переделав ль от набегов печенегов и берендеев, торков и вот теперь полов-дев.

Весело было утром в диком поле. Кажется, никого кет вокруг, а иоле полнилось самыми рал-шми звуками.- Тут и жаворонок ттоет, и птахи какие-то невидимые подпевают ему, и суслики подсвистывают, кажется, что слышен даже тихий шелест еще не выгоревшей на солнце молодой-майской травы. Светло и празднично летним днем в диком поле, как в просторной и теплой горнице. Мирное и безмятежное лежало оно перед всадниками как ровный зе леный ковер. М весело и светло на душе было у мал ел ькето княжича. Хотя суровы и молчаливы были соцровож-.дающие его отцовы дружинники, хотя и предупреждал «го боярин Гордята, что опасная эта затея - ехать к валам в эти дни, когда половцы в любое время могуг выйти к рекам Трубежу и Альте, но Владимир упросил отца отпустить его. Сколько уже раз слышал княжич рассказы и былины о лихих схватках с кочевниками на южном русском порубежье, о страшных сечах и смертных единоборствах, и неизменно в этих рассказах и былинах упоминались таинственные Змиевы валы, которые стояли на страже Русской земли.

Уже час с лишпям двигался отряд по степи, солнце подходило к вершине неба, когда дружинники заметили скакавших в их сторону во весь опор двух конных. Вот всадники подъехали ближе, остановили коней и долго вглядывались в приближавшийся отряд, потом будто осмелели и снова пустили коней быстрым бегом. Разом ПЙ-сторожились дружинники, схватились за мечи, вздрогнул сердцем и Владимир Мономах: а вдруг это.враги, половцы, их передоная сторожа, вот сейчас исчезнут они, рас-тнп|шт(*!1 с]м',ч,и этой трапы и Плидпо-голубого неба, и от» туди, где HI'MJIH «плотную подходит к шюу, поносится на mix iiojiotiduimn поиски. No нет, тревога оказалась напрасном - Плеснули ни еолицо русские шишаки, дрогнули за шиной: у копных па легком ветру полотняные пакидкя. То были переяславские дозорщики со Змиевых валов. Они стояли в стороже па одном из насыпапных между валами курганов и несли свою дозорную службу.

На вопрос Гордяты - далеко ли до валов, они махнули руками куда-то в сторону неба и сказали, что это совсем рядом, что они проводят их. И отряд снова двинулся в путь.

Змиевы валы выросли перед всадниками совершенно внезапно. Еще несколько минут назад перед ними было ровное поле, и вдруг оказалось, что прямо перед ними, и справа и слева от них, уходит в необозримую даль невысокий вал. Кажется, вовсе невелик он, но конному воину невозможно въехать на его крутые бока. Хочешь перейти через него - спешивайся, карабкайся вверх, а коня оставляй' внизу. Так и останавливались перед Змцевыми валами кочевники или обходили их, но много сил отнимали у них эти обходы. Огромными дугами охватывали валы переяславское порубежье с востока. На юге они упирались в берег Днепра, а па севере в берег Трубежа. И если прорывались степняки через старинные укрепления, ностазлонные по Суле и Остру, то неизбежно выходили к Змйе'-вым валам и там останавливались.

Этих заминок и хватало переяславским сторожам, чтобы донести грозную весть о выходе степняков до переяславского князя. Из Переяславля же мчались гонцы в Чернигов и Киев, оповещая Русь о грозной опасности.

Владимир смотрел на иссеченные времепем буроватые склоны валов, прикрытые кое-где жиденькой травкой, на уходящее за валы дикое поле, на молчаливых дружинников, на седого боярина Гордяту и покрытое шрамами лицо своего пестуна, не раз дравшихся с кочевниками на переяславских просторах, и его маленькое сердце наполнялось спокойствием и гордостью.

– Ну что, княжич, насмотрелся на сырую землю, - усмехнулся старый боярин. - Смотри, смотри, вырастешь, и тебе придется здесь испить свою ратную чашу.

Обратно скакали быстро - нужно было попасть к обеду.

А вечером пестун рассказывал Владимиру новую былину про великие подвиги русских богатырей, про их неуемную силу. В воображении княжича вставали пс-сгибаемый Илья Муромец, хитроумный Алеша Попович. Затаив дыхание слушал он о смертельной схватке богатыря Ильи с Подсокольником.

Кончал свой рассказ пестуй, и княжич долго еще сидел с зарозовевшими щеками, вспоминал про страшную битву сказочных богатырей.

Тихо шли дни в Персяславле, было спокойно в диком поле. Князь Всеволод долгие часы проводил за книгами, любил читать Священное писание, греческие хрониконы, особенно историю монаха Георгия, наполненную многими событиями и людьми. Прилежно учил Всеволод и различные языки. На склоне лет Владимир Мономах вспоминал, что его отец, не выезжая в иные страны, сидя дома, выучил пять языков. Особенно хорошо освоил оп греческий; свободно мог говорить с половецкими ханами на их языке.

Владимир часто прибегал в хоромы отца, смотрел, как тот сидел, склонившись над старыми свитками, внимательно вглядывался в бегущие перед ним строки, как брал в руки огромные тяжелые книги, застывал над ними на долгое время. Когда сын подходил к нему, он, не отрываясь от чтения, гладил его по льняным волосам. Спокойна и ласкова была отцовская рука. За все время, что Владимир помнил отца, тот ни разу не прикрикнул на него, не сказал грубого слова. Кротостью и лаской воспитывал