Владимир Мономах

Дружинники подступали к великому князю: «Видишь, князь, се зло есть, пошли нас к Всеславу, еще есть время, мы подзовем его лестью к оконцу, пронзим мечами. Не^ будет тогда у людей за кого стоять, покричат и разойдутся». И снова колебался князь. Нет. Убить брата - это было выше его сил. Святослав, наверное, ие моргнув глазом, переступил бы эту грань.

А толпа уже отхлыпула от княжеского дворца и бросилась к порубу, где томился Всеслав. И вот уже взломаны двери, и Всеслав, чародей, такой же мрачный, как всегда, ллывет на людских руках к великокняжескому дворцу, а рядом с шш (откуда они взялись здесь?) поло-чане, его близкие дружинники, мстители.

Изяслав метнулся от окопца, на ходу крикнул Всеволоду: «На коней, брат!», бросился вниз. За ним бежали его сыновья, следом Всеволод и Владимир Мономах.

Когда толпа ворвалась в великокняжеский дворец, там оставались лишь женщины. Князья скакали к Михайловским воротам, потом, минуя Софию, по окраинным улицам Ярославова города к Л адским воротам, а оттуда в Берестов.

В Берестове беглецы немного успокоились: здесь их ждали свои люди, здесь они запаслись ествой, питьем. Изяслав с сыновьями уходил отсюда на запад, во владения своего родственника, польского короля Болеслава II, а Всеволод и Владимир, огибая Киев, поскакали на северо-восток. Всеволод хотел найти убежище в землях Святослава, куда еще ие дошли половцы, а Владимир уходил в свои северные леса, к Ростову.

На лесной дороге отец с сыном обнялись. «Свидимся ли?» - только и сказал Всеволод и пришпорил коня.

И снова северные леса со всех сторон обступили небольшую дружину Мономаха, сомкнули над ним свои зеленые своды. И снова хмурые вятичи выходили из этих лесов к размытой октябрьскими дождями дороге и молча смотрели на всадников. Порой они ие были такими уж молчаливыми - стояли иод высокими мрачными елями и выкрикивали свои языческие богохульные слова, грозили князю высоко поднятыми палицами, и тогда в чистой дождевой воде луж отражались их искаженные злобой лица, их грозящие дубины.

Ставка Гордятич хватался за меч, но Мономах успокаивал его: что-то неладное творилось на Руси в эти дни -ив Киеве, и в далеких вятичских лесах. И молодой князь это чувствовал. Для себя он решил еще там, в Киеве, когда увидел эти разъяренные лица холопов, ремесленников, что лучше не доводить людей до крайпос-ти, пе вызывать их на яростный взрыв и жестокость.

п теперь он спокойно поднимал руку вверх, приветствуя вятичей, словно не замечая их возбуждения и ненависти.

И еще раз он смирил себя, когда в лесу близ вятичской деревни увидел, как волхв совершал над усопшим свою бесовскую тризну, а потом сородичи умершего на глазах князя и его дружины предали по древнему языческому обычаю тело огню. Надо было наказать богохульников, противников Христовой веры, надо было высечь волхва за бесовство, но князь сдержался и здесь: до Ростова еще далеко, а здесь, в этих лесах, молва разносится: быстро, и неизвестно, как ему и его людям могло бы обернуться это нарушение здешних обычаев.

К исходу октября Мономах был уже в Ростове. Закрылись за всадниками тяжелые дубовые ворота крспост-.', пой стены, и лишь с этого мгновения и сам кпязь и его дружина почувствовали себя в безопасности. Потекло обыденное время.

Молодой князь, как и подобало владетелю пусть небольшого, но собственного стола, запимался хозяйством - расширял княжескую пашпю, затевал постройку повых амбаров, медуш, следил за исправным поступлением от смердов, разных зависимых людей хлеба и мяса, яиц и ягод, прочих съестных припасов, посылал своих вирников за данью в окрестные села и деревни, но наказывал им ие задирать народ, не вызывать его на свару. А прочее время судил провинившихся, отстаивал молебны в местном деревянном храме, охотился. И все же. мысли вес чаще и чаще возвращались к Киеву и большим общерусским делам. Мономах уже вкусил от плода междукняжеской игры. Тогда многое ему казалось в этой игре противным разуму и сердцу человека, а теперь, по прошествии времени, он вдруг почувствовал, что меся-'. цы, проведенные им в походах по полоцкой земле, в ера-. жениях и переговорах с Всеславом, среди сумасшедших ^ интриг Святослава и хитросплетений киевского общения, оставили глубокий след в его душе, нему словно не хватало чего-то. В зимние дни он порой задумчиво бродил по своим деревянным хоромам. От отделанных изразцами печей шел теплый дух, сквозь затянутые ледком оконца бил ослепительный солнечпый свет, он смотрел в них и видел все ту же картину: бурую крепостную стопу, за ней - снежное поле, и дальше черную кромку пепроходимого леса. А дальше, дальше… шли дороги на Смоленск, ' Полоцк, Киев, Чернигов, па его милый Переяславль…

И неизвестно, что происходит сейчас в русских землях, за кем стоят княжеские столы, где обретается отец.

В ноябре в Ростов пришел гонец из Чернигова. Всеволод посылал весть. Весь вечер просидел Владимир с гонцом, выпытывая у него все новые и новые вести о делах в русских землях, и мало утешительного узнал он.

В Киеве народ объявил князем Всеслава и па руках отнес его к княжескому крыльцу. Киевская голь со смехом и радостью тащила с княжеского двора золотые и серебряные сосуды, дорогие ткани, куньи и бельи меха, бесчисленное множество денежной казны, опустошила княжеские амбары и медуши. Всю ночь пил п гулял на радостях простой киевский люд. Теперь в старых Яросдаво-кых палатах хозяйничают полоцкие люди, враги Киева.

Изяслав вместе с сыновьями Мстиславом и Святолод-ком ушел к польскому королю Болеславу. Всеволод Яро-славич укрылся у своего брата Святослава в Чернигове.

Чуть было не погибла в те дни Русь от половцев. Ша-рукаи Старый, узнай о смятении в Киеве и бесчестье князей, совсем осмелел, и его сторожи появились около самого Чернигова. Новая битва с половцами произошла на реке Снови. Навстречу ^-тысячному войску Шарука-на Святослав вывел в иоле черниговскую рать, которая насчитывала всего 3 тысячи человек, но руссы дрались отчаянно, их копьеносцы отразили натиск половецкой конницы, а княжеская дружина довершила разгром остального половецкого войска. Передал гонец и слово, с которым обратился Святослав к своим воинам перед боем: «Потягием, уже нам ие лзе камо ся дети». Видимо, тяжко стало Чернигову, если этот хитрец и безразличный ко всему, кроме собственной славы, человек вышел на смертный бой. Половцы бежали в свои пределы через реку Сновь, многие из них потонули в ее осенних водах, иных черниговцы побили и подлепили.