Владимир Мономах

Уже десять лет сидел Владимир Мономах на великокняжеском киевском столе, и к концу этого срока он наконец добился того, что вся Русь от Чсрвсия до вятич-ских лесов, от северных новгородских пятин до края половецкого поля была безоговорочно послушна Киеву. Впервые за долгие века своей истории Русь имела единую военную силу, которая приходила в движение по мановению руки великого киевского князя: поднимались в походы князья черниговский, иовгород-севорский, переяславский, смоленский, ростово-суздальский, владимиро-БОЛЫНСКИЙ, теребовльский и перемышльский и другие, помельче. И лишь Мономах зиал, кому, куда и в какую очередь идти в поход и кто из князей был нужнее в половецком приграничье, а кто на юго-западных и западных рубежах. В короткий срок мог он собрать и огром-пуга общерусскую рать. И рать эта была уже иной, чем во времена его отца и деда. Теперь основную часть войска составляли пешцьт, простые вой-смерды и ремесленники, которые не раз уже доказали свою непреоборимую мощь в сечах с половцами. И трепетали враги Руси. Болеслав Польский и Стефан Венгерский не осмелились более вступить в борьбу с ней после гибели Ярослава Святополчича и были замирены Андреем; на севере и северо-западе признали силу Новгорода чудь, карела и емь.

Натиск булгар был остановлен волжским походом Юрия Владимировича.

Византия торжественно встречала внуку Мономаха, жену Андроника Комнина, брата императора Иоаппа.

Все дальше на юг от русских границ откатывались донские половцы, искали дружеских связей с Мономахом половцы приднепровские. Обловленные стояли по приднепровским речкам старые крепости, продолжалось строительство новых крепостей по Удою и Остру: русский натиск в глубь половецкой.степи опирался на мощную линию укреплений, а от стен крепостей, вслед за русскими ратями все смелее и смелее шли в половецкое поле земледельцы, распахивали вековечную степь, ставили там свои погосты, а за нимж тянулись ремесленники, всякий иной люд, и оживало дикое поле.

Владимир Мономах вбирал в себя, в свою память, в свои заботы всю эту огромную, такую стройную и такую зыбкую, постоянно меняющуюся и волпугогцуюся русскую жизнь. И она двигалась вместе с ним и под его началом, как огромная ладья посреди то спокойного, ласкового, мирного, то взволнованного, вздыбленного моря. Со временем менялся состав гребцов и кормчих. И снова продолжалась бесконечная борьба с людьми, которой он отдал всю жизнь при своем незлобивом сердце и созерцательной душе. Их нужно было мирить, сокрушать и снова мирить, уступать, отходить в сторону, ради покоя на земле, ради собственного покоя и снова входить в гущу смут и междоусобиц, когда уже не было другого выхода. Эта борьба затягивала его и иссушала, и не было сил вырваться из ее сетей, потому что только благодаря ей и благодаря свершившимся победам он достигал великих своих целой. И рядом с ним шли жена, дети, друзья.

И вот уже многих нет на этом свете. Давно ушла Гита, нет и второй жены, боярышни, и как зрелые плоды в непогодь валятся с дерева, так падали рядом с ним его сыновья, полные жизни, сил, надежд, - Изяслав, Святослав, Роман, сгоревшие в огне междоусобиц, тайных заговоров, черной ворожбы.

Утпел и Никифор, умер и Даниил, ушел в мир иной в 1123 году последний из старших Святославичей - Давыд, и в один год с ним избыл земную жизнь Сильвестр, епископ переяславский. А на следующих! год один за другим покинули эту землю Володарь и Василько, Ростиславичи. до конца своих дней, неукротимые душой, воевавшие с ляхами. Сходили на нет его боевые соратники Ратибор, Дмитр Иворович, Прокопий.

Уходили люди, и он сам уже присел на край погребальных саней - в пачале 1125 года ему исполнилось семьдесят два года, а жизнь продолжалась и требовала все новых сил, новых решений. То, что он увидел, вернее - почувствовал в Суздальской земле, теперь пробивало себе дорогу и в других русских землях - и уже Новгород, Владимир-Волынский, Галич, Чернигов, Повго-род-Северский, Полоцк, Ми лек, другие города наполнялись тем же духом уверенности, новой хозяйственной и военной стати и вставали вровень с Киевом. Повсюду там сидели сыновья и сыновцы Мономаха - сегодня истовые, послушные, по одному его зову берущиеся за меч, но кто скажет - как поведут они себя завтра, когда киевским князем станет Мстислав и что-то будет с великой державой после Мстислава… Он видел перед собой и всегда ровного, веселого и спокойного Ярополка, и мрачного, и гневливого, скрытного Юрия, и хорошего воина, но никудышного правителя Вячеслава, и упорного, смелого Андрея, и слабого духом внука Всеволода Мсти-славича. А рядом с ними вставали деятельный Всеволод Ольгович, его братья, сыновья. Удастся ли Мстиславу и Мономаховым внукам удержать в узде эту буйную свору Ольговичей.

Ему хотелось заглянуть вперед па десять, двадцать, пятьдесят лет, и он сознавал тщету своих усилий, смутно понимая непостижимость этой постоянно движущейся жизни.

Он долгими часами, уже слабея, беседовал со старшим сыном о будущих судьбах Русской земли, учил его главному - сохранению ее единства, великой доблести, неустанному вниманию к проискам ее врагов и основного из них в эти и предыдущие годы - половцев. Сегодня они отбиты и бегут за Железные ворота, укрываются в Венгрии, но завтра на их место придут новые колена, и вновь половецкие вежи зачернеют шатрами и повозками вблизи русских границ, и новое горе обрушится па русские города и села…

Умирать он уехал на реку Альту, в небольшой дом, построенный для него поблизости от храма Бориса и Глеба.

Была ранняя весна 1125 года. Занемогшего великого князя осторожно везли в возке по подсыхающей апрель) ской дорого. Ярко светило солнце, над землей летел разноголосый весенний гуд.

Здесь неподалеку находился родной Переяславль, стояли Змиевы валы - знаки былых сеч и былой славян ской славы, места его детских и отроческих утех, здесь неподалеку начиналось когда-то дикое поле, по которому он проходил за свою жизнь десятки, а может быть, и сотни раз: здесь на Альте его предки рубились с печенегами, а сам он бился с половцами, а теперь здесь же стоит выстроенный им храм, который не видел ни одного степного нашествия.