Страница 124 из 128
В тот же день он послал гонцов в Новгород с требованием прибыть в Суздаль Ставке Гордятичу и некоторым другим новгородским боярам, а чтобы у них не было никакого сомнения в серьезности его намерений, пригрозил в случае непослушания самолично прибыть в Новгород с ратью.
Теперь оставалось ждать. В эти дни Мономах много беседовал с сыном, встречался с суздальским епископом, видными боярами, дружинниками, тысяцким. Он видел, как отстроился и укрепился за последние годы Суздаль, как наполнилась людьми вся ростово-суздальская земля, каким бойким и многолюдным был городской торг, какими оживленными все дороги, ведущие к Суздалю с северо-запада и уходящие от него прочь, на тог и восток.
Он понимал: что-то происходит в этих сумрачных северных лесах, здесь начинается какая-то новая жизнь, уже мало связанная с Киевом и южной Русью. Суздаль уже не выглядел робким, глухим углом, куда посылали в прежние годы малолетних князей па выучку. Теперь это был большой и гордый город со своей ремесленной, торговой, военной статью. Да и сами суздальцы нынчо мало в чем уступали жителям Киева и вели себя хотя и ' смирно, но спокойно и горделиво. А вместе с ними и Юрий, чувствовалось, прочно врастал в эту северную самостоятельную жизнь, опирался на мощное боярство, купечество, церковный клир, на сильную местную дружину.: '_ Все это Мономах отмечал, постигая своим многолетним -, богатым опытом, что в этой спокойной самостоятельности ' Суздаля зреет, возможно, большая, еще не познанная опасность для единства Русской земли. Но он тут же ' отгонял эту мысль: Суздаль был его родовой отчиной, он был послушен, да и Юрий с почтением внимал словам и наставлениям отца.
Через несколько дней гонцы принесли весть о том, что вызванные новгородцы подъезжают к Суздалю. Он заставил их долго ждать около дворцового крыльца и лишь по истечении времени велел вести в гридницу.
Первым появился его старинный друг Ставка. Он был немного старше Мономаха. Его лицо, испещренное глубокими морщинами, изобяичало бурную, полную переживаний и страстей жизнь, и мятежную, неукротимую душу. Волосы боярина стали совершенно, белыми и вялыми космами спускались на лоб, а из-под этих косм на Мономаха угрюмо смотрели налитые кровью., все в красных прожилках, но еще неукротимые глаза. Сзади теснились другие бояре.
Мономах не стал заходить издалека. Не сажая новгородцев за стол, он сразу же начал выговаривать им все их неправды: неподчинение Киеву, отказ платить сполна
и исправно- прежние дани, давать деньги па содержание
князя-наместника, нежелание признавать Всеволода но
вгородским правителем после отъезда на юг Мстислава,
пренебрежение давнишней связью с домом Всеволода,
мятежные связи с иноплеменниками - чудью и шведами.
Голос его был тих и яростен, подбородок надменно поднят, взгляд прищуренных глаз холоден и грозен. Все, кто знал Мономаха, видели, что в эти минуты для него отступали в небытие его обычная мягкость и уветли-вость, спокойствие и склонность к размышлениям о жизни и ее бренности. Теперь речь шла о единстве Руси, незыблемости первенства-Всеволодовэ дома, благополучии его самого как великого, князя и Мстислава как наследника. Если отложится Новгород, Русь снова расколется надвое, как это было до Олега Старого, как случилось во время вражды Ярослава Мудрого и его брата Мстислава; тогда половцы- и иные враги пойдут походами по ее землям.
Ставка Гордятич поднял руку в знак того, что- он хочет сказать слово, но Мономах по стал слушать своего бывшего боярина, лишь обратился к дружинникам: «8 оковы его, в поруб!»
Тут же были схвачены еще несколько крамольных
бояр. Остальным, было приказано подписать грамоту о
верности Киеву, о том, что им впредь не принимать на
княжение иного князя, не его,. Мономахова, рода, платить
все дани по старине, невзирая, сидит князь в Новгороде
или находится в отъезде.
Грамота наказывала ныне новгородцам, во- всем слушаться Мономахова внука Всеволода.
Бояре молча склонили головы.
Тут же состоялось подписание грамоты-роты, и новгородцев снарядили в обратный путь, чтобы они взяли в своем городе роту со всех горожан в верности Мопомахс-ву дому и целовали бы на том крест. До тех пор, пока вести об этом не придут в Киев, взятые под стражу новгородцы должны будут томиться в киевском порубе.
И все же покоя, которого Мопомах так жаждал все Э годы, не было. Большие завихрения человеческих страстей, бывшие тем сильнее, чем выше поднимались сами люди в "человеческой лествице, неустанная, отчаянная борьба за первенство, которую вели с ним» с его сыновьями противники, происки и враждебные действия ляхов, угров, греков постоянно держали в напряжении стареющего великого князя. И все чаще изнемогала его душа в этой неустанной борьбе, в этой наполненной враждой жизни.
Весной 1119 года Мономах отправился в новый поход па Волынь, потому что Ярослав Святололчпч нарушил роту, разорвал все свои обещания, отослал в Киев свою жену - Мопомахову внуку, перестал платить дани. Но едва Мономах вышел с войском из Киева, как Ярослав бежал в Польшу к своему зятю, польскому королю.
Мономах беспрепятственно занял Волынь и посадил здесь своего сына Романа.
Вернувшись в Киев, Мономах тут же, не распуская войска, начал подготовку к новому весеннему походу. Оп не мог смириться с тем, что дунайское устье, дунайские города, которые, казалось, уже были в русских руках вновь перешли к грекам. Однако ведь жив был сын Леона Диогена - претендента, врага Комнинов, Василий - его, Мономахов, внук, сын его дочери. Теперь условия для похода на Византию созрели: Волынь, правое крыло русских земель, было прочно з руках Mono-маха.
Все лачало 1119 года Владимир Всеволодович провел в подготовке к новому походу на Дунай. Выслал вперед как и несколько лет назад, войско под началом Яна Вой-тшшгча, послал гонцов к князьям, чтобы к весне подошли со своими ратями на Днестр для большой войны с греками.
И все в жизни повторяется. Как когда-то в 943 году во время подготовки Игорем Старым великого похода на Константинополь, греки, ужаснувшись, направили к нему на Дунай свое посольство, чтобы откупиться от нашествия золотом, дорогими тканями, уступками земель в Северном Причерноморье, обещаниями подписать выгодный для Руси русско-византийский договор, так и теперь, узлав о подготовке Мономаха к большой войне, Алексей Комяин выслал к киевскому кпязю своих послов.