Владимир Мономах

Пленные половцы рассказывали, что Шарукан откочевал в этом году подальше от русских границ, что его вежи стоят на Дону и он собирает силы для нового похода в

Русь, а гонцы от Боняка сидят у него каждодневно и от него гонцы ездят к Боняку, за Днепр.

1 февраля, в самый разгар зимы, переяславский воевода вернулся к Мономаху, таща за собой кибятки, табуны коней, стада, множество пленных.

Так закончился этот поход, которому Мономах придавал важное значение. Это была и первая попытка достигнуть донских рубежей в тяжелое зимнее время, и возможность узнать, где стоят основные вежи половцев в это время, и стремление запугать врага, уничтожить его боевую силу - воинов и отпять у ного как можно больше копей - этот главный и единственный способ быстрого передвижения степняков.

Мономах был доволен. Это было видно из того, как оп сдержанно, не улыбаясь, шутил в ответ на рассказ Дмитра Иворовича, как, обращаясь к сидящим рядом сыновьям Яронолку и Вячеславу, призывал их учиться у удачливого воеводы, как молодо блестели ого глаза и как он легко ходил потом но хоромам, останавливаясь и слегка покачиваясь перед Дмитром Иворовичом на каблуках.

В конце он сказал: «На следующий год зимой снова пойдем в степь, пусть теперь Шарукан привыкает к нашим походам, дойдем и до его вежи».

За этими заботами Мономах уже давно но иыл в Киеве. Л оттуда шли грустные вести: одиа за другой умерли две его сестры - Б июле Екатерина, а 10 июля 1109 года Евпраксия. Евпраксия лишь па три года пережила своего супруга Генриха IV и умерла на тридцать восьмом году жизни.

Но вместе с этими вестями верные Мономаху люди доносили, что все больше и больше киевлян недовольны Святополком. Он погряз в сребролюбии, отдает через других людей деньги в рост, и резы ' берут сейчас в Киеве такие, каких никогда на Руси не слыхивали, людей за невыплаченные резы кабалят; Подол снова бурлит, как в 1068 году, а люди Святополка хватают недовольных и сажают в поруб. Недовольны и монахи Печерского мопа-стыря. Сегодня Святополк постоянно льстил монастырю: идя в поход, молился у гроба Феодосия; по просьбе игумена указал митрополиту Никифору по всем церквам вписать имя преподобного в синодик святых. Но монастырь все равно не благоволит Святополку. Недовольны и бояре, которые не видят в Святополкв владыку, способного отстоять против простого люда их села и дворы, доходы и резы. В Киеве все чаще называют имя Владимира Мономаха как единственного защитника Русской земли от степняков, как князя бояр, дружинников и церкви. Верят ему и ремесленники, и смерды, и закупы, и прочие, кто надеется, что уж он-то, судья праведный в своей волости, ие даст и их в обиду, придя в Киев.

Мономах с радостью и скрытым волнением слушал эти вести, но лицо его было непроницаемо, иногда он движением руки останавливал говорившего, и было ясно, что князь боится ранней огласки этих вестей, ие надеется даже на своих людей, не верит им, опасается, что раньше времени столкнут его со Святополком, с киевским боярством и тем самым погубят все дело.

Живя в те годы в Переяславле и направляя все силы па объединение князей в борьбе со степью, на подготовку все новых и новых походов против половцев, Мономах дорожил любой возможностью узпать, как живет свет, с кем мирны и с кем ратны западные и восточные властелины. Но особенно он дорожил вестями из Византии, во владения которой вошли крестоносцы, двигаясь на Восток. Его, русского князя, мало занимали церковные дела. Понимал, что за всем этим стоят мирские, чисто земные дела, кипят мирские страсти. Зато у всех гонцов, заезжих купцов, паломников, он настойчиво расспрашивал о том, как западные рыцари сумели объединить свои усилия, как смогли собрать не единожды такие огромные рати и повести их на Восток, какую помощь в этом деле оказала им церковь. Ведь он тоже затевал походы на Восток, на его собственный Восток, и хотел знать все о крестоносном воинстве. И когда Мономах узнал, что на Русь из святых мест вернулся черниговский игумен Даниил, он послал за ним гонцов.

Даниил не торопился в Переяславль. Только что придя на родину, он уже начал писать свое «Житие и хождение игумена Даниила из Русской земли», которому вскоре предстояло стать любимым чтивом русского человека. Лишь закончив первые части своего труда, Даниил выехал в Переяславль.

И вот они сидят друг против друга в небольшой палате Мономаха среди книг и свитков - немолодой уже, повидавший мир паломник с испещренным морщинами лицом, с проницательным взглядом светлых глаз, человек, которому суждено было стать одним из виднейших писателей Руси своего времени, и князь-хозяин, князь-воин, большой любитель чтения и грамотей.

Беседа их течет неторопливо и дружелюбно. Даниил рассказывает о своем долгом путешествии в святую землю, о шестнадцатимесячном пребывании в тамошних местах.

Он добрался до Константинополя, потом морем доплыл до Яффы в Палестине, побывав во время пути па островах Эгейского моря, на Крите и на Кипре. Из Яффы с другими паломниками Даниил прошел сухим путем до Иерусалима, попал в королевство крестоносцев, созданное, во главе с королем Болдуином I в 1100 году. В Иерусалиме он поселился на подворье палестинского монастыря святого Саввы и уже оттуда ходил к Иордану и Тивериадскому озеру, в Вифлеем, Хеврон и Галилею, во многие другие места. Долго он стоял в церкви Воскресения у гроба господня.

– Ну а какой он сам, гроб-то господень? - нетерпеливо спросил Мономах.

– ~ Да его и пет, гроба-то, - ответил задумчиво Даниил. - Это как бы маленькая пещерка, высеченная в камне, с небольшими дверцами, через которые может, став на колени, войти человек. В высоту она мала, а в длину и в ширину одинаково четыре локтя. И когда входишь в эту пещерку через маленькие дверцы, по правую руку - как бы скамья, высеченная в том же пещерном камне: на той скамье лежало тело господа нашего Иисуса Христа. Сейчас та святая скамья покрыта мраморными плитами. Сбоку проделаны три круглых оконца, и благодаря этим оконцам виден этот святой камень, и туда целуют все

Значит, гроба нет? - с сомнением сказал Мономах.

– Нет, - простодушно повторил Даниил..