Куница

Слабостью меня прошлого до обучения был ограниченный арсенал. Низкоранговую магию мало кто всерьёз учил в это время. Боевые маги полагались на свои высокоуровневые способности. Середнячки, по сути, тоже, но для них потолок был, естественно, другим. Это уже во время войны понимание, что любая мелочь может спасти жизни, пришло. Да, можно «опустить» заклинание шестого или седьмого ранга до того же третьего, предельно ослабив, но такое запрещалось правилами. Третий ранг, никакого стихийного преобразования, дуэль на «чистой» базовой магии. Довольно слабой и не слишком предназначенной для противостояния, больше для бытового применения. И я такой магии в том прошлом знал мало, будучи свято уверенным, что «дедушка» сделает меня могучим чародеем, надо только подождать. Поэтому со временем я начал задираться, в том числе на тех, кого задирать категорически не стоило. За что закономерно огрёб проблем полные карманы. Сейчас всё иначе.

До звонка оставалось всего ничего, и мы вернулись в класс. Вернулась и Алина, просидевшая всё занятие как на иголках. На нас с Кириллом поглядывали, но большинство ещё не знало, что произошло. И на следующей перемене до нас не добрались, перетирали косточки и общались между собой. Зато меня всё же нашли на обеде.

— Отмени дуэль! — потребовала Оля, садясь напротив меня за обеденный стол.

Сегодня я сидел в одиночестве. Алина не пошла вообще, Земский и Шолохов о чём-то говорили с Панкратовым. Остальные... Ну, нельзя сказать, что они предвкушали зрелище. Два далеко не самых сильных мага лицея, второкурсники, да ещё и прусские правила. Никакого зрелища, в общем.

— Нет, — ответил я в перерывах между забрасыванием очередной вилки спагетти себе в рот.

Спагетти! Я в последние пять лет питался в основном кашами. Гречку и рис возненавидел. Макароны у нас бывали крайне редко, их в основном отправляли гражданским. Разве что упрём чего-нибудь у заклятых друзей. Те, правда, к концу войны тоже разносолами похвастать не могли. Долгая война и большие потери и на них сказались, да наши заклинатели постарались. Сам я не участвовал, но пара наших отрядов устроила диверсию. Нашли и уничтожили часть системы погодной защиты. А другие что-то мощное и поганое наколдовали, устроив хорошую такую засуху. Досталось всем, но нам терять было уже нечего, нам погодную защиту сломали сразу и хоть какой-то урожай можно было получить только с теплиц, где постоянно трудились маги-аграрии.

Зато здесь у меня что ни день, то праздник с новым блюдом.

— Дмитрий! Кончай это ребячество, — продолжала настаивать староста.

Я хмыкнул.

— Нет.

Оля начала злиться, что вызывало у меня лишь лёгкую улыбку.

— Мы не нарушаем правила. Не вижу причин, по которым я должен отказываться от дуэли.

— Ты что о себе возомнил, Мартен? Думаешь, провёл летом какой-то ритуал...

Моё добродушие исчезло, сменившись не обещающим ничего хорошего прищуром. Несмотря на мальчишеское тело, Оле этого было достаточно, чтобы замолчать.

— Твоя забота очень мила, Успенская, — я намеренно выделил фамилию негативом. — Но ты переходишь черту. Я вызвал Панкратова, потому что он того заслужил. Точка.

Девушка, удивлённая в первую секунду, спросила:

— Это из-за Алины? — в её голосе звучало неверие в собственное предположение.

Кивнул.

— Я, как её друг, не мог оставить такое без внимания.

— Друг? — зацепилась староста.

Я закатил глаза. Кто о чём, и девочкам лишь бы посплетничать.

— Да, друг.

— Но вы же...

— Друг, Успенская, — настоял я.

Она кивнула. Посидела ещё с минуту, после чего встала и покинула моё общество. А я перехватил взглядом подорвавшегося куда-то Шолохова. Я последовал за ним, вероломно оставив поднос на столе. Дурной тон, да и нехорошо, обычно я уважаю труд простых людей, но ничего, один раз обслуживающий персонал не переломится.

Петра я нагнал в коридоре. Выбрал момент, когда Шолохов будет рядом со свободным классом, и, поймав за руку, толкнул его в дверь, войдя следом. Толкнул, не в смысле прямо толкнул, так, вежливо препроводил.

— Эй! Какого... Дима, что ты... — Пётр не мог определиться, возмущаться ему или задавать один из крутящихся на языке вопросов.

— Пётр. Вопрос жизни и смерти! Тебе Алина нравится?

Парень удивился, смутился, разозлился, и всё за какую-то секунду-две. А мне стало стыдно. Стоит представить, как это выглядит со стороны, и плохо становится.

— Да как ты...

— Ладно, я и так знаю, что нравится. Поэтому давай разберёмся раз и навсегда. Чтобы нам обоим не наделать глупостей.

Он нахмурился, но промолчал.

— Слушай. История будет короткой, но не слишком красивой, — я бросил быстрый взгляд на дверь. — И я очень надеюсь, чтобы ты сохранил её в тайне. Давай отойдём к окну.

А ещё очень хочу, чтобы нас не тревожили хотя бы минут десять.