Страница 5 из 7
Д. С.: Для Летова это присваиваемое не просто характерно, оно тоже является одним из главных приемов. Вспомним песню «Туман», которую многие рокеры более молодого поколения стали исполнять, именно ориентируясь на него, а не на фильм «Хроника пикирующего бомбардировщика». Даже «Ундервуд», которые точно смотрели этот фильм, мне в интервью говорили, что исполняли песню «Туман» опираясь на Летова, а не на фильм. Или те же самые «Смысловые Галлюцинации», песня «Поверить в одно» из фильма «Стрелы Робин Гуда». Я у Бубы спрашивал в 2001 году еще: вы же песню исполняете… Наверное, слушали «Гражданскую оборону»? Он сказал: «Как ты угадал?! Да, это именно была опора не на фильм, а на „Гражданскую оборону“». Я на днях ходил на фестиваль «Панк-лирика», и там была группа «Порнофильмы». Прекрасная группа, но она вторична по отношению к Летову, по отношению к «Красным Звездам», которых Летов слушал, есть свидетельства и тех и других. «Порнофильмы» исполнили два кавера: «Шла война к тому Берлину», которую Летов пел, а вообще это песня Окуджавы. Еще они спели «Москву-Кассиопею» «Соломенных Енотов», но она больше известна в исполнении Владимира Селиванова из «Красных Звезд»… Вот, пожалуйста, человек обозначил этих медиаторов, на которых он ориентируется на самом деле.
Ю. Д.: Точно же такая история с режиссером Борисом Хлебниковым, который называет фильм «Долгая счастливая жизнь», декларативно ориентируясь не на фильм Геннадия Шпаликова с таким же названием, что было бы ему как режиссеру ближе, а на хронологически более близкую интерпретацию этого словосочетания в одноименной песне Летова. И Хлебников этого не скрывает, а про Шпаликова нигде ничего не говорит. Это же тоже такой важный показатель того, как для многих Летов становится даже не медиатором, даже не порталом, по которому транслируется что-то, а неким воспринимающим сознанием, которое при воспроизведении того, что для него является чужим, не просто его присваивает, а делает частью своего мироощущения, своей мифологии, элементом своего художественного мира. И теперь глядя уже из наших дней на этот центон из БГ, мы понимаем, что для современного слушателя может быть и не обязательно знать все эти источники. Ему гораздо важнее то, что получилось в результате у Летова. Здесь эти фразы получились сугубо летовские. Они теперь принадлежат Егору. Когда-то они разрозненно принадлежали и принадлежат теперь поэтике Бориса Гребенщикова, но в таком сочетании, в такой компоновке, с таким рефреном они, безусловно, теперь элемент художественного мира Егора Летова.
Д. С.: В порядке бреда хочется сказать, что люди, послушавшие «КБГ-РОК» Летова, могут не слушать «Синий альбом», «Десять стрел», «Электричество» и «Ихтиологию».
Ю. Д.: Вот это такой своеобразный парадокс функции чужого слова. Наше восприятие цитат, реминисценций, аллюзий во многом зависит от того, знаем мы источник или нет. Если знаем, у нас рождаются одни смыслы, если не знаем, то совсем другие. И вот эти другие смыслы качественно ничуть не хуже тех смыслов, которые родились бы, если бы мы знали источник. Мы можем читать «Евгения Онегина» без комментариев Лотмана и получать удовольствие, видеть что-то, чего мы бы не увидели, зная все те реалии, которые расписал Лотман. Вот он, этот парадокс цитатных текстов. Очень даже интересно посмотреть на какого-нибудь поклонника Летова, подростка из девяностых годов, для которого Гребенщиков, «Аквариум», ленинградский рок – пустые звуки. Ну, что-то где-то есть, точно как с песней «Туман». Школьник девяностых годов пребывал в полной уверенности, что это песня Летова.
Д. С.: Я помню, что для меня это стало откровением. Я тоже сначала услышал Летова, а потом посмотрел фильм «Хроника пикирующего бомбардировщика». И сравнивал их, уже ориентируясь на Летова как на первоисточник. В моем-то случае он и был таковым.
Ю. Д.: Наверное, мы приходим к тому, что этот текст, допуская, как и любой текст, множественность прочтений, тем не менее, становится залогом. Любой, кто воспринимает этот текст на листе или в виде песни, волей или неволей, становится заложником авторского приема. Заложником вот этого почти центона. Учитывая обилие цитат, нанизывание их друг на друга и то, что эти цитаты из одного источника, я думаю, что так можно назвать.
Д. С.: Можно. С небольшой долей условности я тоже это отношу к центону.
Ю. Д.: И здесь, конечно, во главе угла прием. Но прием не исчерпывается самим собой. Главное, что за ним стоит очевидное авторское мироощущение. И, как и положено – это поиск себя. Поиск, кем бы я мог бы быть, если бы… Через сослагательное наклонение это очень удобно сделать. И поэтому, как мне кажется, во многом интерпретация этой песни зависит от того, кого мы примем за субъекта. А однозначно за субъект кого бы то ни было мы принять не можем. Значит, неизбежна множественность интерпретаций.
Д. С.: Чем она и хороша. Но не надо забывать, что Летов как раз находился в кризисной ситуации, если говорить о 1986 годе. КГБ уже приезжал, Кузю УО забрали в армию, записываться было не с кем. И вот этот самый альбом «Игра в бисер перед свиньями…» Остальные песни – это «Красный альбом», другое название – «Красный альбом. Акустика». В нем «КБГ-РОКа» нет, поэтому для него момент выбора есть. Парадокс-то в том, что в акустике с Евгением Филатовым Летов играл вынужденно, лучше бы записался в электричестве, но другого выхода у него не было. При этом, играя в акустике, он явно ориентируется на Гребенщикова, на «Синий альбом». Это своего рода игра. «Красный альбом» не получился, сделаем некую его антитезу. То есть между «Красным альбомом. Акустика» и «Синим альбомом» есть аналогия. Один полюс, а на другом полюсе недостижимый «Красный альбом», который Летову удалось записать позже. И мне кажется, говоря об отношении Летова к Гребенщикову, надо разделять последнего не на раннего и позднего, а на электрического и акустического. Потому что я заметил, что здесь все процитировано из акустических альбомов. Электрический только один «Вавилон». И то, он упоминается походя, не является показателем. А ни «Радио Африки», ни «Табу», ни «Детей декабря», которые к тому моменту уже были, здесь вообще нет. Он для себя берет из Гребенщикова ровно то, что на данном этапе ему было нужно, было близко. «Я возьму свое там, где увижу свое».
Ю. Д.: А «Вавилон», действительно, стоит особняком здесь, потому что во всех остальных случаях – это некие житейские мировоззренческие действия, наблюдения, размышления, а в случае с «Вавилоном» – это непосредственно песня о песне. Такое «мета-мета» получилось. Тут уже прямая отсылка к Гребенщикову, как певцу, как исполнителю своих песен, тогда как во всех остальных случаях, имеется в виду скорее некий герой-поэт. Конечно, «Вавилон» – особняком.
Д. С.: Отсылками к растаманам, к Джа, который здесь тоже присутствует, к регги, он интерпретируется по-другому, не как город, а как символ. Но все равно это топос, и таковым он в этом тексте воспринимается.
Ю. Д.: Чтобы как-то обобщить, мы пришли к выводам о субъекте, о специфике цитирования, использования чужого слова. И мне кажется, что здесь резюме какое-то слишком очевидное. Что этот текст во многом уникален и что может быть, ощущая его уникальность и, может быть, инородность своему художественному миру, Летов не старался его как-то презентовать в дальнейшем. Может быть, вот это самый страшный момент, с которым мы часто сталкивается в истории традиционной литературы. Зачастую писатели боятся некоторых своих произведений, в которых они оказались слишком откровенными. Может быть, здесь неожиданным образом скомпоновав цитаты из Гребенщикова, Летов вдруг увидел себя таким, каким он для самого себя являлся, но боялся себе признаться в том, что он именно такой. Может быть, поэтому он этого текста и опасался.
Д. С.: Да, полностью с этим согласен.
«Тоталитаризм»
Собеседник: