Невразумительные годы

– Он нас с тобой переживёт, – отмахивалась Надежда Васильевна.

Вот и «пережил»!

Теперь надо быстрее чинить крышу. Лично мне теперь дождь не нужен: промочит штукатурку, и она упадёт у меня с потолка.

– Пусть платит! – сказала жена, имея в виду Черемшанову.

– Ну их к чёрту! Сам сделаю.

Ураган в Малиновке снёс несколько крыш, повалил половину деревьев пришкольного сада, перенёс через речку и аккуратно поставил на ноги телёнка, перевернул тракторную тележку и много чего ещё натворил. Павел Иванович, видимо, сильно зарядился от пронёсшейся грозы, потому что до самого своего отъезда больше не страдал отсутствием энергии.

6. Август

Прошёл месяц. После пронёсшегося урагана зарядили дожди. Редкий день обходился без них. По утрам стояли туманы, в воздухе перемешивались запахи полыни, укропа, свежих огурцов, грибной сырости. Часто пахло известью и свежей краской: народ спешил произвести хоть какой-то ремонт до наступления осени.

Популярность Павла Ивановича росла день ото дня. На лечение к нему в нашу Малиновку приезжали из райцентра Озёрска и всех сёл района: от самого западного – села Покровки – до самого восточного – Алабуги. Приезжали и из соседних районов, и даже из Города. Десятки людей кормились вокруг Терёшкина: Черемшановы, у которых он квартировал, автомобилисты, нанимаемые болящими, чтобы добраться до него; тайные информаторы, о которых мало кто знал, Чебаки, продававшие Черемшановым молочные продукты и яйца, да мало ли кто ещё. Говорили, что в двадцати километрах от Города, в сосновом лесу недалеко от Оби строят или уже постоили Павлу Ивановичу двух— или даже трёхэтажный коттедж, а значит, и бригаде строителей перепадали деньги, которые экстрасенс выдуривал у своих пациентов.

Я часто замечал, как, обычно вечером, подъезжали к Черемшановым Лёвчик с закадычным своим другом Серёжкой Коробкиным из Степного совхоза. К ним выходил Павел Иванович, и они подолгу беседовали в салоне Лёвкиного автомобиля. Я догадывался, что они привезли Павлу Ивановичу очередную порцию информации, но не знал о ком.

В сумерках, задняя дверца «жигулей» открывалась, вылезал Павел Иванович и отправлялся спать, а приятели уезжали в неизвестном мне направлении по неизвестным делам.

Скоро и нам на работу. Осталась одна неделя отпуска.

Что-то щемящее есть в августе. Лето прошло. Всегда что-то ждёшь от него необыкновенно хорошего, а в августе оказывается, что хорошее так и не случилось.

– Ну что, Надя, – спросил я Черемшанову, когда она, впервые за многие дни, усталая вышла и присела на нашу скамейку. – Готова к школе?

– Я взяла на год академический отпуск, – ответила она. – Павел Иванович решил остаться до Нового года. Как он без моей помощи?

Эта новость меня ошарашила:

– А кто же будет преподавать русский язык и литературу?

– Из Озёрска учительница будет приезжать. Она вышла из отпуска по уходу за ребёнком, и у неё маленькая нагрузка.

– Понятно. И охота тебе прислуживать этому мошеннику? Вспомни, ведь ты внучка старого большевика, красного партизана, замученного колчаковцами. Нас с тобой в пионеры принимали перед памятником ему и его товарищам. Твой отец герой-танкист, совхозный парторг.

– Ну и что из того? Какая связь между моим отцом и дедом и Павлом Ивановичем? И никакой Павел Иванович не мошенник. Ты просто завидуешь, что он в день зарабатывает больше, чем ты за два месяца.

– Есть чему завидовать! Я зарабатываю свои деньги честным трудом, а он дурит людей. Думаешь, я не знаю, зачем приезжают Лёвчик с Коробкиным? В астрал он выходит, видит, кто куда мешки с травой таскает!

– Но ему же платят деньги! Значит есть за что платить. Он производит надежду! А ты что производишь? Закон Ома? Ты его не то что произвести, готовый в головы учеников вложить не можешь. Хочешь, чтобы и Светка моя жила, как мы? От получки до получки копейки считала, тумаки от пьяного мужа получала и нищету от него на белый свет производила. Нет уж! Надо жить, как весь мир живёт.

– А как он живёт?

– Хорошо живёт.

– Ты видела?

– Люди видели, и Светка увидит! И жить будет с людьми, а не с быдляком!

– Знаешь, Надька, хоть ты и была командиром нашего отряда имени Вали Котика, я никогда тебе не верил. Как заблажишь: «Я себя под Лениным чищу, чтобы плыть в революцию дальше…» – всегда думал: «Ой, брешет!». Оказывается, прав был.

– Иди ты к чёрту! Некогда и противно твои глупости слушать!

Она встала и ушла. А я пошёл спать, чувствуя, что опять проиграл спор.

– Тебе какая-то женщина звонила, – встретила меня жена.

– Что за женщина?

– Не представилась. Просила перезвонить. Я на газете номер записала.

На том конце провода схватили трубку, прервав первый же гудок вызова.

– Простите, – сказал я. – Вы просили меня позвонить?

– Вы Пётр Петрович? Меня зовут Ольга Олеговна Кирьякова. Помните, мы встречались с вами месяц назад у Черемшановых? Я приезжала к Павлу Ивановичу, к экстрасенсу?

– Да, да, я вас помню.

– Я хотела вас спросить… У вашей соседки был болен отец. Не помню её имени отчества…

– Таисия Пантелеевна.

– Да, она была такая несчастная. Мне было ужасно жаль её. Скажите, пожалуйста, как её отец? Жив ещё?

– Да, да, не волнуйтесь. Он жив. Даже немножко лучше себя чувствует. За ним хорошо ухаживают. Приезжал врач из Озёрска, прописал лечение. Вечером приходит соседка – она медсестрой работает – делает уколы, ставит капельницы. В общем, слава богу. Лучше старику. А у вас как дела? Как сын? Звонит вам?

– Последний раз звонил три дня назад. Они пока в Гудермесе, но их должны отправить в другой район. Я ужасно волнуюсь. Он, правда, сказал, что обстановка спокойная, нигде не стреляют, но мне не верится. Он у меня такой заботливый: не хочет, чтобы я переживала за него. А я такие ужасы прочитала. Просто не верится, что это творится в наше время.

– Вы уж не переживайте так. Милиция не участвует в боевых действиях, они стоят в уже освобождённых районах.

– Я понимаю, но в освобождённых районах полно бандитов, в любом месте можно получить пулю в спину, или нож под сердце, или на мине подорваться. А мой мальчик мирный человек, он такой доверчивый. Скажите, зачем это? Зачем забирать у матери единственного сына? Не затем я его с таким трудом одна растила, чтобы его там убили.

– Ольга Олеговна, что же я вам могу на это ответить? Увы, не от меня это зависит. Может и я виноват в том, что там происходит, потому что не знаю, как отозвались в настоящем мои слова, сказанные пятнадцать – двадцать лет назад. Никто в этом не разберётся, а нам надо только надеяться, что всё кончится хорошо, и ваш сын вернётся, как и предсказывал Павел Иванович.

– Спасибо, я тоже молюсь, чтоб так и было.

На другой день мы с женой покрасили полы в доме: дальше тянуть с этой работой было уже невозможно. Закончили далеко за полдень. Красили мы нитроэмалью, и я вышел за калитку подышать, очистить лёгкие посмотреть на приехавший народ.

От ясновидящего как раз вышла Вика Белова из Степного совхоза – женщина лет тридцати пяти, смазливенькая, рыжая, белолицая, всегда восторженная и возбуждённая. Я вижу её чуть не с первых дней «работы» Павла Ивановича. Мне кажется, она придумывает себе всё новые и новые болезни, чтобы лечиться у него непрерывно.

– Ой-ой-ой-ой! Ах-ах-ах-ах, Ай-яй-яй-яй! – стрекотала Вика. – Ну как? Как? Это же невозможно! Представляете: только зашла, а он говорит: «Вика! За что же тебя муж так избил вчера?». А я как закричу: «Как! Как вы узнали! Боже мой!». А он: «Я почувствовал, что тебе угрожает опасность, и решил посмотреть через космос. Вижу, ты пришла домой с дочкой Оксаной и ещё какой-то женщиной. Муж твой спал на диване, ты сказала: «Опять этот орангутанг пьяный лежит» и стала варить сосиски в кастрюльке. Вы сели ужинать, и в это время муж проснулся и ни с того ни с сего ударил тебя по спине. Стал кричать: «Где шлялась, собака?» и называл тебя другими скверными словами». В общем, всё, всё рассказал так, будто сам там был! Ну как это возможно! Чудо! Чудо! Чудо!