Невразумительные годы

И правда. Красивое лицо её светилось.

Мне ужасно хотелось провести сеанс разоблачения и рассказать о подслушанном разговоре… Но к чему это приведёт? Она снова будет несчастной, Алексей скорее всего поедет против её воли, иначе пять лет учёбы и год карьеры – коту под хвост. Она будет страдать, не спать от страха. Пусть уж лучше верит. В конце концов убьют Алёшу, или он вернётся – это зависит не от предсказания Павла Ивановича. И я просто высказал сомнение:

– Слишком всё хорошо у него. Эти ясновидящие всегда говорят то, что от них хотят услышать.

– Нет, нет! Он сказал правду. Ведь вашей соседке он предсказал не то, что она хотела услышать, а смерть отца. Есть, конечно, среди экстрасенсов самозванцы, но этот настоящий. Настоящий! Я в этом убедилась.

Я не решился разрушить наступившее в её душе спокойствие. Они с Крутояровыми уехали, а во мне осталась досада, что умная, красивая женщина купилась на такую туфту. Хотя, как не понять её?!

4. «Вот такая басня»

Заходящее солнце окрасило дома, деревья, кусты в палисадниках оранжевым цветом. По улице прошли коровы. Семь голов свернули в калитку Чебаков, две коровы прошли дальше. Это всё. На нашей улице скота больше нет.

А я помню: в мои детские годы по этой же улице шло целое стадо, и мать кричала нам: «Уходите скорее с улицы, совхозный бык идёт!». Огромный бык-производитель, которого совхоз отдавал на время в стадо частников, шёл с кольцом в носу, сопровождаемый всадником-пастухом, косил кровавым глазом и ревел утробно и страшно. Пастух щёлкал кнутом и ругался матом. Мы с ужасом смотрели из-за заборов. Только соседский мальчишка шестиклассник Серёжка Мишин на огромной скорости проносился мимо быка на велосипеде. У малышни замирало дыхание, никто не сомневается, что Серёжка герой.

Тогда никто не держал по пять коровы, но одна-две были у каждого.

Ещё три года назад жена в это время устраивалась доить корову, прибегал кот Васька, садился напротив, навострив уши, ожидая молока. Я, отломив ветку клёна, отмахивал от Рябинки оводов.

А сейчас и делать нечего: картошку пропололи, грядки на сегодня полили. Я вышел посидеть на лавочке за оградой. Было тихо, зной спал, воздух пах травами. Дышалось легко.

Павел Иванович ещё принимал. Остались «жигули» и «запорожец», а за ними знакомая лошадь – тёмно-рыжая с чёрными гривой и хвостом. Значит Лыковы здесь. Я решил дождаться стариков и узнать, как дела. Небо над селом было акварельно-прозрачным, чуть зеленоватого цвета, а над горизонтом уже загорался закат.

Мужчина и ребёнок, свернув с асфальта, шли ко мне по выгорающей траве. Мужчину я узнал. Он живёт за речкой. Зовут его Матвей Мартынович Мелех. Намучились мы, шкрабы, с его детьми. Это было в первые годы обязательного среднего образования. Мелехи – Митя и Вася – были необучаемы, но, хочешь, не хочешь, пришлось тянуть их до десятого класса и принять у них экзамены. Это сейчас мы привыкли плевать на знания – главное показатели, а тогда мы чего-то от них требовали, звали в школу родителей. Жена Матвея Мартыновича сразу просекла ситуацию и за словом в карман не лезла. В учительской подпирала бока: «Моё дело родить, ваше учить. Не хотят учиться, плохо себя ведут? Это ваши проблемы!». Как я жалел тогда, что нельзя исключать паршивцев из школы, как в царской школе! Помню ещё в детстве читал книгу Гарина-Михайловского о Тёме Карташове. Как мама его, вдова генерала, на полусогнутых приходила в гимназию и умоляла, чтобы не исключали её сына. А у нас образование превратилось из блага, даруемого обществом, в одолжение, оказываемого ему.

– Здорово! – сказал Матвей Мартынович. – Принимают ещё?

– Здравствуй, дядя Матвей! Что так поздно?

– Да дела всякие… У меня ж хозяйство?

– Неужто коров ещё держишь?

– Не! Поросят держу, а коров давно сбыл. Сена не достать.

– Я слышал, фермеры продают.

– Так они того, дорого продают, не укупишь.

– А поросят как держишь?

– Как «как»? Просто: держу и всё.

– Я спрашиваю: как для поросят корма достаёшь?

– Зерна немножко совхоз даёт, немножко у комбайнёров покупаю, немножко того… Ну, сам знаешь… Пока, ничего… Можно держать, а потом посмотрим.

– Выгодно держать поросят?

– Какое там! Для себя держу. Сейчас работать не выгодно. Торговать выгодно. Купит у меня закупщик свинью – больше с неё имеет, чем я.

– В совхозе не работаешь?

– Сократили. В прошлом году ещё.

– А вообще, много мороки с поросятами.

– Да как сказать… Внимание нужно. Вот зимой опоросилась Машка. А ночь. Я сплю. Утром вышел, они лежат – поросята. Ну, думаю, замёрзли на хрен! Я их в ванну. В дом занёс. Что делать? Не плакать же! Выживут, так выживут, а нет: чёрт с ними. В комнате поставил прямо в ванне, пошёл дальше управляться. Захожу, а они из ванны высунулись и телевизор смотрят!

– Кто?

– Поросята. Повезло. На полчаса позже – и замёрзли бы. Да. Вот такая басня.

– А это кто с тобой?

– Внучок. Артёмка, поздоровайся с дядей!

– Здравствуйте! – сказал Артёмка, бледный худенький мальчишка лет семи.

– Учится уже?

– Не. Осенью пойдёт.

– А ты сюда чего пришёл? Заболел?

– Я нет. Он заболел. Ест плохо. Проглотит кусок и говорит: не могу больше – не лезет.

– Так в больницу надо, к врачам.

– Были уже. Сказали: блямбли какие-то. От грязных рук.

– Дед, не блямбли, а лямблии, – поправил внучок.

– Папка у него олиграфен – ты же знаешь, а он смыслёный парнишка. Всё знает! – сказал с гордостью Мелех. – Уже сам читает, и стихи наизусть шпарит.

– Папка-то работает?

– Какое там! И второй, Митька, тоже олиграфен третьей степени – оба на моей шее сидят.

– А от ясновидца-то чего хочешь?

– Говорят, он всё может. Может выгонит этих… Блямблей…

– В больницу сходите. Врачи лучше знают. К тому же там бесплатно.

– Ну раз уж пришли… Только денег у меня нет. Хотел спросить, может ребёнка без денег полечит? Или яйцами я бы рассчитался. Или зимой свининки бы принёс?

– Не знаю, спросить можно. Вряд ли согласится.

– Пойду, спрошу, – и Мелехи вошли в калитку Черемшановых.

Матвей Мартынович странный мужик. У него большие глубоко посаженные глаза, вокруг них чёрные круги. Взгляд внимательный, внимательный, словно он всегда силится что-то понять. Вроде нормальный мужик: всё говорит по делу, но вдруг расскажет, как служил в Забайкалье, страшно тосковал по дому, а когда становилось невмоготу, залезал на сопку и смотрел, что мамка дома делает. И не поймёшь: то ли тебе над ним смеяться, то ли он над тобой смеётся.

Вышла женщина лет шестидесяти. Она давно ездила к экстрасенсу из Кольцовки с мужем на красном «запорожце». Муж всегда ждал её в машине. Сейчас вышел навстречу.

– Ну что?

– Не поверишь! Говорю: «Что-то хуже мне стало. Сильнее почечка болит». А он знаешь, что мне ответил? – «А вот не надо было вчера за травой ходить на машинный двор и тяжёлый мешок через всё село переть! Вот у вас почка опять опустилась! Я вам её поднял, а вы мою работу насмарку пустили. Ну ничего, ещё пять сеансов вам назначу и опять подниму куда надо, только уж вы берегите себя, тяжёлого не таскайте». Ну откуда он мог знать, что я вчера за травой ходила и мешок на спине тащила! Вот чудо! Не поверила, если бы кто другой рассказал!

«Похоже, что и в Кольцовке у Павла Ивановича сидит информатор», – подумал я.

Солнце уже было низко, краски потухли, тени стали длиннее, когда вышли Лыковы.

– Ну как? – спросил я.

– Лучше моей Евдокии Сергеевне! Правда, бабка?

– Как будто лучше… Слава богу!

– Тьфу, тьфу, не сглазить бы! Ну бывай здоров, добрый человек. Поедем, поздно уже. Но, Гнедая!

А вот и Мелех с Артёмкой. Развёл руками:

– Нема делов. Сказал: «У тебя, дед, и на один сеанс яиц не хватит. Я беру только деньгами, и в долг никого не лечу». Вот такая басня. Ну пойдём, Артёмка.

– Не горюй, дядя Матвей! Поезжайте в больницу, там вылечат. Окончит Артёмка школу, отслужит в армии, пойдёт работать…, – подбодрил я старика.