Страница 5 из 6
сесть озвучил предложенье.
Уничтожив гостя взглядом,
именинница взбесилась,
на Козла, – а он был рядом, -
пышным торсом навалилась.
Завязалась потасовка:
ваза с фруктами упала,
а тушёная морковка
в правый глаз Козлу попала.
Взвыл Козёл: «Ты, что, сдурела?
Напряги остаток мысли.
Чем «сарделька» так задела?
Я же… в самом лучшем смысле».
Хрюша репкой поперхнулась:
«Значит, я ещё и дура?!» -
и от гнева всколыхнулась
вся шикарная фигура.
Гости вилки похватали, -
нарастало возмущенье, -
угрожать расправой стали,
намекая на отмщенье.
Затрясло Козла от страха,
существо его вспотело:
вдруг реальной станет плаха!
как спасти от вилок тело?
Поправляться стал икая:
«Аппетитна, как сарделька,
и изящная такая,
как от лифчика бретелька».
От такого оскорбленья
Хаврю всю перекосило, -
никакого нет сомненья:
дело пахнет керосином.
Кур давя, он заметался,
пару раз с копыт свалился,
но конфликт вдруг рассосался:
миротворцем Хряк явился.
Приголубивши супругу,
нежно хрюкнул: «Ты прекрасна!»
Та к груди припала, друга:
«Осерчала я напрасно:
ничего не понимает
в красоте Козлина драный.
Жаль Козлиху: так страдает:
больно муж у ней поганый!
Я её предупреждала.
за супругом чтоб следила, -
всё с Бараном ворковала.
и понятно: муж – чудило».
Юбилярша подобрела,
макияж восстановила,
платье новое надела
и вниманья попросила:
«Инцидент, друзья, улажен,
продолжайте веселиться;
а кем праздник был изгажен
мы попросим удалиться».
В состоянии подпитом,
и с лиловым глазом, левым,
в драке Лошадью подбитым,
изгнан был Козёл из хлева.
Именины продолжались:
блюда новые вносились,
в рюмки вина наливались,
все опять развеселились.
Про Козла совсем забыли -
стали утром разбредаться,
в онемении застыли:
им рыдать или смеяться:
скотный двор, такой просторный,
весь копытами истоптан,
и витает тошнотворный,
перегарный запах пота.
Завалившийся в курятник,
раздавив яиц полсотни,
подстелив под спину ватник,
дрых Козёл, храпя сквозь сопли.
Этой сказкой не пугаю,
а тактично намекаю:
тем, кто вусмерть перепьётся,
спать в курятнике придётся.
Гербовая печать
Пошёл на службу Ёжик через лес
и в чащу буреломную залез.
Часа четыре в дебрях проплутал,
портфель, очки и шляпу потерял,
начальству о потере рассказал,
и грандиозный сделался скандал.
Печать с гербом в портфеле том была,
и встали в министерстве все дела.
Такой переполох везде царил:
сбивались с ног коты-секретари;
чиновники неслись туда-сюда;
уборщицы орали: «Прёшь куда?!»
Рычал Медведь-начальник на него:
«Беда от ротозейства твоего!
И что же ты наделал-то, дурак?
Гора непропечатанных бумаг!
Иди ищи! До завтра не найдёшь,
уволю к чёрту, в дворники пойдёшь!»
Пошёл бедняга в лес её искать,
да опоздал: Лиса нашла печать.
Что за предмет она не поняла
и ту находку Белке отнесла:
вещица ей в хозяйстве не нужна:
колоть орешки только и годна.
До ночи Ёж гербастую искал,
проголодался, до смерти устал,
под ель в изнеможении упал,
от нервного расстройства зарыдал:
в чиновниках привык спокойно жить.
теперь придётся дворником служить.
Тут выглянула Белка из дупла.
верёвочную лестницу дала.
Забрался Ёжик в белкино дупло.
там так уютно, чисто и светло.
и пирогами пахнет, – благодать! -
а на столе лежит его печать.
От радости чуть дух не испустил,
печать и пирога кусок схватил
и вылетел, как пуля из ствола,
из белкиного тёплого дупла,
а Белка в след, – «Ворюга! Паразит!
Иголки оборву!..»: – ему грозит.
Наутро Ёж к начальнику пришёл:
«Михал Потапыч, – вот она, – нашёл!»
Тот поглядел на важную печать
и ну на обомлевшего рычать,
за шиворот несчастного схватив:
«Герб стёсан! -
сквозь сплошной ненорматив.
А Ёжик, в оправдание своё: -
«Да это Белка спортила её.
Такую ценность нет чтоб поберечь, -
её к ответу надо бы привлечь:
орехи дура вздумала колоть!
У ней ума куриная щепоть», -
скукожился[4], надрывно заикал
и со служебной лестницы упал.
Теперь в убогой дворницкой живёт
и министерский двор весь день метёт.
Метёлку пуще глаза бережёт:
вдруг пропадёт, – сортиры мыть пойдёт.
Старик и молодое тело
Заря за окнами горит.
Старуха раньше деда встала,
тот, прозевавшись, говорит:
«Ты б червячков мне накопала,
пойду-ка рыбки наловлю,
а ты наваришь нам ушицы,
я к ней чекушечку куплю
сорокоградусной водицы».
Пришёл старик на бережок,
сел, поудобней, на поддёвку
и, поплевавши на крючок,
стал терпеливо ждать поклёвку.
Денёк июльский припекал,
глядел старик на гладь пустую
и незаметно задремал,
повесив голову седую.
И вот задёргалась уда,
старик чуть в воду не свалился:
где был крючок, кусок пруда
весь забурлил, зазолотился…
Дед ахнул: «Господи, еси![5]-
из вод, бурливых, не моргая, -
«Что пожелаешь, то проси! -
Плотвица молвит, Золотая. -
Чего застыл, как истукан?
С меня ухи как с кильки жалкой! -
старик подумал: зря стакан
на грудь принял перед рыбалкой. -
Сними с крючка – отпустишь ты.
я доброту твою запомню
и голубой твоей мечты
желанье с радостью исполню».
А к слову, – дед тот с детства знал
одну историю чудную:
он сказку Пушкина читал
про диво – Рыбку Золотую.
Тут чёрт и дёрнул за язык:
«Старуха страсть как надоела, -
и смело выпятив кадык, -
теперь хочу младого тела!» -
«Ну что ж, потом не пожалей! -
в ответ Плотвица рассмеялась. -
Чего стоишь? Беги скорей:
оно тебя уже заждалось», -
и золотым блеснув хвостом
Плотва в глубокий омут смылась,
а дед, хватая воздух ртом,
решил, что та ему приснилось.
До деревеньки путь далёк.
Бредёт старик, скребёт макушку,
так случай тот его увлёк,
что позабыл он про чекушку:
«Останусь нынче без ухи
и ладно: борщ старуха сварит,
щи с мясом тоже неплохи…
Видать к грозе так сильно парит».
У деда радуга в глазах:
в его избе сидит девица,
вся в мини юбке, в каблуках,
под ноль острижена косица.
«А где старуха-то моя?
Неужто с горя удавилась?!
Неужто стал убивец я?!»
Девица, хмыкнув, удивилась:
«Из-за такого в петлю лезть
и в омут с берега кидаться?
Не про тебя такая честь,
чтоб с жизнью с горюшка расстаться.
Ну что уставился? Ступай, -
не видишь: ногти в маникюре? -
скорей готовь и подавай
мне борщ и кнели[6] во фритюре».
4
Скукожиться – съёжиться, стать унылым, печальным, сникнуть.
5
Еси – ты есть – старославянское.
6
Кнели – фрикадельки.