Страница 4 из 12
– Ох, – сказала она, – я сначала подумала, что ты умер, и тоже хотела умереть. Но я прикоснулась к твоему сердцу и услышала, что оно бьется. Я ощупала твою рану и поняла, что череп не задет. Так что я взяла твое ружье и стала ждать, когда появится враг.
Разве не была она храброй? Большинство женщин на ее месте могли бы только орать и убегать с такой скоростью, на которую способна ее лошадь, от страха не зная, что делать. Врага она не видела и ничего не слышала. Лошади наши паслись неподалеку. Я попробовал подняться, но упал без сил.
– Лежи, – сказала она, – скоро здесь кто-нибудь пройдет и поможет нам.
Действительно, скоро появился всадник, ехавший по соседнему хребту, и Си-пи-ах-ки встала и помахала ему своей накидкой. Он хлестнул лошадь и скоро был рядом с нами, и узнав, что произошло, помчался в лагерь за помощью. С ним приехало много мужчин, и моя мать с травуа, на которой меня и увезли в мой вигвам. Мои друзья исследовали овраг и не нашли там следов военного отряда – только следы одного человека, ведущие в лагерь. Следы были свежими, оставленными эти утром, и это были следы мокасин из сыромятной кожи! Тот, кто стрелял в меня, был одним из нас. Многие из наших ходили пешком за лошадьми, но никто пешком не возвращался – возвращались всегда верхом, гоня перед собой табун. И это было все.
– Смотри, – сказали мне. – Смотри внимательнее: кто-то из нашего лагеря -твой враг.
Я не мог в это поверить. Я подумал, что кто-то выстрелил в меня, просто чтобы напугать, и увидев, что он натворил, убежал и вернулся домой.
Четыре ночи спустя я понял, что ошибался. Я внезапно проснулся от непонятного страха в сердце, с таким чувством, что мне угрожает неизвестная опасность. Луны не было. Я посмотрел на дымовое отверстие – звезд не было, небо было облачным, поэтому было очень темно. Я лежал с внешней стороны лежанки, Си-пи-ах-ки с внутренней. Я услышал слабый шорох; она спала и не двигалась.
– Это собака, – подумал я, – она лежит снаружи рядом с обшивкой вигвама.
Но тут я понял, что это было: я снова услышал шорох, и, хотя было темно, я увидел, как белая обшивка вигвама поднимается, очень медленно. Мое ружье лежало рядом. Я поднял его, бесшумно взвел курок, прицелился туда, где, как я думал, лежал мой враг, и выстрелил. Вспышка пороха осветила приподнятые подкладку и обшивку вигвама, и руку, державшую блестящий нож. Потом снова стало темно, и вместе с испуганным криком Си-пи-ах-ки я услышал топот удаляющихся шагов. Мой выстрел поднял весь лагерь. Мужчины выбегали с ружьями и спрашивали, что случилось. Моя женщина развела огонь; мы зажгли факелы и осмотрели землю снаружи. Крови не было, вообще ничего, кроме вытянутого колышка и приподнятой обшивки вигвама.
– Кто, кто этот враг, – спрашивали мы себя. – Почему он хочет меня убить? Какой вред я кому-то причинил, что теперь должен расплачиваться своей жизнью?
Обо мне никто не мог сказать, что я трус. В схватках с врагом я не раз показал себя хорошим воином; но теперь я боялся. Было ужасно сознавать, что кто-то пытается тебя убить. Теперь я боялся ходить куда-то в одиночку. Когда я отправлялся на охоту, мой двоюродный брат Красное Перо всегда меня сопровождал. Я поручил юноше следить за моими лошадьми, хотя всегда сам делал это с удовольствием. Я вынужден был отказаться от этого, хотя нет ничего приятнее, чем объезжать свой табун, вести его на водопой, слышать топот их копыт и смотреть, как они играют, а их упитанные гладкие тела блестят на солнце. А больше всего я боялся ночи, темноты. Когда мы ложились спать, то вначале гасили огонь и делали вид, что ложимся на одну лежанку, а потом тихо вставали и ложились на другую. Мы не могли ночью говорить друг с другом, даже шепотом, а это было очень трудно для двух молодых людей, которым есть что друг другу сказать. Я завел двух больших собак и всегда держал их рядом с собой, когда мы перевозили лагерь, и сделал из них сторожевых. Они всегда спали внутри, одна у входа, другая рядом с лежанкой.
Прошли зима и лето, и мой тесть скончался. Теперь у моих возможных жен не стало дома. Я взял их к себе. Я всегда хотел это сделать, когда придет время1. Они хотели этого, и их старшая сестра тоже хотела, так что я так и сделал. Мы вчетвером были счастливы. Мой враг долго мне не докучал, и я мечтал о мирной жизни. Потому я утратил бдительность. Той самой ночью, когда в мой вигвам вошли новые жены, до лагеря издалека донесся звук выстрелов и крики врагов – наши юноши обнаружили военный отряд ассинибойнов, пытавшийся подкрасться к нашим лошадям и угнать их. Как и остальные, я схватил оружие и помчался к месту схватки. Когда я бежал, то слышал за спиной звук шагов, но мысль о врагах не приходила мне в голову, как вдруг цванг! Щелкнула тетива и стрела вонзилась в мое левое плечо, и обожгла его такой болью, словно была сделана из огня. Левой рукой я пользоваться не мог, но, повернувшись, как мог правой рукой поднял ружье и выстрелил в человека, которого смутно видел убегающим от меня. Вспышка выстрела на мгновение ослепила меня, и когда глаза вновь привыкли к темноте, никого не было видно и не было слышно звука удалявшихся шагов. Я повернулся и побрел домой кружным путем, пробираясь среди высоких кустов. Я не мог сражаться ни с врагами, ни с одним из своих, в любой момент ожидая выстрела в спину. Снова мною овладел ужас, и это вместе с потерей крови из раны на плече добило меня. Я только добрался до своего вигвама, вошел и упал, словно мертвый.
Еще до того, как я пришёл в себя, они вынули стрелу из плеча, так что такой боли я не чувствовал. Стрела была обычной – новой, ровной, прямой, без меток и рисунков, по которым можно было бы опознать ее владельца. И у нее был страшный зазубренный наконечник – им пришлось проткнуть мое плечо насквозь и обломить древко, чтобы вытащить его.
Больным и в отчаянии я пролежал несколько дней. Вожди собрались на совет, и скоро лагерный глашатай обошел лагерь, громко выкрикивая такие слова:
– Среди нас есть трус, грязная собака, которая хочет отнять жизнь у хорошего человека. Пусть он остерегается: пусть прекратит свои злые дела, потому что, если он будет раскрыт, то будет подарен Солнцу: его привяжут к дереву и оставят мучиться от голода и жажды, пока его тень не покинет его.
Я думаю, что это не принесло большого результата. Рано или поздно, в неожиданный момент, он повторит свою попытку, и в Песчаные Холмы уйдет моя тень, не его. Более тщательно, чем прежде, я берегся; более тщательно мои друзья и жены берегли меня от возможных сюрпризов. Теперь я хотел встретиться с ним лицом к лицу, хотел сразиться с ним – на ружьях, на ножах, дубинках или даже голыми руками. Я думал, что сделаю с ним, когда он окажется в моей власти, как он будет умирать, мучаясь целый день.
Вы можете понять, как трудна жизнь в лагере для деятельного человека. Как хорошо, вместо того, чтобы сидеть в вигваме, оседлать лошадь и поехать на равнину – если не ради охоты, то просто для того, чтобы просто полюбоваться видами равнин, гор, поднимающихся за ними, посмотреть на животных и птиц, на облака, плывущие над равниной, ощутить ветер, посланный богами – нежный или сильный, смотря какое у них сейчас настроение. А я не мог всего этого сделать – просто не мог жить, как все остальные, делая то, что хочется. Выходить я мог только тогда, когда кто-то соглашался меня сопровождать. Много раз за это время я ходил в гости или сам звал гостей. Одного за другим я обсуждал всех людей из нашего лагеря – кто из них мог быть моим врагом? И видел, что, хотя все они приветливо мне улыбались и дружелюбно со мной разговаривали, все же один из них хотел отнять мою жизнь. Снова и снова мои женщины обсуждали, кто хотел на них жениться, кто делал такие предложения их родителям. Таких было много, это правда, но никто из них моим врагом быть не мог. Все они уже были женаты и жили счастливо.
1
Младшие сестры замужней женщины считались основными претендентками на роль жен ее мужа. Если он не хотел на них жениться, они имели право выбрать другого мужа. (авт)