Призрачный поезд

Влад Борисов

Призрачный поезд

Автор предупреждает, что все события и имена вымышлены, совпадения с реальностью случайны.

1. Станционный смотритель

Лето закончилось как-то внезапно. Казалось еще вчера березы шелестели зеленой кроной, а уже сегодня начали устилать подножие желтыми листьями. Солнце еще баловало ласковыми лучами, даруя скупую теплоту стремительно убывающим денечкам, зато ночью отыгрывалась сверкающая луна, морозя землю своим холодным светом. Разбуженные холодом, с низин поднимались тягучие густые туманы и к рассвету расползались, занимая все видимое пространство.

Стоило им сойти на нет, рассеявшись от набирающего силу дневного света, как приходила другая напасть. Остывшая в небесах вода проливалась моросящим дождиком, смывая зеленые краски лета, словно грунтуя землю перед приходом другого художника, пишущего свои холсты в авангардной, черно-белой манере.

Осень Виктор Степанович Анисимов, бывший дежурный железнодорожного переезда, а ныне пенсионер, не любил. Нет, не за дождь и слякоть, а за тот самый туман, что набрасывал белую пелену на глаза каждого, рискнувшего в это время предпочесть дорогу спокойному домашнему уюту. В том числе и железную, кажущуюся такой предсказуемой, а оттого и обманчиво безопасной. Это дилетанту кажется, что поезда, как привязанные, ходят по рельсам «там, где проложен путь». На самом деле, зевнет машинист где не надо – и поезд пойдет своим путем. Недалеко, но с шумным и трагическим финалом.

А если посмотреть с другой стороны, со стороны того, кому будет нежданным сюрпризом встреча с многотонным составом? Тут ситуация описывается вообще одним словом, нецензурным антонимом термина «жизнь». И в ясную погоду, когда видимость чуть ли не до самого горизонта, таких встреч предостаточно, а что говорить про то время, когда белая мгла застилает землю так, что не видно пальцы вытянутой перед собой руки?

Как любил повторять преподаватель того железнодорожного технаря, что заканчивал в очень далекое время Виктор Степанович, туман – это неизвестность, помноженная на неожиданность. Вот потому, словно потерянные корабли в море, товарные и пассажирские поезда, стальные покорители пространства, в это время крадутся, беспомощно гудя на все лады, надеясь звуком и светом прорвать окружающую их вязкую сырую белизну.

Виктор Степанович кряхтя поднялся и выглянул в окно. К счастью, наступившее утро хоть и было прохладным, но клубы тумана успели развеяться, лишь кое-где повиснув на ветках кустов и заплутав в высокой траве полупрозрачными белесыми космами.

Одобрительно кивнув головой, он проковылял к плите и чиркнул спичкой, пытаясь зажечь конфорку под старым видавшим виды чайником. Подождав до того момента, как догорающая спичка обожжет пальцы, чертыхнулся, открутил вентиль газового баллона и повторил все заново.

Через полчаса должен был пройти московский скорый и надо было его встретить в надлежащем виде. Зачем? Виктор Степанович не задавал себе такой вопрос – надо и все тут. Так установлено с той поры, когда мимо его уютного домика пролегала дорога, пересекающая железнодорожное полотно. А еще раньше, когда домика не было и в помине, во времена Сибирской республики, здесь была целая железнодорожная станция, обустроенная силами мятежных чехословаков, безраздельно властвовавших в то время на бескрайних просторах за Уралом.

Ведь что такое железная дорога в этих местах – это самый быстрый, а, порой и единственный, способ перевозки с места на место большого количества людей и прочей военной амуниции. А какой еще транспорт мог быть в то время? Лошадей у крестьян отобрали, в пору было их самих запрягать. Что не отобрали, то съели. Потому что голод – не тетка, кругом же все только и делают, что воюют, а пахать и сеять некому. Вот и использовалась железная дорога на полную катушку. Обустраивали на ней мелкие полустанки, чтобы удобно было собирать и перебрасывать войска.

Потом, конечно, все пришло в упадок, станции остались только в населенных пунктах, что экономически было оправдано. Но некоторые трансформировались в аккуратные будочки при железнодорожных переездах, поскольку рядом пролегали разные дороги, пересекающие железку.

В одной из таких и отработал свой век Виктор Степанович. Построил рядом бревенчатый сруб, женился, обзавелся хозяйством – держал мелкую живность и небольшой огород. Вполне себе жизнь, хоть и затворником.

Иногда его навещал свояк, принося свежие новости и самогон, да жена выбиралась в ближайший поселок, а то и в город по хозяйственным делам. Потом она скончалась, дорогу построили новую, в объезд, старая же пришла в запустение и упадок. Ремонтировать посчитали нецелесообразным, переезд упразднили, а Виктор Степанович был отправлен на досрочную пенсию, не доработав до нее всего лишь несколько месяцев.

Некоторое время он чувствовал себя, как рыба, выброшенная на берег. Все, чем он жил, внезапно кончилось, а начать что-то новое уже не было ни сил, ни здоровья. Но тосковал он недолго. Решив, что унынию предаваться – грех, Виктор Степанович стал снова прежним – тем же дежурным железнодорожного переезда. Точнее – назначил дежурным себя сам. А то, что переезд посчитали, как бывший, так это проблемы тех, кто принял такое решение. В жизни должен быть смысл – и он снова обрел его.

Руководство, прослышав о чудаковатом старике, махнуло рукой – нет от него вреда и ладно, да и долго ли ему осталось? По нынешним временам до пенсии не каждый мужчина доживает, а уж про кавказское долголетие забыли, пожалуй, и на самом Кавказе.

Короткий пронзительный гудок разорвал воздух. «Скорый приближается,» – Виктор Степанович снял с крючка поношенную форменную куртку с выглядывающим из кармана флажком и вышел за дверь.

Влажный воздух, наполненный дыханием проснувшегося леса, коснулся лица, передавая ему утреннюю прохладу. Захотелось вдохнуть его полной грудью, чтобы почувствовать грибной запах преобразившейся листвы, разлегшейся под ногами, смолистый аромат вечной хвои и еще зеленой, но увядающей травы.

Налетевший из ниоткуда свежий ветерок прибавил бодрости и заставил поежится, пробравшись под ворот куртки. Виктор Степанович поднял воротник и застегнул оставленные у горла легкомысленно расстегнутые пуговицы. Сделал пару глубоких вдохов, несколько раз развел руки и сильно хлопнул себя по бокам. Голова прояснилась, легкие наполнились утренним лесным воздухом, отозвавшись на такое насилие сухим кашлем. «Надо снова бросить курить», – пообещал себе Виктор Степанович и тут же забыл про это, как только почувствовал себя лучше.

Можно было шагать на пост. К счастью, до места, некогда бывшего перроном, всего два шага шагнуть. Вот уже и площадочка под хлипким навесиком. Стальные параллельные разбегаются чуть ли не у самых ног. Черные, пахнущие креозотом, шпалы легли гигантской многоножкой, растянувшейся от выбегающего из леса поворота до поворота, сворачивающего в такой же точно лес.

Рука привычно замерла с поднятым желтым флажком. И вот уже показались стремительно приближающиеся огни локомотива, взял высокую ноту длинный гудок, а тело несильно толкнула волна набегающего воздуха. Словно трехглазое божество из индийского эпоса, спешащее по своим, неведомым простым смертным делам, пролетел мимо тепловоз, обдав запахом разогретого масла и солярки. Тук-перестук, тук-перестук – проносятся мимо вагоны, отсвечивая холодным светом наполовину прикрытых шторками окон.

В каждом из них таинственная и разная жизнь людей, собранных волею дороги в тесном пространстве вагонов. Попьют чаю, познакомятся, перекинутся парой слов или будут вести разговоры до полуночи, но все одно – на вокзале разойдутся, чтобы никогда друг о друге не вспоминать. Мимолетные встречи, знакомства – все останется позади, в этих запыленных вагонах, бесстрастно хранящих тайны своих пассажиров.

Гудок тепловоза, магией Допплера понизив тон на пару октав, пропел вдалеке и пропал, отстучали вагоны, утих, поднятый ими ветер и снова Виктор Степанович остался один, предоставленный сам себе на этом заброшенном людьми и забытом богом полустанке.