Битва в кальсонах

Не удивительно, что Ганеша стал называть свою Елену прекрасной. И тут же в неё влюбился.

Хотя, она понравилась ему сразу же. Ещё в первый же день знакомства, когда ей было восемнадцать. Он зашел к Адлеру и не застал того дома. Елена открыла ему и вышла чтобы именно это и сказать. Войдя с порога Ганеше прямиком в душу. И он тут же понял, что Адлер реально крут! Раз у него такая нереально красивая девушка. В свои восемнадцать лет показавшись ему настолько ослепительной, что с тех пор он Адлеру постоянно завидовал и недоумевал: «Чего же она в нем нашла?» Как потом оказалось – отдельную (от рано умерших родителей) квартиру. И влюбился в Ириду только лишь потому, что та была очень и очень на неё похожа. Хотя и не менее красива. И когда через три года они снова встретились, и Елена пригласила Ганешу, Ганимеда и одну свою чуть менее красивую подружку Милу с забавными еле заметными усиками на пикник на пляже, он сразу же это понял. Глядя на выражение её лица. Будто бы Елена и Ирида были как минимум двоюродными сёстрами. Что ещё больше его к ней привлекло. Отдаваясь гулким эхом любви в его сердце. Которое уже успело о ней забыть. Поняв, что когда он увидел её у Адлера, он влюбился в Елену с первого взгляда, а в Ириду – со второго, после проведённого с ней в одной коммуналке детства. Даже не подозревая о том, что младшая его на пару лет Ирида восхищалась им все эти годы.

Да и – что толку? Ведь он засматривался тогда лишь на сверстниц. Когда вместе с Лысым, Гвоздём и Батоном проводил вечера, беспечно слоняясь по дворам красивых (как им тогда казалось) местных девушек.

Глава3.Тоня

– Привет, – улыбнулся Ганеша Тоне уже через много лет, когда она села на пассажирское сиденье рядом с ним. Уже слегка потасканная жизнью, но всё ещё красивая.

– Привет, а ты кто? – не поняла она.

– Я тот, кто любил тебя все эти годы, – признался Ганеша. – Начиная с того момента, как я с друзьями часто ходил к твоему дому, в котором расположен «Пятьдесят шестой» магазин с лицевой стороны здания. И мы все общались в твоём дворе чуть ли ни каждый день.

И видя, что Тоня зависла и всё ещё не может ему поверить, добавил:

– Ты жила с родителями на первом этаже, а над тобой жила Светка Соколова из класса Гвоздя. В соседнем подъезде на втором этаже жила немка Хелен, на полтора года нас с тобой старше. А в соседнем доме на первом этаже – твоя более высокая и грудастая подруга Таня, с которой я пробовал тогда даже заигрывать, но это продлилось всего-то пару недель. Потому что ей нравился Гвоздь, а мне – ты.

Тоня резко покраснела от неожиданности выпавшего ей на голову, как снег, признания и спросила:

– А ты кто, как тебя зовут?

– Я? Ганеша.

– Нет, не помню, – порывшись в себе, вздохнула Тоня. Совсем как тогда.

– Ну, а Лысого ты помнишь? Ты тогда с ним встречалась.

– Да, его я помню, – оживилась она.

– А Гвоздя, Батона?

– Да, их тоже помню, – блеснули её глаза. – А тебя – нет. – и вновь потухли.

– Я был тогда «серой мышкой», – признался Ганеша, – и почти всё время молчал. То есть носил шапку-невидимку. Так и не решившись о себе заявить даже тогда, когда Лысый ушел от тебя к Гале из дома, в котором был магазин «Турист». А Гвоздь ушел из нашей тусовки к Лизе, что жила в доме, где был расположен с обратной стороны хлебный магазин. Ведь Лысый был старше меня почти на полгода, а Гвоздь – на полтора. И я искренне недоумевал, как Лысый променял ТЕБЯ на более рослую и прыщавую Галю, старшую тебя почти на год. Они, кстати, и до сих пор женаты. Я видел недавно их обоих. С сыном.

– Да, это я помню, – переменилась она в лице, которое стало более напряженным. – Особенно – то, как он от меня ушёл. И знаешь – почему?

– Почему же?

– Потому что Галя ему сразу же дала, – вздохнула Тоня, – повод на что-то надеяться. А я – нет. У меня с ним об этом и речи не было. Я-то думала, что он от меня уже никуда не денется, и всё чего-то ждала, ждала. Родители запрещали мне даже думать об этом до совершеннолетия. И я и не думала. Пока он не ушёл от меня к ней.

– А Кастроба? Всё ещё живёт в том же доме, что и раньше? Через два дома от тебя? – улыбнулся Ганеша, сменив болезненную для неё тему.

– Нет. Она переехала. С Кастробой мы и до сих пор дружим и часто встречаемся, – оживилась Тоня. – Я сейчас именно к ней и еду. У неё уже трое детей и второй муж.

– А у тебя?

– Двое. И третий муж.

И она вдруг схватила его за расстегнутую кожаную куртку с воротником из енота и отвернула меховой подол, затем взяла за рукав, слегка вывернула его наизнанку и погладила пальцем по натуральному меху.

– Что ты делаешь? – озадачился Ганеша.

– Я просто хотела убедиться в том, что куртка настоящая. Потому что такие куртки, где на рукавах точно такой же мех, как и на подкладке, очень дорогие. Я хотела купить такую куртку мужу в прошлом году, но у меня не хватило денег, и мы купили ему в три раза дешевле. На рынке. А такие – продаются только в магазинах для меховых изделий. Ты что, стал богатым?

– Нет, я ходил в моря, – улыбнулся Ганеша, развеяв её иллюзии. Да и не та это уже была Тоня, о которой он мечтал, пока был ещё зелёным.

– А я смотрю, у тебя дорогая машина, дорогая одежда. Уже и себя начала ощущать… твоей дорогой, – улыбнулась Тоня. Над собой.

– Иначе я не работал бы в такси.

– Я слышала, что некоторые «богатенькие Буратино» работают там только лишь для того чтобы приставать к девушкам. Может, ты мне всё это врешь, что ты бедный? И просто пытаешься ко мне приставать? – всё ещё надеялась Тоня на продолжение этой занимательной уже для неё истории.

– А ты на это уже согласна? – удивился Ганеша, что сможет так запросто закрыть с ней свой юношеский гельштат.

– Если ты пойдёшь со мной к Кастробе. Не звать же тебя домой, к детям: «Здравствуйте, познакомьтесь, это дядя Ганеша, он с детства меня любит. Извините, нам немного некогда, мы закроемся с ним на пол часика в спальне чтобы это обсудить. А то дядя Ганеша уже слегка не в себе, и ему надо немного полежать и прийти в себя. Не брошу же я его одного в таком состоянии?» Так что у Кастробы будет гораздо спокойнее.

– Нет, Кастроба никогда мне не нравилась, – возразил Ганеша, переменившись в лице. Вспомнив, как Кастроба однажды во дворе ударила его в промежность. Поэтому от неё и сейчас можно было ждать чего угодно. Такого же нежданьчика! Тут же поняв, что его сейчас будут доить на спиртное и прочие вольности, чтобы накрыть за его счёт для себя поляну. – Такие «богатенькие Буратино» выходят вечером, когда такие красавицы, как ты, уже пьяненькие и не знают ни куда податься, ни – кому отдаться. А сейчас день-деньской. Так что я совсем не тот, о ком ты мечтала. Прости. – окончательно разочаровал он её в себе и попытался избавиться от неё у подъезда Кастробы.

– Нет-нет, следующий, – поправила Тоня.

– Прости, – улыбнулся Ганеша.

– И всё-таки я тебя не помню.

– Вот и хорошо, – улыбнулся он ещё шире. – Прощай, моя мечта!

– Может, всё-таки поднимешься? – снова вздохнула Тоня. Её очаровала его галантность. И так мучительно хотелось вспомнить: «Кто он?» Или – заново узнать: «Что же я потеряла?»

– Извини, в другой раз.

– Сколько я тебе должна?

– А сколько стоит теперь твоё сердце?

– Оно бесценно!

– Тогда – сто двадцать. Кастробе привет! Уж она-то меня точно помнит. Я сидел за одной партой с Ваней, нашим круглым отличником. Пока был круглым дураком и всё не решался признаться тебе в любви. Хотя, Кастроба может этого и не помнить, она ведь всегда была оторвой и плохо училась.

Вспомнив, провожая взглядом её фигурку, что когда настала осень, а затем зима, они стали приглашать этих девушек к себе в подвал, обустроив там «контору». Как они называли диван и лампочку, свисавшую с потолка.

Ну, и что бы он сделал тогда с Иридой, которая была его ещё младше? Он даже не знал тогда толком-то о её существовании, не обращая внимания на таких малявок. Какой он тогда, по сути, был и сам. Ведь и со сверстницами ему тогда ничего не удавалось. Кроме нескольких нежных слов, которые девушки однажды чуть ли не все разом ему подарили у Кастробы дома. За то чтобы выудить у него информацию о Лысом, который очень нравился в тот («ледниковый» для Ганеши) период одной из самых красивых в их тусовке девушек – Тоне. Что была там «Королевой бала». И поцеловала его в щёку. Так что у него тогда тут же закружилась голова. Снова охладев к нему, как только он всё им необходимое тут же выболтал. На следующий же день услышав от Лысого, что он его предал: «Эх, ты, а я говорил всем своим товарищам, что Банан – могила!» И Ганеша, которого в той тусовке называли «Банан», поклялся больше так не делать. Поняв для себя, что эти бесовки ничего не делают просто так. Как он наивно думал, замирая от наслаждения. Выуживая из него всё, что им нужно – любой ценой! И старался с тех пор произвести впечатление, записавшись в «качалку» в Спартаке. Чтобы пока он учится в школе и у него ещё нет денег, производить на них положительное впечатление своей фигурой. И был рад тому, что на пляже его подкачанная фигура производила уже на девушек гораздо большее впечатление, чем даже фигура Лысого, который был немного выше, занимаясь с детства волейболом, и уже привык, что все лавры достаются только ему. И с удивлением обнаружил, что теперь и Ганеше – тоже. Хотя, кроме лавров они от девушек тогда ничего и не получали. Но и это их тогда радовало. Так как особо радоваться тогда было и нечему, кроме как наслаждаться вниманием к себе симпатичных девушек. Радуясь этому, как дети. Каким они, собственно говоря, и были. И поэтому радовались одним общением с девушками во всю прыть! Проявляя её в своих диалогах. Что и заставило Ганешу заняться литературой и поэзией, дабы производить как можно большее впечатление на прекрасных дам, каковыми он уже начинал тогда их видеть – и в силу всё большего полового созревания и всё более глубокого увлечения поэзией, воспитывавшей у читателей к женщинам самое возвышенное отношение, которого они тогда заслуживали. Когда он на них смотрел. И находил некоторых из них по-настоящему прекрасными. Мечтая о том, чтобы с ними оторваться! От реальности. В чистую поэзию – на полотне постели. Впрочем, тогда ещё – лишь в мечтах!