Адвокат вампира

Прерывая ставшую уже неприличной паузу, юноша старомодно шаркнул ножкой и представился. Первую половину его фамилии Ирен разобрала без труда, последняя тоже была довольно простая, но вместе части звучали чудовищно, и от попытки запомнить этот набор звуков Ирен отказалась.

– А я слышала о вас, граф, – сказала она, назвав свое имя в ответ. – Леди Аскот называет вас украшением своего вечера.

– Вряд ли я способен украсить вечер так, как это делает его хозяйка, – произнес юноша светским тоном. Из ровного ряда крепких белых зубов отчетливо выступали клыки, придавая улыбке хищное выражение.

– Ведь вы прибыли из Австро-Венгрии? – сказала Ирен. – Я бывала в Вене.

– Я приехал из Трансильвании, если позволите, – ответил граф с некоторой претензией. Ирен удивленно подняла брови. – Чудный уголок, почти не тронутый цивилизацией. Совершенно не похожий на Англию. Я провинциал, – добавил он, – и здесь, среди гостей, я скорее диковинка, нежели украшение.

Ирен приподняла уголки губ.

– Вы думаете, я излишне откровенен? – граф чуть склонил голову. На миг его глаза поймали свет люстры и сверкнули красным.

– Думаю, многие найдут вас очаровательным, – пробормотала Ирен, чувствуя неловкость.

– Могу ли я иметь удовольствие пригласить вас на танец? – граф потянулся к бальной книжечке, свисавшей с ее руки. Книжечка была почти вся заполнена, оставалось всего два или три свободных танца, и граф не преминул это отметить. – Смотрите, может быть, это судьба? – он посмотрел ей прямо в глаза. В его словах Ирен явственно услышала намек на нечто большее, нежели необременительный флирт на балу. Она отдала молодому человек один из незанятых вальсов и поспешила прочь.

Если Ирен и надеялась в глубине души, что ее новый знакомец позабудет о танце, этим надеждам не суждено было сбыться: в положенное время он возник перед ней словно из ниоткуда и галантно предложил руку.

Двигался он легко, будто парил над паркетом, но в то же время в его руках чувствовалась сила; одно удовольствие иметь такого партнера. Ирен подумала было, не завести ли правда интрижку, все равно зима в Лондоне, с какой бы стороны на нее ни смотреть, всегда ужасно скучна. Но интуиция подсказывала, что не стоит падать жертвой обаяния этого венгра. Или кто там он был. Что-то странное было в нем, что-то пока неуловимое, но настораживающее. И кроме того, он был слишком молод! Их союз, сколь угодно легкомысленный и непродолжительный, в любом случае будет смотреться неприлично.

Только глубокой ночью, уже готовясь ко сну, Ирен снова задумалась о графе и поняла, что именно показалось ей странным: ни в одном из украшавших стены бальной залы высоких зеркал она не заметила его отражения.

Когда миссис Тернер решила сдать квартиры в принадлежащем ей доме, финансовые соображения в этой идее, несомненно, присутствовали, но первостепенными не являлись. Мужа миссис Тернер похоронила четыре года назад, ее единственная дочь Мария вышла замуж и переехала к супругу в Эдинбург, а младшая сестра Эмма проживала с семейством в Лидсе и при каждом визите неизменно предлагала перебраться к ней. Миссис Тернер неизменно же обещала всесторонне обдумать предложение, но потом всегда отвечала вежливым отказом. Она любила Лондон – этот огромный и, на первый взгляд, неприветливый город. Тем не менее, одиночество одолевало пожилую даму, не раз и не два заставляя подумать, что дом чересчур велик для нее одной. Мысль о постояльцах – разумеется, если они будут достаточно учтивы и аккуратны – показалась достойной того, чтобы ее реализовать. Дом на Вествик-гарденс ничем не отличался от прочих, его окружавших: с плоским фасадом без украшений, с массивной парадной дверью, к которой вели несколько ступенек, и обширным чердаком. Чердак собирались переоборудовать в мансарду в самом скором будущем, которое, по обыкновению, не торопилось наступать. Впрочем, новым постояльцам, как позже они сами признались, дом понравился с первого взгляда.

Два джентльмена вполне соответствовали требованиям домовладелицы. Первым был профессор Абрахам Ван Хельсинг, не так давно переехавший в Лондон, выдающийся ученый и автор нескольких важных открытий в своей области. Он имел докторскую степень по медицине, однако не практиковал: предпочитал заниматься научными изысканиями и читал курс лекций в университете. Кроме того, дважды в неделю он исполнял общественные обязанности в Музее естественной истории. Единственное «но»: мистер Ван Хельсинг был иностранцем. Этого миссис Тернер не одобряла, но препятствием для договора аренды обстоятельство не стало. А через несколько недель домовладелица уже считала профессора самым благонадежным из всех известных ей иностранцев Лондона.

Зато к компаньону профессора, мистеру Джонатану Харкеру, она сразу же прониклась симпатией. Молодой адвокат обладал приятной наружностью, был неизменно приветлив и даже несколько раз совершенно бесплатно дал профессиональную консультацию. Иногда мистер Харкер обращал свой взор в прошлое. Воспоминания могли настигнуть его даже в беседе о, казалось бы, пустяках, и тогда по его лицу пробегала тень – всего на миг, – прежде чем он возвращал самообладание, а в его светлых волосах, почти незаметная обычно, вдруг отчетливо выделялась ранняя седина. Леонард, зять миссис Тернер, начал седеть в двадцать шесть лет, а к тридцати пяти обзавелся еще и солидными залысинами, но тому причиной была всего лишь наследственность, а мистер Харкер, как решила хозяйка, наверняка перенес тяжелую душевную травму, которую теперь пытается залечить или хотя бы приглушить боль от нее, отдавшись работе.

Профессор Ван Хельсинг занимал комнаты на втором этаже, Джонатан Харкер – на третьем, оба спускались в общую гостиную, чтобы принять клиентов. Миссис Тернер не была против визитов – до недавних пор, пока среди посетителей не стали появляться довольно странные и неблагонадежные особы: персону, сквозь которую просвечивает письменный стол, сложно счесть благонадежной. Несколько раз домовладелица даже подумывала о том, чтобы с глубоким сожалением отказать своим постояльцам в жилье, и всякий раз что-то ее останавливало. Возможно, вздыхала миссис Тернер, ей следовало проявить больше твердости характера, но, с другой стороны, даже самые странные клиенты мистера Ван Хельсинга и мистера Харкера никакого ущерба не причиняли, а жильцы исправно вносили квартирную плату.

…Ноябрь принес в Лондон нежданный снегопад. Снег белой пеленой лежал на крышах и ветвях, а на тротуаре успел почернеть, смешавшись с грязью.

– Какой спокойный выдался вечер, – заметил Джонатан, откинувшись на спинку дивана и положив ногу на ногу.

В пять часов он вернулся из Йоркшира, где, промерзнув, по его собственному признанию, до самых костей, провел несколько дней, работая над делом одного из новых клиентов. Безнадежно опоздав ко второму завтраку, молодой человек даже не рассчитывал на снисхождение хозяйки, но миссис Тернер всплеснула руками и чуть было не велела подавать обед раньше принятого в доме времени. Знакомые с домовладелицей могли бы столь вопиющее нарушение распорядка сравнить с небольшим апокалипсисом, но сам постоялец заверил, что вполне в состоянии подождать – переодеться, посидеть у камина и скоротать время за беседой с профессором.

Ван Хельсинг охотно присоединился к молодому человеку, горя желанием узнать из первых рук обстоятельства дела, за которое вряд ли бы взялся рядовой лондонский юрист. Не имея на этот раз возможности составить партнеру компанию в поездке, он потребовал детального отчета.

Для адвокатской фирмы «Хельсинг и Харкер» это дело было одновременно и рядовым, и выдающимся.

Шекспир не поведал зрителям, что стало первопричиной раздора между Монтекки и Капулетти. Что же до ссоры между семействами Бигсби и Гослингов, вполне способной поспорить по накалу страстей с произведением великого драматурга, ее источник был известен и соответствующим образом зафиксирован в документах: все началось с одного неудачного пари на королевских скачках. Шесть монархов были свидетелями тому, как представители двух равно знатных родов изощренно портили друг другу жизнь.