Адвокат вампира

– О, – только и сказал Ван Хельсинг.

– Я от имени всех английских египтологов прошу вас подробнейшим образом изучить документы, которые имеются у нас в наличии, а также и сам предмет… интереса. И вынести заключение: может ли фараон воскреснуть, и если да, то какие последствия это принесет с точки зрения закона. И какие меры можно предпринять, дабы не возникло какого-либо юридического казуса.

Ван Хельсинг с трудом отогнал видение, в котором фараону, только что воскресшему и оттого пребывающему не в лучшем расположении духа, предлагают ознакомиться с судебным постановлением – на нескольких страницах, заверенным всевозможными печатями, – после чего он, приняв главенство закона, покорно возвращается в саркофаг.

– Мне, разумеется, будет любопытно взглянуть на фараона, – сказал он.

Лорд Гамильтон незамедлительно пригласил профессора нанести визит в Британский музей, где ему будет предоставлен неограниченный доступ в хранилище, равно как и к архивам Фонда. Осталось только уточнить детали следующей встречи. В это время в кабинет вошел официант и подал Ван Хельсингу на подносе записку. Она была короткой, но лорд Гамильтон заметил, как блеснули глаза профессора.

– Обстоятельства вынуждают меня сейчас покинуть вас, милорды, – вежливо сказал он, вставая и протягивая руку для пожатия. – Но завтра же я навещу его царское величество Джеммураби в музее и надеюсь, что окажусь полезен, хотя пока и не могу предположить, какие меры понадобятся против воскресшей мумии.

– Будьте спокойны, профессор, с фараоном мы как-нибудь справимся своими силами. А вот с британским законодательством – к сожалению, вряд ли, – сказал лорд Дарнем.

Профессор вышел из ресторана, поинтересовался у одного из носильщиков, где находится оранжерея, и уверенно направился туда.

В самом дальнем от входа конце цвел филодендрон – крупные початки в обрамлении широкого капюшона. Возле них стояла молодая женщина. Казалось, ее полностью занимали эти цветы, и подошедшему к ней профессору Ван Хельсингу пришлось даже негромко кашлянуть, чтобы привлечь внимание.

– Добрый день, – прозвучал в ответ низкий мелодичный голос, и она повернулась к нему: плавно качнулись плечи, бедра, скользнули вдоль колен складки темно-синего платья. Красивое лицо уверенной в себе женщины, твердая линия подбородка, нежный изгиб бровей и губ, греческий нос, нормоцефалическая форма черепа, а главное – ни единого признака астении.

– Только благодаря вам, мисс Адлер, – слегка поклонился Ван Хельсинг. – Я получил вашу записку. Чему обязан?

– Если я скажу, что просто захотелось вас увидеть – вы поверите? – спросила Ирен и улыбнулась в ответ на усмешку Ван Хельсинга. – Это правда, но еще мне нужен дружеский совет. – И она решительно взяла профессора под руку. Они были примерно одного роста, Ван Хельсинг, по своему обыкновению, слегка сутулился. – Здесь есть прекрасная чайная комната. Составите мне компанию?

– Я к вашим услугам, – галантно отозвался Ван Хельсинг, гадая, какого рода совет мог понадобиться его спутнице.

Судьба свела их чуть более года назад. Мисс Адлер готовилась открыть новую главу своей жизни под именем миссис Годфри Нортон, жены респектабельного юриста и хозяйки большого дома. Но история их знакомства (она пела на концерте в доме его тетки), обстоятельства их романа, наконец, окутанная флером тайны помолвка – все эти заключительные эпизоды дамского романа на деле обернулись лишь прелюдией к настоящей драме.

– Я вернулась в Лондон, – начала Ирен, когда подали чай и официант бесшумно удалился. – Вижу, вы удивлены этим, как была и я сама, приняв такое решение. Когда-то мне казалось, что нужно бежать как можно дальше и прятаться как можно надежнее.

– Ваше мнение изменилось? – спросил профессор.

– Я поняла, что не смогу спрятаться. И больше не хочу. То, что было, произошло в реальности, и теперь оно всегда со мной в моих воспоминаниях, это часть меня. Как и новые знания и новый опыт. Я больше не буду убегать. Попробую начать с чистого листа, купить какую-нибудь маленькую виллу в тихом местечке.

– Милая сударыня, – тепло сказал Ван Хельсинг, – отрадно слышать о ваших планах. Я рассматриваю их как добрый знак возвращения вашей душевной крепости, которая столь необходима в наши дни. Мой друг Джонатан Харкер, которого вы, без сомнения, помните, будет так же счастлив, узнав о них, как счастлив теперь я, и наверняка с готовностью окажет вам содействие в поисках и оформлении документов. Если это тот самый совет, в котором вы нуждаетесь, то считайте, что уже получили наше безоговорочное согласие.

– О, вы по-прежнему компаньоны, – Ирен пригубила чай. Профессор кивнул, улыбкой поощряя молодую женщину продолжать. Она сделала паузу, прикусив губу ровными белыми зубками. – Я рада, что встретила сегодня вас, это рассеяло мои сомнения. – Видя недоумение собеседника, она пояснила: – Я раздумывала, следует ли писать вам, кроме того, у меня не было ни малейшей уверенности, что вы по-прежнему в Лондоне, и возможно, что все это только игра моего воображения. Но вот я вижу вас в этом отеле, где сама живу, и мне кажется, это знак.

– Прошу вас, – сказал Ван Хельсинг, – располагайте мной.

– Вам известны случаи, когда, узнав нечто новое, ты начинаешь вдруг находить его следы повсеместно? – начала Ирен издалека. – Даже в самых неожиданных местах. Достаточно лишь один раз допустить в свою жизнь предположение… и поверить в его правдивость… Простите мою многословность, профессор… Вчера я была на балу у леди Аскот. Среди гостей мне встретился один молодой человек, он сказал, что приехал из Трансильвании. Граф Аурель фон… – она нахмурилась, пытаясь правильно произнести трансильванскую фамилию.

– О, – перебил ее Ван Хельсинг, – мне знакомо это имя. Стало быть, он произвел впечатление?

– Именно о впечатлении я хотела бы вам рассказать, – задумчиво произнесла Ирен. – Видите ли, я заметила кое-какие особенности в его наружности.

– Я весь внимание, – подался вперед Ван Хельсинг.

– Первое, он неестественно бледен, мертвенно бледен, я бы сказала. Такого эффекта можно достигнуть, наложив слой театрального грима, но граф не пользуется гримом. Или можно подумать, что он никогда не был под солнцем. И второе, точнее, самое главное… – Ирен порывисто протянула Ван Хельсингу руку, которую тот ободряюще пожал. – Видите ли, профессор, этот молодой человек не отражался в зеркалах!

Она посмотрела на Ван Хельсинга, и в ее взгляде читалось: «Вы мне верите? Объясните тогда, что я видела!»

Ван Хельсинг отпил из своей чашки, промокнул губы салфеткой.

– Моя дорогая, – сказал он мягко, – прекрасно понимаю ваши сомнения, предвижу также вопросы. Позвольте сказать: вместе с нами, представителями вида хомо сапиенс, под солнцем, а чаще под его ночным двойником, полумистической луной, обитают и другие существа.

– То есть граф не человек? – Ирен передернуло. – Это возможно?!

– Ваш знакомец имеет человеческий облик, ему присущи людские привычки и эмоции. К сожалению, – вздохнул Ван Хельсинг, – представители его вида мало изучены, точнее, практически не изучены в современной науке.

Ирен, казалось, не вслушивалась в его слова, ее тонкие пальцы комкали салфетку, взгляд сосредоточился на фарфоровом боку заварочного чайничка. Ван Хельсинг по-отечески похлопал по ее руке.

– Будет лучше для всех, мисс Адлер, если вы станете избегать встреч с графом, – сказал он. – А если встреча неизбежна, постарайтесь не показать, что знаете его секрет.

– Но кто он? – тихо спросила Ирен, повернув к профессору сосредоточенное лицо с трагическим изломом бровей.

– Носферату, – так же тихо ответил Ван Хельсинг.

Вернувшись на Вествик-гарденс, профессор осведомился у хозяйки, дома ли мистер Харкер, однако тот все еще отсутствовал, более того, даже не сообщил почтеннейшей миссис Тернер, намеревается ли вернуться к ужину, и не подал ни единой весточки. Ван Хельсинг почувствовал укол беспокойства: задание, за которое взялся его молодой компаньон, могло быть опасным из-за связи с оборотнем. Хотя с памятной встречи прошло уже почти два месяца, профессор знал, что ни в коем случае нельзя недооценивать злобность и мстительность твари, при этом, несмотря на всю тщательность поисков, он пока что мало в них продвинулся и не обнаружил ни логова зверя, ни, если верны были мрачные предположения, его хозяина.