Неделя с нежитью

Дэвид Шоу

Неделя с нежитью

ДЭВИД ШОУ

Дэвид Шоу живет на Голливудских Холмах и собирает все, имеющее отношение к Существу из Черной Лагуны. Его сборник эссе из журналов «Fangoria» и «Wild Hairs» получил в 2001 году Международную премию гильдии писателей в жанре «хоррор» в номинации нон-фикшн. Последние книги автора – это заключительный том трилогии «Потерянный Блох» («Lost Bloch») (озаглавленный «Преступления и наказания» («Crimes and Punishments»)) и «Элвислэнд» («Elvisland»), эпохальный сборник коротких рассказов Джона Фэрриса – и то и другое под его редакцией; возрожденное, доработанное и приукрашенное издание его первого сборника – «Видя красное» («Seeng Red»); изданный в мягкой обложке его четвертый сборник «Загадочные орхидеи» («Cript Orchids»); новый сборник рассказов о живых мертвецах, названный «Зомби Джэм» («Zombie Jam»), и новый значительный роман «Дождевые пули» («Bullets of Rain»).

«„Неделя с нежитью" („A Week in the Unlife“) – поясняет Шоу, – это возвращение к преготовскому и пострайсовскому взрыву в литературе о вампирах, когда книг о кровососах стало так много, то они могли заполнить в книжном магазине почти стеллаж и стали распадаться на поджанры. Появились вампиры-панки, порновампиры, корпоративные, гомосексуальные, спермовампиры, всяких вариантов понемногу вокруг все того же грошового мотива. Это вампиры – но зараженные ВИЧ! Это вампиры – но они ненавидят волков-оборотней байкеров. Того и гляди, начнешь от всего этого блевать кровью, как Удо Кайер из „Крови для Дракулы" („Blood for Dracula").

Результатом всего этого нескончаемого потока стало преобладание ультраконсервативного, неоригинального, демографичного, пустого и даже болезненного. Не считая „Дракулы" (или в наше время „Салимова Удела" („Salem's Lot")), исходные или эпохальные работы остались по большей части непрочитанными (такие как „Золотой" („The Golden") Люциуса Шепарда). Любителям этого жанра следовало бы отыскать и вновь открыть для себя книгу „Я – легенда" („Am Legend") Ричарда Матесона и „Потомков гадюки" („Progeny of the Adder") Лесли Уиттена. Практически девяносто процентов лексики сегодняшней популярной литературы о вампирах вышло или развилось из того или другого или обоих этих фундаментальных романов.

Как раз желание избавить тему вампиризма от свойственной ей выхолаженности и вызвало к жизни вышеупомянутые книги. Перед писателем, имеющим дело со столь затасканной тематикой, стоит крайне нелегкая задача: „Преодолей меня, если сможешь".

Чрезмерное количество литературы о вампирах и стремление иметь ее все больше и больше – это само по себе уже некая новая форма вампиризма. Охотник за вампирами из „Нежити" умерит ваше желание погружаться в этот мир».

Предлагаемый рассказ, суть которого в несогласии с этим жанром, прекрасно вписывается в данную антологию…

Когда закалываешь кровососа, его кровь извергается густым черным потоком, тягучим, как мед. Я видел, как она пузырится. Тварюга билась и извивалась, стараясь вытащить кол, – они всегда пытаются это сделать, если не доведешь все до конца, – но, как выразился бы Стокер, с третьего удара с ним было покончено на все сто.

Счет им я потерял давно. Неважно. Я уже даже не рассматриваю их как бывших когда-то человеческими существами и не испытываю по отношению к ним никакого сочувствия. Я не вижу в их глазах ни грусти, ни любви, ни подкупающей мягкости. Лишь похоть, ярость, что его перехитрили, и низменность устремлений.

1

Ведение дневника – занятие традиционное. Пусть так. Хотите, зовите меня несущим вахту, часовым. Когда они погружаются в свой коматозный сон, я подкрадываюсь и приканчиваю их. Пока они бодрствуют, прячусь я. И успешнее, чем они.

Они вовсе не такие находчивые, какими их пытаются преподнести вам беллетристика и кино. Хитрости у них хватает и звериной смекалки. Но я опытная гончая: распознаю приметы, читаю их следы, сам воздух говорит мне об их присутствии. Невидимое или эфемерное для обычного человека зримо для меня.

И вот вам мой дневник, на случай, если мне вдруг не повезет.

Солнце заходит. Пора вздремнуть.

2

Естественно, полицейские принимают меня за маньяка-убийцу. Это неизбежно; то же самое было и с моими предшественниками. Держаться подальше от глаз. Осторожность стала моей второй натурой. Полицейские действуют рационально и не спеша; они имеют дело с повседневными происшествиями, хватает дел и без кровососов.

Полиция любит останавливать и обыскивать людей. К счастью, молоты, колья и кресты еще не запрещены в этой стране. Поднятые брови, шутки, подтрунивание, но до арестов дело не доходит. Когда они сами поймут, какая чума накрыла их город, они вспомнят меня, возможно, с благодарностью. Мой удел – одиночество. Я знаю, ничего другого не жду. Пускай.

Город за городом. Я неплохо отыскиваю их логова. Для меня их методы убийства – как сигнальный красный огонь. Полицейские обращают внимание только на всяких стебанутых, не знают, что с чем связано; они хватают и сажают за решетку простых смертных, ничего не видят.

Я не так глуп, чтобы просто оставлять кровососов лежать. Хотя вся эта дрянь обычно исчезает сама, орудия могут быть обнаружены. Иногда остается что-то еще. Городские свалки и канализация позволяют надежно и удобно разделаться с отходами, неизбежными в выполнении моей миссии.

Потери во вражеском стане. Быть бы мне советником у властей предержащих, работать бок о бок с ними. Слишком сложно. Чересчур большое разнообразие. Ситуация, где невозможен надлежащий контроль. Кровопийца смывается, используя любую щель, поди тут разберись.

Вывод: никому не доверяй.

3

Сегодняшняя была в женском обличье. Забавно. Таких меньше, чем вы могли бы подумать.

Имелся у нее любовник из числа людей, послушаешь ее – прямо Ромео и Джульетта. Бывать у него могла только по ночам и только после насыщения, ведь и кровососа страсть может завести куда как далеко.

Я думаю, она намекала на свое нездешнее искусство по части плотской любви; наверное, ее слова были просто попыткой не дать мне уничтожить ее.

Чтобы соблазнять смертных, рот ей был ни к чему. Я вонзил кол ей в мозг, через рот. Она была продукцией недавнего розлива: не растаяла и не испарилась. Трахая ее останки, я с удивлением обнаружил, что внутри она тепла, а не холодна, как труп. Тепла. У некоторых из них человеческое тепло сохраняется долго. Но все равно уходит.

4

Прежде я не встречал таких, кто расставался бы с жизнью без борьбы, но сегодняшний вел себя так, как будто сам приглашал меня освободить его от бремени нежизни. Он не отрицал своей сущности и не пытался одурачить меня. Спросил только, может ли сначала со мной поговорить.

В комнате на четвертом этаже, окна в которой были закрашены черной краской, он начал говорить. Сказал, что всегда ненавидел вкус крови; сказал, что предпочитает ананасный сок или даже кофе. Пока мы говорили, он и в самом деле сварил кофе.

Я дал ему допить чашку, прежде чем вонзил ему ясеневый кол глубоко в грудь, откуда брызнула черная жижа, разбавленная выпитым кофе.