Страница 13 из 16
Ну разве что подальше от Равуды.
– Не твое дело, – буркнул сержант, с которым мы были в одном звании. – Жди давай. Сейчас все принесу.
Он поднялся из-за стола и уковылял в глубины склада, а я подумал, что мне сейчас достанется самое что ни на есть барахло. Интересно, какое добавочное снаряжение положено центуриону – понятно, что шлем с более мощной системой связи, но ведь должно быть что-то еще!
Веша громыхал чем-то за стеллажами, ворчал так громко, что до меня доносились обрывки фраз «ходют тут…», «воевал он…», «послужи с мое…», «никакого вот уважения…». Наверняка он нарочно тянул время, и мне оставалось только переминаться с ноги на ногу.
И я решил снова позвонить жене… ну не может же она посылать меня вечно!
– Да, – спросила Юля холодно, когда связь установилась.
«Ну хотя бы не «что тебе?» – подумал я обрадованно.
– Э, привет… – сказал я. – Просто поговорить… а то мы вообще не говорим же… Полная ботва же.
– Ну говори. Хотя о чем? Я жду, когда ты вернешься.
– И я жду! Я… – тут я ощутил, как в голове у меня что-то шевелится, словно щупальца ползли там между складками, раздвигали мозговую ткань, двигались медленно, но неостановимо, и это было так мерзко, что я содрогнулся, волна тошноты заставила меня согнуться.
– Что «ты»? Только о себе и думаешь! – выпалила Юля.
И тут я увидел жену – за рабочим столом у нее в больнице, за окном деревья во дворе, ворота, через которые как раз проезжает грузовик, на стене плакат с печенью в разрезе и надписью «ЦИРРОЗ – НАШ ВРАГ!». Картинка оказалась невероятно яркой, я мог различить морщинки у нее на лбу, побелевшие, стиснутые пальцы на смартфоне.
– Ну нет, что ты… дело такое… – я попытался справиться с собой, отогнать назойливое видение.
Но копошение в голове не прекращалось, там что-то менялось, росло и достраивалось. Неужели та псевдоживая штуковина, которую мне вживили тиззгха, продолжала эволюционировать и меняться?
Мысль об этом заставила меня похолодеть от страха.
– Егор, – впервые с объявления о разводе Юля назвала меня по имени, и чуть ли не впервые в жизни мое имя в ее устах не прозвучало для меня сладкой музыкой. – Я сказала. Либо возвращайся сейчас же… либо ты мне не муж больше, ты мне больше никто…
– Подожди, не в этом дело, – наваждение рассеялось, я справился с тошнотой и кое-как распрямился. – Вы можете быть в опасности… Иван не появлялся? Звонил или приходил?
Юля засмеялась, и смех ее звучал принужденно, неестественно.
– Хватит нести ерунду! Пытаешься отвлечь меня? Нет, я его не видела и не слышала. Повторяю – либо ты возвращаешься к нам прямо сейчас, либо ты мне… нам больше никто!
– Но ты не можешь решать за Сашку! – я почти орал.
Ладно мы поссорились, но отбирать у меня дочь, разлучать нас Юля не имеет права! Нет-нет-нет!
– Ты так думаешь? И зря, – слова падали на меня, точно глыбы льда, били по голове. – Пока она мало чего понимает и переживет расставание с тобой легко, а если надо, то и забудет тебя…
Тут я вообще помертвел.
– Нет, ты не сделаешь! – завопил я, но уже в пустоту, со мной никто не разговаривал.
Я застыл, пытаясь осознать только что услышанное, хоть как-то собраться с мыслями. Должно быть от потрясения увидел перед собой плюшевого пингвина, того самого, которого прихватил с Земли еще в самый первый раз, и черно-белая птица посмотрела на меня сурово, щелкнула клювом.
А затем передо мной оказалась Сашка – на полу, в окружении кукол и прочих игрушек, облаченная в сиреневое платье, которое мы ей недавно купили, с серьезной мордашкой.
– Привет, маленькая, – сказал я бездумно.
– О, папа, привет! – отозвалась она, поднимая голову. – Ты где прячешься?
Дочь, судя по всему, была в детском саду, ну а где ей еще находиться, когда Юля на работе? Судя по виду, чувствовала она себя неплохо, но все равно я замечал признаки болезни, знаки того, что та совсем не ушла, только затаилась.
– Я тебе звоню очень издалека.
– Без телефона? – Сашка улыбнулась, и стала так похожа на мать, что я едва не задохнулся: те же глаза, черты лица, густющие светлые волосы.
– Ну да. Это такое волшебство.
Ага, придуманное облаченными в зеленые чешуйчатые плащи «волшебниками». Добрыми или злыми, я в этот момент не мог решить – ясно, что мне придется за все платить, но за такое я готов отдать что угодно.
– Как у тебя дела? – продолжил я, любуясь дочерью и чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.
– Хорошо, – сказала она. – Сегодня был противный суп на обед, но я съела.
– Молодец.
Очень хотелось протянуть руку и погладить ее по пушистой макушке, прижать к себе. Я попытался это сделать, но конечность моя каким-то хитрым образом оказалась слишком короткой, я не мог дотянуться.
– Эй, человек, ты заснул? – донесся откуда-то издалека скрипучий голос, и я осознал, что это сержант зовет меня, что пора возвращаться.
– Пока, ангел мой, – сказал я. – Веди себя хорошо, и я скоро вернусь. С Котиком.
– Вернись, а то я скучаю, – призналась Сашка, и мне в сердце будто вонзили осиновый кол, тупой такой, обмотанный колючей проволокой.
Вновь мелькнул перед глазами игрушечный пингвин, и я вернулся на тускло освещенный склад, унылый, как склеп. Обнаружил, что сержант пялится на меня так, словно из ушей у меня торчат радужные змеи, а из носа вытекает игристое шампанское, и все это под бравурную музыку из живота.
– Ты припадочный? – осведомился он. – Таращился куда-то и губами шевелил.
– Задумался, дело такое, – отрезал я. – Давай, что там у тебя.
– Теперь тебе положена бронезащита класса два, – с мрачной неохотой признал веша. – Держи.
На вид она не сильно отличалась, и выглядела такой же потрепанной, как и комплекты для рядовых бойцов – ясно было, что придется ремонтировать, и потратить не один час. Только вот весила она раза в два меньше, это несмотря на то, что отдельные участки имели дополнительное усиление.
– Шлем, – продолжил сержант.
Этот оказался почти таким же, как у десятника, разве что нарост на затылке побольше.
– И аптечка, – и мне достался чемоданчик темно-зеленого цвета с алым кругом на боку. – Пользоваться не умеешь… ничего, мануал найдешь. Блок связи в твоей центурии имеется. Все, свободен.
– Спасибо, что по матушке не послал, – пробормотал я, нагружая снаряжение на себя.
Да, со многим придется разбираться, с той же аптечкой, с тем как функционирует блок связи, нечто вроде рации, но в этот момент такая перспектива меня совершенно не смущала. Теперь я мог разговаривать с Сашкой, даже смотреть на нее, и это воодушевляло невероятно.
Логово сержанта-хозяйственника осталось за спиной, я вышел в коридор.
– Егор! – окликнули меня сбоку. – Э… центурион! Разрешите обратиться!
Я повернулся и обмер.
На меня смотрела, моргая огромными фиолетовыми глазами, стройная девушка, на голове у которой были не волосы, а перья, алые, оранжевые, желтые, и они беспокойно шевелились. Ладони ее были крепко стиснуты перед грудью, а на лице читались тревога и мольба.
– Раз… разрешаю, – буркнул я.
Пира! Предательница-жевельде!
Контракт у нее закончился почти одновременно со мной, и она торопливо покинула «Гнев Гегемонии».
– Я… я… вернулась, в нашу центурию, – сообщила Пира.
– Не буду врать, что рад. Зачем?
Она сдала меня Равуде из обиды, цепляясь за былую в него влюбленность, и ее поступок вскрылся. Естественно, она тут же стала парией, изгоем, отверженной – стукачей не любят нигде, и в армии особенно.
И теперь вернулась?
– Я поступила неверненько. Хочу искупить свой проступок! Прости меня, прости!
Мне показалось, что она хотела броситься ко мне и обнять, и удержала ее только кипа шмоток у меня в руках.
– Хм… ну ладно… Только вот еще что…
– Да, я не буду к тебе клеиться! – перебила Пира, тут же осознала, что перебила командира, и закрыла рот ладошкой.
– Очень на это надеюсь. Очень, – я вздохнул. – Ладно, пойдем. Провожу до казармы.