Страница 3 из 6
В Петербурге шла серьезная борьба нескольких политических партий. Канцлер Алексей Петрович Бестужев-Рюмин выступал за союз с Англией и Австрией. Главным противником России он считал Пруссию и настороженно наблюдал за действиями Франции. Вторая партия выступала за союз с Францией и Пруссией. Там запевалой слыл влиятельный лейб-медик Иоганн Лесток, который занимался политикой больше, чем медициной и умел находить подход к императрице. Его сторонниками были и некоторые высокопоставленные коренные русаки – например, вице-канцлер Михаил Воронцов и генерал-прокурор Никита Трубецкой.
Но вопрос участия России в Семилетней войне решали не они. Здесь в большей степени сказались «капризы» самой императрицы…
В Семилетнюю войну Елизавета вступила, главным образом, чтобы умерить амбиции прусского короля Фридриха II, вполне резонно прозванного Великим. Чем же он ее прогневал? Елизавета была, в известном смысле, ханжой. Позволяя себе различные шалости, она, в отличие от отца, постоянно посещала богослужения, помогала церкви и считала это надежной «индульгенцией» от обвинений в безнравственности. А о Фридрихе ходили ошеломляющие слухи… Философ на троне, он не покровительствовал ни одной конфессии и не слыл богобоязненным агнцем. К тому же, до Елизаветы доходила молва о гомосексуальных увлечениях вечного прусского холостяка. Скорее всего, молва не преувеличивала, хотя эротические приключения никогда не были для Фридриха чем-то главным. Армия, усиление государства, философия, идеология – все его силы уходили именно на эти увлечения. И все-таки Елизавета считала мужеложца на троне чуть ли не воплощением дьявола. Но, конечно, из одних моральных соображений войны не начинаются. Политика есть политика. Пруссия – сосед России. И её военное укрепление, безусловно, не могло устраивать Санкт-Петербург. К тому же, Россия претендовала на исконно территории Восточной Пруссии. Не говоря уж о Речи Посполитой – некогда могущественной, но успевшей одряхлеть. Под властью Варшавы оставались обширные белорусские и украинские территории. Там проживали православные, униаты и иудеи, которых католическая Варшава считала людьми второго сорта. А Елизавета считала себя защитницей православного и славянского мира. Приглашала на службу и сербов, и греков и уж, конечно, польских православных, включая раскольников.
Россия вступила в войну во всеоружии. Несмотря на воровство интендантов и халатность многих командиров… Видным устроителем армии стал брат фаворита императрицы, один из главных сановников империи граф Петр Шувалов. Он стремился сделать артиллерию более мобильной и скорострельной. Некоторые его нововведения оказались слишком авантюрными, а по части корыстолюбия Петр Иванович не уступал легендарному Меншикову, и все-таки о пушках граф знал все. Даже составил вполне содержательный «Атлас новой артиллерии». В 1753 году он представил Сенату секретную гаубицу собственного изобретения с особой формой ствола. Не меньшую известность получил шуваловский единорог, стрелявший и картечью, и ядрами, и бомбами. На полях сражений с лучшей в мире прусской армией русская артиллерия доказала свой приоритет. «С Елисаветой Бог и храбрость генералов, российска грудь – твои орудия, Шувалов», – писал Ломоносов.
Фридрих Великий
В той войне Россия поставила Пруссию на колени. Разгромила армии Фридриха Великого при Гросс-Егерсдорфе, Кунерсдорфе, Кольберге, взяла Берлин – правда ненадолго. Зато Восточную Пруссию захватила прочно. Она стала одной из губерний Российской империи с центром в Кенигсберге.
Её считали набожной. Разумеется, по свободным понятиям галантного века, когда религиозная сторона жизни в высшем свете привлекала немногих. Многим запомнились паломнические поездки императрицы в Троице-Сергиеву лавру, когда она большую часть пути проделывала пешком.
В последние годы правление Елизавете пришлось сполна понять, что такое болезни и старость, которая пришла к ней, по меркам нашего времени, до срока – на середине пятого десятка жизни. Французский дипломат Ж.-Л. Фавье, много лет проживший в России, примечал: «Из великаго искусства управлять народом, она усвоила себе только два качества: уменье держать себя с достоинством и скрытность. Впрочем, ея с каждым днем все более и более разстраивающееся здоровье не позволяет надеяться, чтобы она еще долго прожила. Но это тщательно от нея скрывается и ею самой – более всех. Никто никогда не страшился смерти более чем она. Это слово никогда не произносится в ея присутствии. Ей невыносима самая мысль о смерти. От нея усердно удаляют все, что может служить напоминанием о конце. В случаях придворнаго траура, она никуда не показывается, чтобы не надевать чернаго и не видеть его. В городе не бывает ни погребальнаго звона, ни похоронных процессий. Слабость эта, простительная ея полу, не находит себе извинения в особе, облеченной ея саном, так как заставляет ее пренебрегать обязанностью, в силу которой ей надлежало бы заранее сделать необходимыя распоряжения на случай своей смерти. Это может повести к последствиям, которых нельзя ни достаточно предвидеть, ни достаточно предупредить».
В Европе знали о её болезни и не раз хоронили русскую императрицу. Сколько интриг заваривалось вокруг этого! Как и вокруг персон, которых прочили в наследники императрицы. Больше всех она любила внука – Павла и с удовольствием передала бы власть ему. Но не успела, ушла из жизни в 52. Смерть русской императрицы король Фридрих называл своим спасением. Императрица не смогла подготовить достойного наследника. К власти пришел Пётр III – ее племянник и страстный поклонник политики прусского короля. Он в мгновение ока поменял соотношение сил в Семилетней войне. Россия стала союзницей Пруссии, вернула Фридриху все завоевания. Вышло, что наши солдаты зря проливали кровь в великих баталиях… И все-таки 20 елизаветинских лет не прошли для России даром. Страна стала мощнее, просвещённее. Даже в екатерининские времена многие тосковали по эпохе Елизаветы, по ее веселью, размаху и простодушию. Екатерина, по сравнению с Елизаветой, казалась слишком невзрачной и рациональной. В истории России остались обе. И всё-таки не со знаком минус.
И здесь уместно процитировать проницательного Василия Ключевского: «Елизавета была умная и добрая, но беспорядочная и своенравная русская барыня XVIII в., которую по русскому обычаю многие бранили при жизни и тоже по русскому обычаю все оплакали по смерти».
В этой книге мы собрали мнения современников и историков о русской императрице. Её противоречивый образ складывается из побед, любовных и политических интриг, из женских прихотей и верности планам великого отца. Такой была прекрасная Елисавет.
Арсений Замостьянов, заместитель
главного редактора журнала «Историк»
Ода на день восшествия на всероссийский престол ее величества государыни императрицы Елисаветы Петровны 1747 года
Михаил Ломоносов
Михаил Ломоносов