Лекарство от Мозгошмыгов

«Лорд вернулся. Он в мэноре. Останьтесь во Франции до конца лета, в Хогвартс отправитесь портключом. Веди себя тихо и осторожно, будь внимателен, береги мать и невесту. Я в порядке. Не пиши – за нами следят. Следующее письмо получишь 4-ого сентября.

Л.А.Малфой»

Астория заторможенно скользит взглядом по буквам, ощущая в груди неприятный зуд. Сзади раздается грохот – Драко в ярости разбивает изящное зеркало над столом. Осколки блестящим дождем осыпаются на гладкую поверхность, парень рычит, сжимая окровавленную кисть. Драко Люциус Малфой еще никогда не ощущал себя столь беспомощно.

Северус Снейп сидел на колченогом табурете в своей гостиной в домике на Тупике Прядильщиков и таращился в пространство перед собой, стараясь игнорировать тянущую боль в левом предплечье. Он сопротивляется зову до последнего, но очень скоро все опять повторится. Снова вызов, снова Малфой-мэнор, снова порция Круцио и ядовитая усмешка на змеиных губах.

Эта цикличность, порядок, уже больше походящий на какой-то безумный обряд – все это похоже на нескончаемый кошмар, из которого при всем желании не выберешься. Щипай свои руки, кусай губы, моли о том, чтобы проснуться, но этого не будет, ибо наистрашнейший из кошмаров вернулся и так просто от него уже не избавиться.

Снейп, в силу жажды знаний, неплохо разбирался в некромантии и раскопал в свое время все, что только можно было достать по этой сфере магии. Руквуд же, возродивший безумного полукровку, совершил ритуал по всем правилам, соблюл даже самые плавучие аспекты «возрождения», да вот только… Вместо Темного Лорда, властного предводителя аристократии, умного и сильного мага на свет явился лич. Существо не из этого мира, обладающее плотью и зачатками разума, а еще неуемной жаждой смертей и боли.

Личи питались тьмой и смертью, ведь из нее и были созданы, личи были безумны и кровожадны и относились к классу опасности S по классификации темномагических существ. Существ, а не людей. Лич, сидящий в мэноре, как Кощей над златом, от своего изначального образа имел только представление о том, что он Лорд Волдеморт, владел частью магии исходника и помнил лишь предпоследний отрезок жизни из частицы разума, заключенного в нем.

«Слепив» свою игрушку, Августус Руквуд, как фанатик плясал вокруг бывшего Лорда, искренне веря, что победил смерть и вернул к жизни Господина. Те немногие пожиратели, что были на свободе, а в основном это была шпана из Лютного и пару серьезных, но совершенно сбрендивших экземпляров, к Лорду ломились дружной толпой, вслух и нарочито вальяжно рассуждая о захвате власти и убийствах.

Были и те, кому было чихать на Мерлина, Моргану и лича, в частности, с Астрономической башни – эти просто хотели беспредела и погрома. А были те, кто, как и Снейп, усиленно пытался сделать хоть что-то, чтобы избавиться от личного палача. В их число входил Люциус Малфой, его вассалы, оставшиеся в свите Эйвери, Треверсы и, как ни странно, Буллстроуды.

Раньше пожиратели были привязаны к Повелителю через метки, однако, сейчас же это лич был привязан к ним через отметины на предплечьях и постепенно тянул магию на поддержание жизнедеятельности. Это и было самым жутким. Связь можно было разорвать только полным упокоением темной твари. А эту самую темную тварь мог упокоить только некромант.

В Британии некромантов было три, но их политика везде и повсеместно заключалась в одном – не лезть в дела волшебников. К тому же исключительно в Британии отношение к темной магии было таким бедственным, что практически все жившие там специалисты перекочевали на континент – там и кормили лучше, да и платили тоже. Так что некромантам, а континентским в особенности, было плевать на возню в Англии. Проблематично.

Оставались потомственные некроманты. Те, в ком была хотя бы капля крови Певереллов при должной последовательности смогли бы изничтожить лича, возомнившего себя Богом. Но и тут загвоздка. Живых наследников Певереллов было два: сам лич и, собственно, Поттер.

Северус тяжело вздохнул, отлепился от табурета и усиленно потер трехдневную щетину. Ситуация складывалась не очень, а перспективы были и того краше.

Веки были тяжелыми, память возвращалась медленно. Первое, что я почувствовала придя в себя, был озноб. С трудом размыкаю глаза, морщусь от яркого дневного света, отлепляя щеку от жесткой поверхности пола. Зрение расплывчатое, так что активно моргаю, прогоняя «мошек».

Я лежу посреди какой-то комнаты, память услужливо подсказывает, что это библиотека. В следующее мгновение становится понятна причина холода. Я без одежды, абсолютно. Зябко повожу плечами, усаживаясь на месте и хмуро трясу головой. Тяжелая, словно накачанная свинцом, часть тела ноет и кружится. Хрипло кашляю, горло болит, связки явно повреждены. Проходит минута или две, прежде чем я начинаю вспоминать.

Воспоминания возвращаются в виде волны образов и чувств. Но вот что странно, за всем этим я наблюдаю словно со стороны, не ощущая абсолютно ничего. Лавгуд провел ритуал, ушел из этого мира. Я впала в истерику, произошел выброс. Прислушиваюсь к себе, но ничего кроме физического дискомфорта не испытываю. Тело ломит нещадно, будто по мне проехались бульдозером, так что попытки встать заканчиваются провалом. А еще на задворках разума бьется навязчивая мысль о том, что я что-то упускаю. Оглядываюсь.

Пол, стены и потолок в библиотеке изрядно подкоптились, но книги остались целыми, защищенные рунными контурами. И то хлеб. Ликориса на портрете не наблюдается, так что кое-как топаю в ванну, чтобы привести себя в порядок. Все махинации выполняю на автомате, нисколько не заинтересованная в продолжении истерии.

После горячей воды и масел чувствую себя гораздо лучше, а тело избавляется от деревянности и даже приобретает некую легкость. Хм, да я полна сил, оказывается. Думаю, что смогла бы сейчас достаточно много и затратно колдовать, не боясь истощения. Насухо вытираюсь, облачаюсь в платье цвета бургундского вина, волосы оставляю распущенными, предварительно тщательно их расчесав.

Волосы. Мне кажется, или в них что-то изменилось? Внимательно разглядываю свою шевелюру в зеркале, пытаясь понять причину зрительного дискомфорта. Ответ приходит достаточно быстро. Изменился их цвет. Не так кардинально, чтобы заметить это сразу, но достаточно, чтобы уловить разницу.

Мой натуральный цвет был очень светлым, но даже такой оттенок встречался у людей, не был каким-то неестественным. В дневном освещении они были просто светлыми, в теплом освещении слегка пшеничными. А сейчас пряди откровенно побелели. Не уверена, что белые волосы вообще существуют в природе у кого-либо кроме альбиносов, однако, что есть, то есть. А потом на глаза мне попалась прядь, которая была темнее всех прочих, портя общую картину. Эта прядь была блеклой и седой. При ближайшем рассмотрении этих прядей оказалось больше. Мда, поседеть в 14 с хвостиком лет, это надо уметь.

Идти в библиотеку нет никакого желания, так что спускаюсь на кухню и размеренно завариваю чай. Что-то не так. Только вот что?

- Луна? – осторожно окликают меня со стены. Дед смотрит на меня настороженно и хмуро. Я отвечаю ему ничего не выражающим взглядом.

- Да, сэр? –

Мужчина хмурится активнее, нервно дергая себя за длинный ус.

- Как ты себя чувствуешь? Помнишь что-нибудь? –

Киваю, пожимая плечами. В голове медленно формируется мысль о том, что вообще-то неплохо сходить на Косую аллею и закупиться к 4-ому курсу, да и библиотеку отремонтировать: последствия магического выброса палочкой не убрать. Вспоминаю про брошенные на первом этаже рулоны шелка и хлопка, лениво отлепляюсь от столешницы и иду убирать материал в мастерскую. После этого провожу небольшую уборку в комнате, пользуясь исключительно тряпкой и собственными руками.

Ликорис все это время наблюдает за мной со всей той же настороженностью. Странно, но сейчас меня это вообще не раздражает. Нет, не так, меня вообще ничего не раздражает. Никаких эмоций, никаких трепыханий сердечка. Как будто и не было того срыва.