Оранж

Стихи – бунтовская искринка для братства.

Стихи – золотая прелюдия, акт до венца.

Стихи – волшебство чёрно-белого свойства.

Стихи – баснописный, рифмованный гром.

Стихи – воспеванья любви и геройства.

Стихи – вавилонный и мысленный дом.

Стихи – правота в обличительной форме.

Стихи – постоянство в любой череде.

Стихи – витамин к мозговому прикорму.

Стихи созидаю, как Бог бытие.

Из обезьяны снова в человека

Плебейничать, холопничать устал.

Уже умаялся я жить на горсть наличных.

Я юн и спел, а мозг, как аксакал.

Пора воззвать к гордыне и величью!

Настал вдруг срок отбросить рабский быт,

воздать врагам за дурь и злодеянья,

топор войны ржавеющий отрыть,

изгнать себя из места, где закланья!

Пришёл момент подняться из грязи,

смахнуть золу, плевки и наслоенья,

омыться вмиг от грусти и трясин

и оживить святое настроенье!

Оковный быт к пассивности ведёт.

Я – крепостной при двадцать первом веке,

в каком химеры, сотни несвобод.

Настал тот час – назваться человеком!

Взошедший на квадрат

В душе и семье неурядицы в ряд.

В стране, городке безобразье.

От крыши ума льётся пот или мат.

Болезненный дух ежечасно.

И в месте отхожем десятки людей.

Достали семь лет заводчане.

Завод – муравейник без чести, идей.

Живу лишь для выплавки плана.

Все улицы – ад, что загажен и стар.

Весь кожный пергамент под тиной.

В покровы впаялась железная гарь.

Дыханье, как выхлоп машины.

Полотнища красные, словно костры.

В промышленных зонах металлы.

Я, будто в пожаре с известной поры.

Какой же я грязный и малый!

В стенах духота он жаровен печей.

Я сам – исхудалая щепка.

И чтобы не вспыхнуть, бегу от углей.

Везде трудоёмко и терпко.

Совсем опостылел рабочий мой цех.

Работа стократней зарплаты.

Умаялась туша, шагнула наверх.

Привстал на решётку с квадратом.

Как малое пламя привстал мой язык.

Уставшая грудь еле дышит.

Верёвка упёрлась в ранимый кадык.

Наклон табуретки всё ниже…

Внезапно крестящиеся

Поборники Бога средь улиц и хлама

приятельски и раболепно глядят

на жёлтые шапки белёсого храма

и молятся спешно, идут иль стоят.

Внезапно, вдруг крестятся, мимо шагая,

дельцы богомольцы, что видят кресты,

боясь, уважая, любя Адоная,

и просьбенно шепчут их сытые рты.

Они, как фабричные люди ждут звука,

господнего голоса с башни большой,

какой их сомненья, печали и муки

за миг облегчил бы своей чистотой.

Прохожие блеют с порывами страсти.

Дела боговеров спонтанны, странны.

Жильцы-боголюбы в том видят всё счастье.

По мне же, они, как безумцы страны.

О некоем строе

Не стоит огульно хвалить этот строй,

который продажен, тиранен, фиктивен,

коварен, готов всей планете дать бой,

дурён, воровски и бандитски активен.

В крови дальнострельность орудий, плевков.

Он множит госшлюх, идиотов, бандитов,

плодит изобилие хитрых оков

сумы, кандалов и банкирских кредитов.

Себя восхваляя, соседей кляня,

с огнём обносясь пограничным заслоном,

противников, умных и честных гнобя,

грешит, деградирует, прёт по уклону.

Законы чинуш для поддержки основ

и казней плебеев за краденный хлебец.

Инстанции власти пугают рабов,

хотя всё правительство и есть иждивенец.

Владельцы людей и земель – богачи,

какие в хоромах, икре и именьях.

Дельцы, словно буйволы и тягачи,

воруют богатства с великим уменьем.

Церковные рыла с мешочками щёк,

рюкзачными пузами, тьмой негодяев

боятся наук, что им вечно в упрёк,

кадилами сумрак, туман нагоняют.

Окуренный люд в безобразных краях,

что к винам приучен с крестин, омовений,