Правила обманутой жены

– Кривда, – хмыкнул он. – Думаешь, я не понял, что ты давно уже до финала не доходишь? Терплю твои спектакли, потому что не хочу разборок. Не кончаешь – твоя проблема.

Вот оно в чем дело. Я думала, что он не замечает обмана. Это меня всегда поражало в Диме. Грубый в жизни, он был невероятно внимательным в постели. Всегда ждал, когда я буду с ним на одной волне. Никогда не доходил до финала первым. Диме было очень важно, чтобы мне было так же хорошо, как ему. Он не стеснялся спрашивать, как мне лучше, все время находя новые возможности. Я жутко стеснялась его вопросов. А он не понимал, почему это стыдно.

И как же я могу получать удовольствие сейчас, когда он меня все время упрекает и совершенно не думает о ребёнке? И если в любовнице ищут то, чего нет в жене, значит, я была права. У моего мужа и этой швабры забойный секс. Такой, как был у нас с Димой до трагедии с Сережей. Разве я виновата, что от горя перестала всё чувствовать? Я получаю удовольствие, но не до конца.

И снова я виновата. Никчемная мать и жена.

– Мне пацаны давно говорят, что не умеешь ты ценить меня. Правы они. Всё тебе мало. Всё тебе не так. Мозг выносишь, аж черепушка кипит, –Дима подошел к шкафу и начал переодеваться.

Скинул повседневную одежду и надел выходную рубашку, новые брюки и пиджак.

– Ты куда на ночь глядя? И еще и такой нарядный?

– На Кудыкину гору, – огрызнулся он, взял с туалетного столика флакон одеколона «Пако Рабан», который я ему подарила на Новый Год, и щедро опрыскал себя.

Это невыносимо сидеть вот так и смотреть, как он прихорашивается для другой женщины!

– Зря я за тебя замуж пошла! – не выдержала я.

– А у тебя что был выбор? – ухмыльнулся он, причесываясь. – Кто позвал, за того и пошла. Ты же не Вера Брежнева! – не глядя на меня, он вышел из спальни.

Через минуту громко хлопнула входная дверь. Вот и все. Он ушел к ней. И плевать ему на меня, на Сережу. У него теперь другая жизнь. С красивой молодой любовницей, у которой нет детей и проблем. Он еще не видел ее больную и уставшую. А только накрашенную и расфуфыренную. Поэтому чтобы я ни сделала, она всегда будет лучше меня. Я вскочила с кровати, бросилась к туалетному столику и смахнула на пол все его одеколоны, которые сама же и покупала. Несколько флаконов упали на ковер. Один в полете ударился об угол столика и разбился. Удушливый аромат с нотками коры дуба повис в спальне.

Что я делаю? Ребенка ведь разбужу. Дура! Я бросилась на кровать, схватила подушку, прижала ее к лицу, закусила и глухо завыла в нее, чтобы сын не услышал. Нет, сидеть на месте невозможно! Нужно что-то делать! Я швырнула подушку на пол и заметалась по квартире, ища место, где станет немного легче. Кухня, ванная, коридор, балкон – везде плохо, везде больно, везде пустота и горечь.

Я распахнула окно на кухне. Метель ворвалась в уютное тепло. Холодный ветер обжег лицо. Вот сейчас легче. Думай, Надя, думай! Лечение нужно продолжить. Сереже стало хуже. Приступы все чаще. Он вибрирует от нервов. Дима этого не понимает и денег не даст. Он не скупой, нет. Просто коса на камень нашла.

Откуда взять денег? Выйти на работу? Куда? В ателье? Там много не заработаешь. Я набрала полные пригоршни снега с подоконника, растерла лицо и в этот самый момент поняла, что от мужа нужно уходить. Потому что он погубит Сережу. Но куда идти?

Внезапно я вспомнила о Платоне. Натурщица. Так теперь это называется? Барина потянуло в народ? Надоела черная икра и захотелось картошки в мундирах?

Я взяла телефон, нашла номер Платона, но телефон выскользнул из рук. Нет, не могу! Нужно посоветоваться. Я позвонила Соломоновне. Она мудрая. Она подскажет. Тем более, что сама три раза замужем была. И ей тоже ничего просто так с неба не падало. Но она выжила. Пусть меня научит, как это делается.

5 глава. Правило номер три: готовь запасной аэродром

Соломонова ответила кратко:

– Сейчас буду. Жди с цветами, но без оркестра.

Я накинула куртку и пошла вниз. Хотелось вдохнуть морозный воздух и подумать. Минут через двадцать во двор въехало такси и остановилось между двумя машинами, поближе к подъезду.

Я бросилась к машине и открыла дверь.

– Подожди-ка, шкильда, меня тут обижают, – Соломоновна грозно посмотрела на водителя. – Мущина, вы что антисемит?

– Я? Зачем так говорите? Что я сделал? – обиделся таксист.

– Вы впендюрили свой драндулет так, что красивая женщина вроде меня никак не может из него выйти! Вы что не понимаете, что большому кораблю – большое плавание?

– Я же как лучше хотел, – принялся оправдываться водитель. – Чтобы к подъезду поближе. Снег вон валит. Холодно.

– А вышло, как всегда! – не унималась Соломоновна. – Мущина, дайте в зад!

– Что? – у водителя сел голос от ужаса и он неожиданно пискнул.

– Она имеет в виду, что вы должны дать задний ход, – пришлось прийти на помощь таксисту, который уже начал терять сознание от ужаса.

Он послушно завел двигатель и отъехал на несколько метров назад.

– Держи! – Соломоновна, которая просто не умела ходить в гости с пустыми руками, сунула мне в руки большой пакет.

– Что это?

– Финики, фаршированные орехами. Дочка из Израиля передала. Тебе нужнее. Я и так красивая. Посылками она от матери откупается вместо того, чтобы приехать. Всё, мать же уже не нужна. Мать, как собака, валяется в кустах. Надо было иметь не ребенка, а камни в почках. Поверь: с ними меньше проблем, – она поставила ногу на асфальт, покрытый снегом, оперлась двумя руками о дверцу машины и попыталась выйти.

Нога заскользила. Соломоновна плюхнулась обратно на сиденье.

– Так, мущина, что сидим? Придайте мне позу вставания. Иначе я сейчас оценю вашу работу в интернете как «полный поц».

– Там такого нет, – водитель поспешно выскочил из машины, расчистил ботинком снег и подал ей руку. – Там только звездочки.

– Я бы на вашем месте не спорила с женщиной на грани нервного срыва, – заявила Соломоновна и грузно опираясь на его руку, вышла из машины. – Не тошните мне на нервы, мущина! – воскликнула она, еще крепче вцепляясь в его рукав. – Осторожно и медленно ведем меня до парадного. Надя – девушка хрупкая, она меня не удержит, а я боюсь упасть.

Водитель покорно довел ее до подъезда и жалобным шёпотом спросил:

– А можно я уже поеду? Или до квартиры довести?

– Я попрошу без намеков! – возмутилась Соломоновна. – До квартиры вы еще не доросли. Свободны, юноша!

В прихожей Соломоновна сбросила шубку, внимательно оглядела меня и шёпотом спросила:

– Твой босяк дома?

– Нет, только Сережа.

– Это хорошо для твоего мужа и плохо для меня, – она села на стул в прихожей и тяжело дыша стащила сапоги. – Мне очень хотелось сделать ему два обрезания по цене одного. Ой, как мне что-то все тяжело! – она двумя руками взялась за огромную грудь и поддела ее вверх, поправляя лифчик. – Вот что значит давно без сексу. Гормоны шалят, дыхалка закончилась. Когда тебе полтос, шкильда, секс – это уже не удовольствие. Это лекарство. Так, чайник ты поставила? Чего стоишь?

Я бросилась на кухню ставить чайник. И вдруг услышала такой странный звук, похожий на лязг, и сразу ещё один – треск разрываемой ткани. Бросившись обратно в коридор, я открыла рот и замерла. Соломоновна с остервенением резала мою старую куртку и дорывала ее, наступив ногой.

– Молчи! – она наставила на меня указательный палец с ярко-красным лаком.

Тяжелые серьги возмущено качнулись вместе с огромной грудью, затянутой в красный свитер.

– Иначе я тебе сделаю вырванные годы из еле оставшихся дней, – она дорвала куртку и бросила мне под ноги. – Снимай джинсы.

– Виолочка, прошу…

– Снимай сама! – она пошла на меня, держа ножницы в руках.

Пришлось быстро стащить джинсы. Пока я натягивала брюки, Соломоновна кромсала старые джинсы.

– Это в мусорное ведро, – она бросила джинсы на обрезки куртки, решительно прошла в спальню и распахнула шкаф. – Ты себя наказываешь, шкильда-селедка, поэтому носишь старые шмотки, не делаешь маникюр и вообще выглядишь, как последняя засранка. Это чувство вины. Его не должно быть.