Страница 1 из 6
Константин Костин
Гена Портер и Зловещие Мертвецы
Глава 1
Не знаю, чего там тебе наплели, но все то – брехня. Брешут люди. Откуда им знать, как дело было, ежели их там не было? А я – был! Все своими глазами видел и как есть тебе расскажу.
В пятницу все началось. Нам как раз на заводе получку выдали. Вот не сволочи? Это ж где такое придумано, чтобы в пятницу получку выдавать? Получку надо выдавать в понедельник. Чтобы человек потомился в предвкушении пятницы, настроение нагулял. Экономия, опять же! Не буду же я получку в понедельник пропивать, если понедельник – это не пятница? Я каждую копеечку считать буду, чтобы, как полагается православному человеку, в пятницу посидеть с мужиками, выпить по-человечески.
А ежели в пятницу труженику получку выдать – кто ж ее беречь будет? Да и зачем ее беречь, ежели это – пятница? В пятницу хорошо беленькой пропустить. А что? Имею право! Всю неделю горбатился, а пятница – это святое! Чего хочешь твори, но руки прочь от пятницы!
Бывает еще пятницу на субботу переносят, когда праздники не к месту случаются. Тут – хоть волком вой. Внутренние-то часы не обманешь, они точно знают, что сегодня – пятница. А по календарю, хотя сегодня и пятница, но пятница будет завтра, в субботу. Стало быть, в воскресенье – суббота, а за ней – понедельник сразу. А должно быть воскресение. Только – хрен тебе, никакого воскресенья там нету, а вместо него – понедельник начинается. Как так жить-то можно, ежели понедельник? Так и на отдых времени не остается, когда после субботы – понедельник сразу. Не дело это. Ох, не дело.
Будь моя воля – я б вообще запретил эти понедельники. Все равно в понедельниках никакой радости. Пусть, вместо понедельника, будет полувторник. Уже как-то лучше, уже понятно, что пятница поскорее начнется. А саму пятницу на четверг бы перенес, чтобы работы поменьше было. А не так, чтобы вкалываешь-вкалываешь, ждешь себе выходных, а они так незаметно пролетают. Кабы наоборот было – чтобы два дня работаешь, а потом пять дней отдыхаешь – это я поддерживаю. Кого спроси – все поддержат. Даже те, кто про эту историю тебе набрехал.
Так, о чем это я? Ах, да!
Вот и в ту пятницу сообразили мы с мужиками на четверых. Я, Колька со второго цеха, Степан Ильич – ты не знаешь его, он, хоть и с нашнего заводу, но на пенсии давно. И Антоха-покойничек.
Антоха, хоть и малахольный – тощий весь, бледный. Шея – как у быка хвост. Соплей перешибить можно. Но, вроде как, тоже свой человек. Правда, не скидывался с нами никогда. Мы, втроем, по штукарю вносим, а Антоха – хоть бы копейку на общее дело дал! Хрен там! Не дождешься!
Правда, и пьет Антоха немного. Как воробушек, поклюет немного – и уже на ногах не стоит. Ему пробки понюхать хватит. Ильич – совсем другой разговор! Ты не смотри, что старик совсем. Жрет в три горла, а потом еще и жизни учит! Вот что значит – советской закалки человек. Он еще Хрущева живым помнит! Так пить, как Ильич в его возрасте – дай Бог каждому. Здоровья хватит всех нас пережить. И никогда я такого не видел, чтобы Ильич пилюлями или микстурами какими-то лечился. Чуть что – стакан водки с перцем жахнет – и здоров, как стеклышко! На ногах не стоит, матом всех кроет, зато хвори – как не бывало! Потому что народная медицина. Не дураки наши деды были, что водку придумали и перец изобрели.
Затарились мы, значит, и пошли в гараж мойный. А куда еще нам идтить? Верка еще с прошлого разу сказала, что дома возливаться более не позволит. Так и сказала:
– Делай, – говорит, – что хочешь, но чтобы я тебя пьяного не видела!
Стало быть – разрешила. Лишь бы на глаза не попадался, а так – можно. Я с Веркой и не спорю. Зачем мне это? Рука у нее тяжелая, а как сковороду или скалку возьмет – хоть домой не приходи.
Вот мы и пошли в гараж мойный. Его еще деду на заводе еще при коммунистах дали. Потом обещали машину дать, но машину так и не дали. Потому что машины в дефиците были, а гаражи никаким дефицитом не были. Потому что и гаражей не было. Вместо гаражей кусок земли давали – вот и строй там, чего хочешь. Хочешь – гараж с погребом, а хочешь – гараж без погреба. Так дед с бабкой гараж построили вместе с погребом, потом там огурчики да картошку-моркошку хранили. Как померли – так гараж мне и достался, потому что коммунистов, чтобы гараж им взад вертать, уже не было.
А у меня столько картошки никогда не было, чтобы в гараже хранить, так что я его под рюмочную приспособил. Ильич столик из ящиков сообразил, Колька стульчики из летнего кафе стырил – так и получилось у нас культурное место для приличного обчества. Зимой, правда, холодно, а летом – очень даже приятно, только дивана с телевизором не хватает, чтобы на диване лежать и телевизор смотреть. Были б диван с телевизором – я сюда жить ушел. Чтоб Верка меня под мухой в жизни не видала.
Сидим мы, значит, выпиваем. Душевно так сидим, особенно после второй бутылки. Ильича развезло – сразу видно. Обычную шарманку свою завел. Как говорится – не буди лихо, пока оно горячо.
– Разве ж это, – говорит, – водка? Горечь сплошная. И одна химия. Вот в мое время, при коммунистах, водка была сладкая, что компот. Ее даже и не закусывал никто, наоборот – еду водкой запивали. Такая вкусная водка была – детям давать можно было. Но ты, Антоха, зря морду воротишь. Пей такую, какая есть, скоро и такой не будет. Потому что все, что в этой жизни делается – все к худшему. Скоро такая водка пойдет, что в рот взять невозможно будет – настолько горькая. И голова не одно утро трещать будет – а прямо до понедельника.
Только поздно он все это Тохе сказывал. Малахольный этот вырубился после третьей рюмки. Ну, мы его в сторонку снесли и аккуратненько так в уголок положили. Зачем человеку мешать, если он устал? Пущай отдыхает! Он тогда еще совсем живой был, вот тебе крест.
И тут Коляна понесло.
– Ты, – говорит, – Геннадий Иванович, мужик правильный, всегда на бухло скидываешься. Ильич, хоть и пенсионер, но еще о-го-го! Кого угодно перепьет и нас с тобой переживет. И тоже свою лепту в кассу вносит. А вот Тоха – жидяра. Жмот, каких свет не видывал! Бухать – не бухает, ему вместо рюмки пипетку ставить нужно, зато жрет – в три горла. Как проглот! Куда в него, в тощего, столько хавчика умещается? И хоть бы сраную копейку хоть раз дал!
Я прямо протрезвел разом! А ведь так оно! Колян дело говорит! Как-то я не примечал доселе, что Антоха, хоть и пьет мало, зато хаванину трескает – за ушами трещит! Так это что получается? Мы сюда употребить приходим, как белые люди, а Тоха – что? Тоха – правильно, объедать нас приходит. Это ж он спецом так, пока мы тосты говорим – за здоровье, за все хорошее, причем здоровья-то не только себе желаем, а всем нам, стало быть -и ему тоже, эта падла утробу свою бездонную халявным хавчиком набивает!
Степан Ильич даже анекдот до конца не рассказал, на полуслове замер. Кумекать начал.
Решили мы еще по одной накатить, чтобы мыслю эту переварить и решить, что дальше делать. Как дальше жить-то с этой гнидой поганой, которую я у себя в гараже пригрел. Которая с нами дружит не потому что мы все – труженики, работяги. Я даже не побоюсь этого слова – пролетарии! А дружит эта скотина с нами оттого, что тут можно задарма и за воротник залить, и пузо набить.
Накернили по стопочке. Затем обчество посовещалось и решило. Вломить этой сволоте нужно! Вломить, по первое число, чтобы знал, погань, как рабочий класс объедать!
Может, Тоха – вообще, не наш человек, а засланный. Оттудова засланный, из Америки. Чтобы самому хавчик трескать, а мы тут с голодухи пухли. Чтобы сил в руках не было. А коли силов в руках не будет – так Америка нас враз и захватит! И будем мы вместо водочки нашенской сладенькой ихневский сраный виски глушить. А оно нам надо – химией ихней травиться?
Короче, и меня тоже понесло. Еще по одной пропустили, для храбрости. Ну и для сугреву, конечно, а то к ночи подмораживать стало, чай, на Урале живем, а не в тропиках. Растолкали Тоху и давай ему предъявлять: