Страница 2 из 18
Ее вполне можно было назвать хорошенькой. По материнской линии в ее роду отметились польские евреи, а по непроверенным воспоминаниям отцовой бабушки – даже цыгане. От всего этого симбиоза Наденькин портрет представлял собой премилую шатенку с карими глазами, немного вздернутым носом, округлой фигуркой и умело скрываемой страстностью, что являлось неоспоримым доказательством прекрасного выбора, который Ржевский просто-напросто просрал, говоря околоюридическим языком.
Надя случайно увидела его с другой, когда приехала на встречу с клиенткой в торговый центр одного из микрорайонов-новостроек. Вообще-то она поступала так крайне редко. Просто у женщины на руках был больной ребенок-аутист, который не захотел оставаться с няней, а потребовал отвезти его в игровую комнату, где и сидел сейчас в углу, перебирая стопку детских рисунков и книг. Надя читала об особенностях таких детей, поэтому безо всяких сомнений поехала на другой конец города, чтобы обсудить в этом шумном месте стратегию грядущего развода. Муж клиентки хотел отделаться малой кровью. Жена – уставшая, нервная, с покрасневшими глазами дико боялась остаться с больным сыном в крайне скудном финансовом положении.
– Вы понимаете, нам нужно продолжать лечение. Врачи говорят, что занятия, иглотерапия, психологи и режим способны сдвинуть дело с мертвой точки. Сережа умный мальчик, он в состоянии обучаться, но проблемы с социализацией пока не решаются. Для этого нужны деньги, большие деньги. Муж говорит, что будет давать мне средства, но я не верю ему. Он постоянно что-то крутит за моей спиной, а ведь этот бизнес мы начинали вместе. Потом родился Сережа, и я… – клиентка забарабанила пальцами по столу. – Я чувствовала, что когда-нибудь он так и поступит с нами! Как будто только я виновата, что наш ребенок такой… Здесь, – клиентка положила перед Надей тоненький файл, – то, что я смогла найти за последние полгода. Он частенько оставлял компьютер включенным. И еще документы на рабочем столе… Ведь я для него пустое место. Знакомый детектив сделал несколько фотографий в ночном клубе, где он проводил время с какой-то девицей…
– Я все внимательно посмотрю. Однако ваше решение о лишении его родительских прав меня озадачило. Вы уверены, что хотите именно этого? Ответственность за ребенка ляжет только на ваши плечи. Вам придется самой…
– Знаете, наступает момент, когда понимаешь, что дальше ничего не будет. То есть я, конечно, осознаю, что мне будет очень тяжело, но больше не могу так жить. Я для него давно не жена… Не женщина, понимаете? У него куча каких-то баб, девок… мне приходится выпрашивать деньги на врачей, на питание… Поэтому, да, буду как-то сама. – Клиентка дернулась и вдруг побледнела. – Боже мой, как вы думаете, может, мне не следовало так поступать? Я поторопилась?.. Но ведь жить так просто невыносимо…
– Я понимаю. – Наденька слушала ее горькие откровения, но на душе ее было тепло и солнечно. Вечер накануне они с Ржевским провели в сладко-непристойном мороке кирпично-гранатового «Бароло»*, обожаемых ею молочных трюфелей и жаркой любви. Ее губы до сих пор несли на себе печать его поцелуев, и внизу живота было горячо от этих воспоминаний. Замотанная клиентка поняла бы ее, если бы у нее все было также хорошо, как у Нади с Ржевским. Но сейчас именно Наденька должна была помочь ей получить что-то взамен утраченного счастья. И отступные должны были быть достаточными, чтобы заменить это вязкое гадкое ощущение нежеланности, если это вообще возможно.
Павел улетел в командировку, оставив Надю томиться в ожидании встречи, чтобы, вернувшись, вновь довести ее до исступления своими объятиями и поцелуями.
Наденька отвела взгляд, чтобы клиентка не дай бог не заметила сквозившее в нем томление, и через прозрачное пластиковое заграждение, разрисованное героями мультфильмов, увидела… Ржевского.
Не узнать Павла было невозможно – он был в небесно-голубом костюме из тончайшей шерсти, который она уговорила его купить во время их первого путешествия в Милан, и который Надя собственноручно упаковала в кофр, собирая жениха в командировку. К нему они приобрели еще и запонки со вставками из синего муранского стекла. Гулять так гулять! – заявила тогда Наденька.
Рядом с Павлом была молодая, хорошо одетая женщина с длинными светлыми волосами и полными губами, которые ярко выделялись на ее тонком лице. Она держала Ржевского под руку и что-то говорила ему, а он, склонившись, слушал, поглаживая длинные ухоженные пальцы, обхватившие его за локоть.
Надю ослепило и пронзило насквозь, будто шаровой молнией.
– …хотела бы уничтожить его! – донеслось до нее сквозь оглушающий шум закипевшей крови в ушах.
– Уничтожить… – прошептала Надя и перевела на клиентку взгляд, вдруг ставший больным, как у побитой собаки.
Клиентка осеклась, а затем посмотрела на своего сына, который, наверное, уже в десятый раз перекладывал книги и рисунки из одной стопки в другую, не обращая внимания на играющих вокруг детей.
– Вы справитесь? – осторожно спросила она Надю. – У вас достаточно для этого возможностей?
«У меня, может, и нет, а у дяди Тома – да…» – вяло подумала Надя, а затем все же заставила себя произнести подчеркнуто деловым тоном:
– Бумаги будут готовы до судебного заседания и применены на слушании, если мы не сможем договориться. Я пришлю вам копии, – она вновь обернулась, ища глазами Павла.
Нарисованные на ограждении Винни-Пух и Пятачок радостно глазели на розовый воздушный шарик, и только ослик Иа смотрел на нее и вздыхал, будто сопереживая.
– Будем на связи, – торопливо проговорила Надя, складывая бумаги в кожаный портфель. – Мне пора.
– Хорошо, – кивнула клиентка и смиренно сложила руки перед собой.
– Может, купить вам воду или кофе? – Сейчас Наденьке хотелось разрыдаться и ударить по столу, чтобы тот подскочил, но вокруг были дети, которых нельзя было пугать.
– Нет-нет, что вы. У меня все с собой. Пусть Сережа еще немного поиграет. Знаете, это просто чудо, что он решил пойти сегодня в игровую, а вы согласились приехать. Ему нужно привыкать к людям. Так что сегодня наша маленькая победа! Можно сказать, прорыв.
– Да, прорыв… – Надя судорожно перевела дыхание, подумав о том же, но совсем в ином ключе. – Тогда до встречи.
Она быстро вышла из игровой и огляделась в поисках Ржевского с его визави, но их нигде не было. Сердце ее скукожилось в кровоточащий комок и невыносимо саднило. Конечно, Ржевский мог точно так же, как и она, встречаться с кем-то по работе, если бы не должен был находиться в трехдневной командировке за несколько сотен километров отсюда.
Они могли бы прожить прекрасную долгую жизнь, родить красивых детей и стать друг другу опорой. Во всяком случае Ржевский именно так и представлял их будущее, говоря о нем. Но при этом вероятно считал, что все это сможет спокойно сосуществовать с его похождениями. Как она могла не замечать, что натура его требовала преклонения и попустительства в мужских шалостях? Наденька старалась быть его тылом, всепрощающей и любящей, но что позволено Юпитеру…
Она бредила им, обожествляла, так какого хрена не хватало ее синеглазому богу?
… – Все, хватит! Сезон закрыт и отпуск не удался, – Надя огляделась и подняла сумку, в которую сложила бумаги, ноутбук и вещи. Пора было возвращаться в их квартиру-студию – уютное, почти семейное гнездышко с панорамными окнами и огромной кроватью, где они с Ржевским планировали зачать их будущего ребенка.
Три дня прошли, он должен был вернуться через несколько часов, поэтому ей следовало успеть собраться до его появления. Она решила, что не позволит ему увидеть, что больна, опустошена и разбита его предательством.
Да, ей не потребуется адвокат для развода – ведь она не успела выйти замуж за Ржевского. Дядя Том прав – она хорошая и умная девочка, которая занимается правильным делом. Долой сантименты, да здравствует работа…
Накинув капюшон, Надя выключила свет и вышла на крыльцо. Склонив голову под дождевыми струями, побежала к машине. Положив вещи на заднее сидение, захлопнула дверь и тут же услышала где-то вдалеке короткий отчаянный вскрик, от звука которого у нее дрожь пробежала по всему телу.