Страница 59 из 70
— Стой… — выдохнула она, сжав руки, опустившиеся ниже поясницы. — Выпьем же…
Он отошел, разомкнув душившие объятия, и Киоре нетерпеливо подхватила бокал с неотравленным вином и подняла его.
Он поднял свой бокал, и слегка ударил им по ее. Звон стекла. Звон победы! Она едва смочила губы в вине, а ее враг одним глотком выпил половину бокала. Яд давал привкус горечи, и, почувствовав ее, мужчина посмотрел на сосуд, потом — на Киоре, еще не осознавая, что случилось.
Киоре медленно подняла вуаль:
— Ну здравствуй, моя первая любовь…
Первосвященник отшатнулся, налетел на столик, чуть не опрокинув его. Удержавшись на ногах, он хотел что-то закричать, передумал и только глупо хлопнул ртом, как выброшенная на берег рыба — такими же круглыми и стеклянными стали его глаза. Он посмотрел в лицо своему прошлому, той бедной жизни в Эстерфаре, напоминаний о которой уже не ждал на своем пути.
— Ты узнал меня, надо же… — протянула она. — Не путаешь с кем-нибудь? Я девочка из дома вдовы Айлет … Как тебя передернуло! Помнишь, значит… Очень долго я мечтала поступить с тобой так же, как ты со мной… Но поняла, что просто сдохну, если ты меня коснешься.
— И всё же подставила мне свои губы и шею, — скривился он. — И обдурила герцога! И весь свет! Что ты мне дала, мерзавка?!
— Т-с-с! — она провела кончиком пальца по его губам и тут же шагнула назад.
Первосвященник качнулся, брови сошлись на переносице, а на виске выступили бисеринки пота. Он вздрогнул и посмотрел в глаза Киоре, не веря тому, о чем подумал.
— Да, это яд. «Небесная лазурь», ее я приготовила для тебя много лет назад, — полная удовлетворения, сказала Киоре. — Ты сам знаешь, противоядия нет. А если и изобрели, тебе не успеют его доставить. Через полчаса тут будет твой высушенный труп. Скукоженный, как засушенное яблоко.
Она смотрела, как спазмы скручивали того, кто не мог уже проронить и звука. Он клонился к столу, не в силах разогнуться, его тошнило, но рвота не наступала. Руки и ноги уже достаточно онемели, чтобы не слушаться. Он корчился, смотрел с тупой ненавистью, но по-прежнему оставался красив до омерзения!
— Ты забыл, что за все грехи нам воздается при жизни, моя первая любовь…
Полчаса прошли странным бредом. Спальня в алых тонах, сверкавшая посуда из хрусталя и серебра. Роскошные шторы хаанатского шелка. Стол красного дерева, возле него — труп вмиг постаревшего человека с жутким оскалом пересохших губ, с запавшими глазами. Кожа обтянула его, и смотреть было мерзко, но Киоре впитывала эту картинку, запоминая навсегда. Запомнила глаза, за миг до смерти смотревшие с такой яростью, что ее должно было испепелить на месте. Запомнила скрюченные пальцы, он словно и после смерти желал схватить ее, растерзать заживо.
Спиной вперед Киоре отошла от трупа и, опустив вуаль, вышла в коридор, тихо закрыла дверь. Никто не удивился даме, покинувшей этот дом. Никто не знал, кто она. Никто не видел ее ни до того, ни после. Прибывшие утром следователи уже не могли ничем помочь правосудию.
На рассвете дворецкий Дорана застал герцогиню сидящей у камина. Взлохмаченная, бледная, с кругами под глазами она походила на сумасшедшую. Она отказалась от еды, от чая, от сладостей — смотрела в огонь, дожидаясь, пока часы пробьют нужное время.
— Мне пора, — поднялась она точно по их звону. — Всё готово?
— Экипаж подан, ваше сиятельство, — поклонился дворецкий.
— Одну минуту, я забыла кое-что в спальне.
Киоре не смогла отказаться от того, чтобы в последний раз подняться наверх. Лестница с идеально отполированными перилами и легкий запах воска; коридор с пустыми стенами, ее спальня, где остались наряды, приобретенные за время короткого брака. Хмурый вид за окном. Присев на кровать, она сцепила руки в замок, а, поднявшись, быстро спустилась по лестнице и покинула особняк, не останавливаясь и не оборачиваясь.
Когда за ней хлопнула дверца кареты, Киоре закрыла глаза. Голова болела от недосыпа, жужжали назойливыми мухами мысли, но экипаж под цокот подков вёз ее вперед, навстречу будущему и навстречу очередной мести. За окном тянулись пейзажи Тоноля, серые, грустные, а теперь улицы вдобавок пропитал запах страха перед неизвестными чудовищами.
Открыв окно кареты, приказала кучеру остановиться на углу улицы, и через десять минут к ней внутрь забрался щеголеватый красавчик.
— Вижу, ты совсем перестала бояться, что тебя разоблачат? — Файрош скрестил руки на груди и посмотрел на нее, как на маленького ребенка. — Впрочем, меня это не волнует. Верни мои часы! — прикрикнул он, взглядом сверля в Киоре дыру.
— А волшебное слово? — издевалась она в неизвестно какой раз над Файрошем.
— Немедленно! — рыкнул тот, ударив рукой по обивке; отогнулась пола пиджака, показав револьвер за поясом штанов.
— Я не ношу их собой. Скоро приедем.
И она отвернулась к окну — кучер ехал заранее обговоренным маршрутом, оставалось лишь дождаться… Когда карета, повернув в переулок, остановилась, одним боком чуть не упершись в стену дома, Файрош дернулся, но убежать не успел — дверца распахнулась, и Доран Хайдрейк объявил:
— Ты арестован.
— Но за что, ваше сиятельство? Разве у вас есть что-либо против меня?
— Сейчас и будет, за что, — кивнул герцог, в то время как Файрош схватил Киоре, приставив к ее виску револьвер. — Это уже нападение на герцогиню.
— Ну, вот и славно… А теперь прочь, дайте нам уйти!
Его руки похолодели, и это Киоре ощутила через одежду. Дуло револьвера, упиравшееся ей в висок, саднило — так сильно вжимал в нее оружие Файрош.
Доран посторонился. Спускаясь на подножку, Киоре намеренно споткнулась, рукой отталкивая оружие от головы вверх. Упав, она чуть не сломала себе спину — сверху ее придавил Файрош, и одновременно с этим раздалось два выстрела, слившихся в один.
— Ты арестован за убийство герцогини Хайдрейк, княжны! — прогремел голос Дорана.
Киоре осталась лежать частично на подножке кареты, частично — на земле, и не могла видеть, как незадолго до этих слов кучер, о котором позабыли, размахнувшись, ударил вставшего Файроша кулаком по голове, и тот, обмякнув, свалился на дорогу.
Киоре подняли — Доран переместил ее в карету и на ее лицо набросил испачканный томатным соком платок.
— Не двигайся, — шепнул он ей.
«Привязанности губят, Файрош. Тебе стоило забыть об этих часах», — подумала Киоре. Хотелось бы ей увидеть лицо друга-предателя! Но она была обречена лежать в карете, спиной к двери, едва-едва дышать, чтобы никто любопытный не увидел, что она жива.
— Ваше сиятельство! Мы позвали лекаря для герцогини!
— Поздно, — ответил Доран глухо. — Пуля попала в висок…
— Святые угодники! Ваше сиятельство, соболезнуем! — вырвалось у кого-то.
— Преступника в одиночную камеру, подготовьте бумаги для суда. Я лично выступлю свидетелем.
— Будет сделано, ваше сиятельство… Соболезнуем… — ответил другой голос, надломленный годами.
— Я уеду этим экипажем… с женой.
Возражать Дорану никто не стал, и вскоре экипаж мерно закачался.
— Не двигайся и молчи, — приказал ей Доран шепотом.
Когда экипаж приехал, Киоре перенесли куда-то и положили на… холодный пол? Тяжело на скрипящих петлях повернулась и закрылась дверь, и хлопок гулко отразился в стенах помещения. Киоре поморщилась.
— Можешь встать, — голос Дорана множился, и, сдернув с лица платок, Киоре села и огляделась. — Это склеп моего рода. Княжеского. С герцогами мы породнились уже во времена империи.
Синие кристаллы эстера на стенах с паутиной освещали просторное помещение, напоминавшее подвал, затхлое, пыльное — его давно не открывали. Позади Киоре во всю стену тянулся шкаф из камня с нишами, в которых стояли урны, украшенные драгоценными камнями, и на каждой — латунная табличка с буквами. Напротив — какой-то прямоугольный выступ с железной дверцей на засове, в которую человек мог пролезть только лежа.
— И зачем мы здесь? — ее вопрос отразился эхом.