Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 43 из 62



Некоторые винили постоянную жару, кое-кто обвинял во всем происшедшем одиночество – Хаос был первым и единственным городом на планете, населенном пятью тысячами человек, которым дали пять лет на то, чтобы организовать свою жизнь.

Один человек считал, что главной причиной гибели города было отсутствие детей.

Он записал свои слова на пленку:

– Мы должны были иметь детей. Среди нас было достаточно молодых пар. Но кто же мог решиться дать ребенку жизнь в этом мире? Мы очень рано пали духом. Было слишком жарко, неизлечимая болезнь начала косить наших свиней, и нам пришлось из всех зарезать, работа была очень тяжелой и однообразной – нашей главной целью было выжить… А потом кое-кто начал считать, что стараться остаться в живых дело слишком хлопотное.

После длинной паузы, снова послышался усталый голос двадцатидевятилетнего человека, чья жена, которой было всего двадцать три года, утром покончила с собой.

– Мы тянулись друг к другу, мы не пробыли здесь и года, а корабль с Земли должен был прибыть только через пять лет – такими были условия подписанного нами контракта.

Многие из нас не понимали, какими тяжелым окажется расставание с Землей. Ведь лишь несколько человек смогут снова туда вернуться, чтобы рассказать, как все прошло – по условиям того же контракта…

После длинного отступления, посвященного его жене, Мэри, он вдруг сказал:

– «У нас» был бы ребенок. Но к тому времени было принято решение, что дети не должны жить в этом мире, потому что дети, рожденные на Чатере, не будут иметь никаких прав на Землю. Мы этого еще не знали, но Хаос тогда уже переступил черту, из-за которой нельзя было вернуться…

Женщина, не назвавшая своего имени, но чьей голос на пленке звучал очень молодо, сказала: Человечество больно. «Судный День близок»… но мы сами в этом виноваты. Разве нам здесь пришлось пережить какие-нибудь серьезные несчастья? Небольшая неприятность – потеря свиней. Ни ветчины, ни свиных отбивных в течение целых пяти лет. Мы позволили этому напугать себя и сломить. Ни одного ребенка, сотня самоубийств и еще пять смертей. Нас осталось всего 4895 человек. Жара. Крошечный город. Работа. И целых четыре года ожидания. И даже тогда – никакой надежды вернуться на Землю…

Почему мы вообще на это согласились?

Начался рост количества самоубийств. Когда население Хаоса еще составляло 3000 человек, они начали бояться, что о них забудут.

Церковь, по причине, которой Рекс так и не смог понять, не имела ни малейшего влияния в Хаосе. Возможно, тот, кто стоял за этим экспериментом (вне всякого сомнения, это был эксперимент, а не настоящий план колонизации планеты), выбрал группу атеистов.

Пекс нигде не упоминался. Алкоголь и наркотики не имели никакого отношения ни к жизни, ни к смерти Хаоса.

Точно так же, как и секс, если не считать всеобщего соглашения о том, что жителям города не следует иметь детей.

Лекс, пекс и секс не сыграли никакой роли в жизни этого города.

Последний человек умер за восемь месяцев до возвращения корабля с Земли. Ему показалось, что восемь месяцев это слишком долго.

Еще одна причина делала ожидание корабля совершенно безнадежным делом. На совести Хаоса были еще и убийства.

– Мы возненавидели Двадцатников, – рассказывал глухой голос на пленке. – Мы все сдались, все, кроме них. Они не позволяли нам терять надежду… Поэтому мы их убили.

Да, мы убили Двадцатников. Всех троих. Мы не смогли сделать этого честно. Мы организовали с ними встречу. Они пришли. Мы – нет. Взорвалась бомба.



Молчание было таким долгим, что Рекс и Венера решили, что он больше ничего не скажет. Но через некоторое время человек заговорил снова, уже совсем спокойным голосом: Это означало – конец. Да, мы хотели их убить, и не жалели, что они умерли. Мы не секунды не раскаивались, и их тени не преследовали нас. Но после этого – как мы могли ждать корабль, ведь мы должны были бы признаться, что убили Двадцатников только за то, что они были Двадцатниками, за то, что они не позволяли нам сдаться?

Рекс взглянул на Венеру. Они оба молча слушали это печальное признание.

– Апатия, отчаяние и… что еще? – спросил он.

– Страх, – ответила Венера. – Самый отвратительный массовый отказ от борьбы. Они ведь и убивали из страха.

– Это, естественно, патология, – задумчиво проговорил Рекс. – Массовый психоз.

– Та девушка была права. Больны были не эти жалкие пять тысяч человек, что прибыли сюда. Больно все человечество.

– Они это знают, и не хотят ничего по этому поводу предпринимать. «Судный День близок».

– Для Хаоса, – сухо сказала Венера, – Судный День уже наступил и прошел.

Регина встретила их на полпути от Ворот к дому.

– Вас не было всего два дня, – сказала она.

Рекс отвернулся, чтобы она не заметила его улыбки. Регина была удивлена, даже немного сердита, что экспедиция на Чатер оказалась такой легкой. У подножия лестницы для Рекса и Венеры была оставлена еда, но они не стали ее трогать, сказав, что вполне могут потерпеть до дома.

Регина категорически возражала против того, что она считала очень опасным и требующим напряжения всех сил.

Она отказалась принимать участие в подобных экспедициях.

Если бы Рекс с Венерой вернулись измученные, обожженные солнцем и еле живые от голода, она вряд ли сказала бы им:

«Я же вам говорила», но только потому, что слова в такой ситуации были бы не нужны. Но сейчас было ясно, что путешествие на Чатер было не сложнее экспедиции в южный район Чистилища.

– Ну, и что вы там обнаружили? – мрачно спросила она.

Рекс рассказал ей про Хаос. Венера молчала. Посмотрев на них внимательно, Регина, хоть и неохотно, но все же вынуждена была признать маловероятным, что между ними могло что-нибудь произойти, и что это вообще вряд ли возможно, если только их отношения и поведение одного из них или обоих сразу не изменится кардинально.

Возле озера они скинули одежду и бросились в озеро.

Регина, которая все еще считала, что не пришла в себя окончательно после экспедиции на Крэсту, хотела остаться на берегу, но они уговорили ее, и она вдруг поняла, что стала плавать немного лучше, чем раньше, красивее – но ведь невозможно сказала она сама себе, продолжать делать что-то очень плохо, когда рядом с тобой это делают очень хорошо.