Жандарм 2

Глава 4

— Монументальное сооружение, — выйдя из брички, прокомментировал я открывшийся вид на здание таганской тюрьмы.

Из красного кирпича, охватывает аж два квартала и состоит из целого комплекса трех и даже пяти этажных зданий. Окна в трехэтажном здании узкие и высокие. В пятиэтажном — больше похожи на квадраты со стороной в метр.

— Тага-анка, я твой бессменный арестант, — протянул я возникшую в голове строчку.

И сам удивился, откуда она взялась. Что-то из прошлой жизни снова всплыло?

Отбросив ненужные мысли, я уверенной походкой двинулся к входу в здание тюрьмы. Вместо обычных дверей в стене к зданию была сделана пристройка всего два на два метра. Сначала заходишь в нее, там тебя останавливает стальная дверь со смотровым окошком. Над головой висит лампа, хорошо освещая «посетителя».

— Документы, — потребовал дежурный за дверью, открыв окошечко.

Я передал свое «удостоверение» жандарма.

— Тренировать дар?

— Да.

— Впервые у нас?

— Да.

Атмосфера в приемной «будке» не придавала мне словоохотливости. Хотелось поскорее ее покинуть, либо выйдя на улицу, либо наконец зайдя внутрь здания.

— Вам показать все?

Я от такого предложения чуть рот в удивлении не раскрыл.

— А у вас и такое практикуется?

— Не для всех, но к людям из вашего ведомства приказано оказывать максимальное содействие.

— Тогда я согласен.

Вернув мне бумагу, дежурный наконец отпер дверь и впустил меня внутрь. Я оказался в широком и довольно высоком арочном коридоре. Для освещения с потолка свисали лампочки через каждые пять метров. Дежурный оказался не один. За столом слева от входа сидел пожилой дядька в двубортном кителе с погонами городового старшего оклада. От уже привычных мне армейских знаков различия погон городового отличался тем, что был квадратным с плетеной веревкой поверх.

— Здравствуйте, — встав со своего места, коротко кивнул он мне и представился. — Иван Игоревич Ромашкин, — после чего тут же сел обратно, взявшись за ручку и придвинув к себе журнал. — Имя, должность, цель прибытия.

— Григорий Мстиславович Бологовский. Корнет жандармерии. Хочу потренировать магию разума.

Тщательно все записав, он снова посмотрел на меня.

— Николай проводит вас в изолятор, заодно и покажет, что тут есть у нас по пути. Но прошу надолго не задерживаться. По указу начальника тюрьмы у вас есть час.

— Благодарю, — кивнул я ему и пошел вслед за молодым Николаем, впустившим меня внутрь.

— Таганская тюрьма была создана более ста лет назад при императоре Владимире втором, — начал молодой надзиратель, убедившись, что я иду за ним.

Голос его оказался хорошо поставленным, а слова вылетали без запинки. Было заметно, что ему роль экскурсовода не впервой исполнять.

— Мы сейчас находимся в главном корпусе. Здесь на третьем этаже исполняют службу начальник тюрьмы, его высокоблагородие полковник Куйбышев, его заместитель, заведующий хозяйственной частью, — тут он покосился на меня и помахав неопределенно рукой закончил, — ну и другие высокие чины. На втором этаже у нас типография. В основном печатаем служебную литературу для полиции, но иногда и брошюры агитационные для профсоюзов выпускаем и другое по мелочи. На первом этаже столовая. Не смотрите, что мы сейчас вдоль стены идем, вход в нее со двора, чтобы заключенные в общий коридор не вырвались и толпой нас с Иваном Игоревичем не смяли.

— А чем заключенные у вас занимаются? — стало мне интересно. — Сидят по камерам все время?

— Да вы что? — рассмеялся Николай. — Зачем из них дармоедов делать? Нет, у нас работный дом, пусть и тюремного типа, как его высокоблагородие любит говорить. Работают они. Во дворе огороды расположены, в той же типографии несколько человек трудится. Есть портняжный цех, слесарная и токарная мастерские. Они в других корпусах расположены. Вот отработают положенную смену и тогда уж по камерам.

Мы дошли до конца коридора, который был перекрыт решетчатой дверью. За ней начинался уже другой корпус — пятиэтажный, который вплотную примыкал к главному зданию. Это я еще с улицы заметил. Николай отпер ее ключом, связку которых снял с пояса, пропустил меня вперед и пройдя следом запер ее за собой. Вот здесь я уже увидел двери в камеры. Такие же решетчатые, что легко можно увидеть, чем заняты сидящие в них люди. Сейчас камеры были пусты. В каждой камере было по две привинченных к полу коек без спинок или по-простому нары и ведро в углу.

Где-то в середине коридора к нему примыкал короткий проход к внутреннему двору тюрьмы. Рядом с ним же была лестница, на которую и свернул мой провожатый, начав спускаться вниз, в подвальную часть корпуса.

— Сюда отправляем самых буйных или тех, кто отказывается работать, — пояснял на ходу Николай. — Ну и за драки между заключенными все участники попадают сюда. Обычно хватает одного дня, чтобы посидев в одиночестве на хлебе и воде, заключенный успокоился и больше не нарушал распорядок. Сейчас здесь занято три камеры.

Здесь двери уже были стальными с окошечками, как при входе в здание Таганки. Подойдя к одному из них, Николай остановился и указал на дверь.

— Вот, Григорий Мстиславович, прошу. Как мне известно, вам для практики совсем не обязательно видеть заключенного, поэтому вы уж извините, но окошечко я открывать не буду.

И он отошел от меня на пару шагов, словно чего-то опасаясь. Я повернулся лицом к стальной двери и уже поднял руку к груди, чтобы начать, как меня охватил мандраж. Вспомнилось, как по мне ударили эмоции Лидии при первом применении показанного навыка. Как тогда нахлынуло воспоминание из прошлого, а я на несколько мгновений выпал из ощущения окружающего пространства. А если сейчас все повторится? Или еще чего похуже произойдет?

Помотав головой, чтобы прогнать предательский страх, я решительно подал магию в указательный палец и начертил им по часовой стрелке круг, соединив получившуюся фигуру со своим источником. Из-за того, что я поторопился, получившийся канал оказался слишком большим и в меня бурным потоком хлынули чужие эмоции, выбив из головы все мысли.

Тоска... Черная тоска и безысходность, что рвет душу. Хочется выть. Слезы сами наворачиваются на глаза. Обида на всех. Бессильная злость. Даже злоба и ненависть. Миг оглушительной злобы схлынул, как смытый волной, и вновь накатила тоска. Нельзя. Ничего нельзя сделать...

— Как вы, Григорий Мстиславович? — встревоженно склонился надо мной Николай.