Страница 44 из 53
Я обвёл рукой промзону вокруг.
— Это легко проверить, князь, — герцог Кабаневич достал смартфон, пару секунд покопался в нём, а потом набрал номер, поставив на громкую связь.
Ответили где-то через минуту, заспанный женский голос:
— Алло. Ваше Сиятельство….
— Да, здравствуйте, — произнёс Кабаневич, — Это вроде телефон барона Цветкова. Могу я узнать, с кем я говорю?
— Я его жена, — испуганно ответила женщина, судя по всему, автоопределитель магограмма подсказал ей, кто звонит, и от этого жене Цветкова стало не по себе, — А барона нет. Ну, он не может говорить. Сейчас не может.
Насколько я помнил, у Старшего Цветковых вроде были проблемы с алкоголем, так что факт его неспособности говорить особо не удивлял.
— Только один вопрос, моя госпожа, — самым милым образом проговорил герцог, — У вас была холопка по имени Роза?
— Ну да, — жена Цветкова явно была удивлена вопросом, — Была. Но только мы её продали. Мы всех наших холопов продали. У нас сейчас сложное финансовое положение, Ваше Сиятельство…
— Я в курсе. А когда вы продали Розу и кому?
— Ну… Месяц назад. Князю Взвешину. А что?
— Ничего, забудьте, моя госпожа, — успокоил жену Цветкова герцог, — Всё в порядке. Собственно, это всё, что я хотел знать. Всего доброго.
Кабаневич сбросил звонок и посмотрел на меня:
— Ну? Что думаете?
— Всё сходится, — я кивнул, — Князя Взвешина я знал лично. Он был рыцарем Мальтийского Ордена. Он погиб, когда защищал Малого от посланных Павлом Стальным убийц. Так что ситуация в целом понятна. Орден скупал холопов, привозил их сюда и делал тут из них магов. Неясно только как и нахрена он это делал. А еще непонятно, куда отсюда исчезли все орденцы и почему эти холопы бродят теперь без охраны…
— Вот он расскажет, — перебила меня моя лейб-стражница Арум, её сапожок все еще стоял на груди поверженного парня.
Парень, швырявшийся во время боя какой-то зелёной плазмой, был вполне себе в сознании.
Я подошёл ближе к поверженному противнику.
— Арум, ну-ка подвинь ножку, хочу увидеть номер у него на робе.
Арум чуть подвинула сапожок, номер у парня оказался, как я и ожидал, красивым — на груди робы у этого «мага» была нашита цифра пять.
— Если хочешь жить — рассказывай, что тут вообще происходит, — потребовал я у парня.
— Суку свои отзови, — хрипло ответил парень, зло зыркнув на Арум, — И побольше почтения! Я тебе не холоп, как те девки. Я аристо!
А вот это уже на самом деле занятно…
Глава 187 — Государева перфокарта
«Шефу политического департамента Его Величества Охранного Отделения дивизионному генералу Меньшикову, СРОЧНО:
В ответ на ваш запрос сообщаю следующее.
Инженер Петербургского Метростроя Семён Копай умер в Омске, от язвы желудка, в 1992 году.
Последние годы он жил под чужим именем. Его могилу я на всякий случай вскрыл — останки на месте.
Поэтому не знаю, с кем именно полез исследовать Петербургское метро ваш подчиненный, но гарантирую, что не с Копаем.
Потому что Копай гниёт в могиле, это достоверная информация.
С уважением,
штабс-секретарь Охранного Отделения по Омской губернии, барон Боровович»
Таню посадили в коляску мотоцикла, так что сейчас она ехала по тоннелю в компании дюжего жандарма, который и вёл мотоцикл.
В принципе поездка Тане нравилась, она даже почти перестала бояться. Присутствие рядом сотни вооруженных людей полковника Резакова успокаивало, Тане в лицо дул теплый подземный ветер, волосы девушки развевались позади неё, как командирский плащ. Мотоциклы рычали, света от их фар в тоннеле теперь было столько, что ни один уголок не оставался неосвещенным.
Вот теперь Таня на самом деле ощущала себя начальником экспедиции, она рвалась в бой!
Впрочем, долго эта поездка не продлилась, уже через десять минут впереди показались серебристо блестевшие гермодвери, перегородившие тоннель. Здесь, как и везде в этом тоннеле, была вода, но гермодвери были сделаны на совесть, так что от влаги не пострадали — на них не было ни пятнышка ржавчины.
Мотоцикл остановился, следом за ним остановились и остальные мотоциклы отряда полковника Резакова, и замыкавший процессию грузовик, куда Таня приказала посадить своих финнов.
Здесь, возле гермодверей, царила странная тишина, Таня теперь слышала только, как испуганно шепчутся участники экспедиции позади, да еще гул подземного ветра.
Этот гул усилился, как и сам ветер. Вправо и влево от гермодверей уходили тёмные тоннели, именно по ним и гуляли мощные потоки воздуха.
— Все ко мне! — крикнула Таня своим людям, вылезая из мотоцикла прямо в черную воду, покрывавшую пол тоннеля и доходившую Тане до середины сапога.
Первыми к Тане подошли Самосборов и лейб-стражница Сигурд, их сопровождал полковник Резаков.
Старик Самосборов оглядел преградившие путь отряду циклопические гермодвери с каким-то религиозным благоговением, как будто созерцал древний храм.
— Кха-кха… Дальше не пройдем, — дребезжащий голос Самосборова разнесся по тоннелю, — Эти двери аварийно закрылись, когда тоннели затопило, сорок лет назад. И больше они не откроются — нет электричества, смотрите.
Самосборов указал на ряд ламп, укрепленных на гермодверях. Ни одна из ламп не горела, а парочка из них вообще была разбита.
— Намертво закрылись, — прокашлял Самосборов, — И открыть их можно только изнутри, если запустить генератор на станции. Но на станцию мы не попадём. Других путей туда, кроме этих дверей, нет.
— Насколько я понимаю, Жаросветовская — не конечная станция, — заметил Резаков, постучав кулаком по гермодвери, как будто рассчитывал, что ему сейчас откроют, — Так что должен быть еще один проход на Жаросветовскую — с другой стороны.
— Этот вход был, господин, — кивнул Самосборов, — Но сейчас его нет. Тоннель с другой стороны станции полностью завален, уже как сорок лет.
— А куда ведут эти тоннели? — Таня указала на тонувшие в темноте проходы слева и справа от гермодверей.
— Правый — на Дубравинскую, левый — в депо, — сообщил Самосборов, — Но в депо такие же гермодвери, и они тоже закрылись в момент первой аварии. А на Дубравинской мы сегодня уже были.
— Ага, помню, — ответила Таня.
Дубравинская была первой станцией, которую они сегодня посетили на Третьей линии. Эта станция Таню особо не впечатлила, потому что выглядела просто мерзко. Когда-то на Дубравинской росли живые дубы, но теперь они обратились в заплесневелую гниль, а еще станция была вся завалена строительным мусором и металлоломом.
Когда в 1991 году линию безуспешно пытались повторно запустить — весь мусор решили свалить именно на Дубравинскую, да так там и оставили. Так что Таня чуть не переломала себе ноги, лазая по горам камней на Дубравинской.
— И что нам делать? — спросила Таня у Самосборова, — Взорвём гермодвери?
— Ни в коем случае! — в ужасе запротестовал старик, — Над нами полностью затопленный тоннель, неизвестно в каком он состоянии. Я же говорил — если будем здесь взрывать, то все тут и останемся! А что делать я не знаю. Эти гермодвери не открыть…
— Открыть, — произнёс хриплый голос позади Тани.
Девушка обернулась, к ним уже шагал инженер Копай, его ноги шлепали по воде.
Копай, как и требовал Самосборов, снял с себя респиратор, очки и даже капюшон. Под всем этим у Копая оказалось хоть и очень неприятное, но вполне себе человеческое лицо.
Инженер Копай был уже стар, рожа у него какой-то странно-серой, а еще очень волосатой — пучки седых волос торчали у инженера Копая из ушей и даже носа. Нос у него был острым, а глазки — мелкими и крысиными. И вообще инженер больше всего напоминал престарелую облезлую крысу. Крайне мерзкий тип. Но бесплотным духом он точно не был. Кроме того, Самосборов так и не смог ответить, Копай это на самом деле или не Копай, потому что не помнил, как выглядел инженер, построивший Третью линию.