Страница 51 из 52
— Ты, радость моя, — обратилась она к фродасу. — прикрывай мне спину, твои ноготки мне очень пригодятся. И не позволяй душам себя касаться.
Я оставила на этих двоих защиту Истока. И вновь обратилась к символам.
«Нельзя силой забрать то, что тебе не принадлежит. Лишь чистая душа освободит Иммару»
В голове застучала паника. Чистая душа — это я что ли?
Нашла взглядом Амнона.
Вот он уж точно больше подходит. Благородный, честный, с несгибаемыми принципами, готовый пожертвовать жизнью ради друга. А я…?
Не хотелось признавать, но себя не обманешь — я человек средненький. В свое время, как и все, я и врала, и поступала плохо, и проклинала тех, кто, возможно, этого и не заслуживал. Нет, я никого не убивала, но все же…
Так. Хватит. Я здесь не ради себя.
Разогнулась и подошла к постаменту вплотную, положив руки по обе стороны от круглой пробоины посередине. И закрыла глаза, стараясь отгородиться ото всех звуков: яростных выкриков, свиста лезвия и когтей, от шипения и хлопанья мощных крыльев где-то над головой.
«Нельзя силой забрать то, что тебе не принадлежит…»
Значит, я должна попросит хозяина Чаши дать мне ее. А он пусть сам решает, чистая у меня душа, или нет…
Моя Бабушка верила в Бога, при этом не ходила в церковь и даже молитв толком не знала. Она просто закрыла глаза и обращалась к Творцу напрямую, без пафоса и тяжелого запаха ладана. Она всегда говорила: «Бог создал нас по своему подобию. Значит, в каждом есть Его частица. И эта частица ниточкой связывает нас с Ним. Поэтому я верю — чтобы говорить с Богом необязательно ходить в церковь. Главное верить, правильно поступать и, помимо молитв, вкладывать все силы, чтобы стать лучше и достигнуть счастья»
Итак, что ж… Попробуем.
О, Создатель…
Нет-нет. Звучит по-дурацки, прости. Я, если честно, не знаю твоего имени и вообще не уверена, услышишь ли ты меня. Но я должна постараться. Не ради себя. Нет. Мне не нужна ни сила, ни вечная молодость или еще что-то из того, что дает эта Чаша. Я хочу лишь одолжить ее. На время. Чтобы исцелить дорого мне человека. Я верну, честно. Если нужно, опять проделаю весь этот путь через Ир-Каллу и верну ее на место. Обещаю.
Это моя последняя надежда спасти его… Пожалуйста.
Шум стих. Я открыла глаза — все вокруг застыло, даже всполохи огня. Огляделась: Ишум в небе тоже не двигался, как и Амнон с Эа, отгоняющие души от берега.
Вдруг маленькая искорка загорелась у моего лица. Пуф! — и передо мной в воздухе возник агатовый кубок с широкой чашей, украшенными звездами.
«Словно, осколок ночного неба…» — пронеслось в голове.
Меня неудержимо потянуло к нему, и я коснулась холодной поверхности.
В этот миг вихрь закружил меня, унося прочь из Теневого Мира.
Эпилог
Рухнула в прямо в бархан под сень финиковых пальм, жавшихся друг к другу. Чаша, прижатая к груди, холодила пальцы. Сморгнув песок, попавший в глаза и оглядевшись, поняла, где нахожусь: недалеко от дороги, что вела в замок: вдали изгибались акации, лишенные листьев в окружении пожелтевшей травы. Закатное солнце окрашивало скалу, в которой покоился Ливахайм в багрецовые тона. Хотела уже рвануть туда, где боролся за жизнь мой любимый, но мягкий голос, чуть вибрирующий в легкой прохладе наступающего вечера, заставил обернуться.
— Ишум! — ринулась к мужчине, но приветственного объятия не вышло: руки не сомкнулись на его спине, а просто неуклюже прошлись по воздуху — едва не упала от неожиданности.
Резко развернулась.
— Как…?
— Я остался в Ир-Калле, скаттс, — уголки четко очерченных губ дрогнули в полуулыбке. В его голосе не было прежней задиристости и беззаботности, и это пугало больше, чем то, что сквозь него, если приглядеться, просвечивали далекие изгибы гор, чьи верхушки утопали в облаках.
— И ты больше не вернешься? — голос дрогнул. Я почувствовала легкий укол вины: неужели, это из-за того, что Ишум помог мне…?
— В этом нет твоей вины, — он сделал шаг. Ближе мы от этого не стали: он находился сейчас очень далеко. Сердце сжалось от тоски: мне не хотелось расставаться. — Не грусти. Возможно, мы еще встретимся.
— А что мне делать с Чашей после того, как я исцелю Лайонела? — я никогда не умела прощаться, и, решив, что уже поздно начинать, сменила тему.
— Отнеси ее на Выжженные Земли. Она наполнит Вамбу и исцелит Землю. А когда вернется магия, ты сможешь вернуться домой, когда пожелаешь. Акран Ишу, ненадолго разрывающие ткань реальности, легко сотворить, если все пяти стихий находятся в балансе. На это уйдет не более полугода. Может, меньше.
— Возможно, я захочу остаться… — опустила взгляд, подцепив носком ботинка камешек из песка.
— Не обязательно принимать крайние меры… — Ишум расплылся в улыбке, хитрой, как у чеширского кота. — Так или иначе, я искренне желаю тебе счастья.
Невесомое касание ладони на моей щеке было похоже на дуновение теплого ветра.
«Помни, необязательно делать болезненный выбор и от чего-то отказываться, чтобы быть счастливой…» — прошептал ветер, играя острыми блестящими листьями.
Встряхнула головой: не время сейчас предаваться философскими размышлениями. Я должна спасти Лайя.
Побежала вперед, спотыкаясь и падая — ноги все еще плохо слушались после пространственного перемещения, но я не могла позволить себе остановку. Каждая секунда на счету.
Стоило выбраться на проторенную дорогу, бежать стала значительно легче. Без проблем минула парадные двери, ловя любопытные взгляды стражников. Сердце гулко стучало в груди, отмеряя ударами, неумолимо бегущие секунды.
Я успею. Я должна.
— Госпожа! — торопливо поднимаясь по лестнице, даже не оглянулась на радостный оклик Милы и буквально ввалилась в покои зиуданса.
— Геня, — облегченно выдохнул Табиб, когда его воспаленные уставшие глаза зацепились за Чашу у меня в руках, нисколько не потускневшую от всех злоключений. — Это же…
Кивнула, не размениваясь на лишние слова, и кинулась к кровати. От вида Лайонела — бедного, покрывшегося испариной с потрескавшимися губами — сердце заныло от тянущей боли.
— Лай, — тихо шепнула, опускаясь на краешек кровати, и аккуратно убрав с горячего лба налипшие волосы.
Веки дрогнули — мужчина с усилием открыл глаза. Беспокойно заерзал, пытаясь приподняться. Я и Табиб помогли ему сесть.
— Я… — лаизареис бросил короткий взгляд на дверь, — схожу за водой.
Дверь за лекарем закрылась — Лай попытался улыбнуться: высохшая кожа на губах натянулась.
Рука, что потянулась к моему лицу, мелко задрожала, и тут зиуданс зашелся в болезненном кашле: кровь, окропившая простыни, отрезвила меня.
— Сейчас тебе станет легче, — заверила его.
Перехватив кубок покрепче, подняла его над головой.
— Ишу-А-Лиль-Ки-Зи, — последовательно произнесла слова, что нашептал мне ветер.
Живительная влага с характерным плеском наполнила кубок. Я подняла Чашу к окровавленным губам Лайонела. Сердце в страхе екнуло, когда он сделал глоток.
Опасения тут же развеялись. Ведь стоило зиудансу осушить кубок до дна, к нему вернулся здоровый цвет лица, зажили многочисленные ранки на губах, тени под глазами растаяли, а белки избавились от пугающего красного цвета.
Не успела я облегченно выдохнуть, и, рассмеявшись, броситься ему на шею, как сильные руки сжались на моих предплечьях. Раз — и я оказалась придавленной к кровати. Золотая окантовка расширенных зрачков мужчины, обожгла. Дыхание участилось, и зуд прошелся под кожей, завязывая бантиком внутренности. Мы поддались навстречу друг другу одновременно, окончательно сметая все сомнения и преграды. Горько-сладкий вкус его губ дурманил голову, размывая границы окружающей реальности. Мы целовались, будто путники в пустыне, набредшие на источник: жадно, прерываясь лишь на короткие вдохи. Пальцы мужчины забрались под одежду — и плевать, что на мне трехдневный слой грязи. Я желала лишь — почувствовать его еще ближе, кожа к коже… а все эти тряпки только мешали. Потянула вверх рубашку на секунду обрывая поцелуй. Тело затрепетало в предвкушении…