Страница 5 из 11
Отец Роман не скрывал своего отношения к духовным проблемам Братства, как он их видел, не пытался выстроить «лояльных» отношений с братчиками в ущерб христианским принципам, но, наоборот, попытался публично указать на их недостатки, чтобы тем вернее найти путь к их исправлению. Священнику было не по душе, что самой формой устроения Братства и установками его руководителя у людей была отобрана свобода нравственного поступка, возможность относиться ко всякому человеку по-христиански, вне зависимости от того, является ли он или нет членом Братства. Не по душе было и то, что жизнь в Братстве устраивалась на условиях лидерства одного человека, председателя Братства, которому было выгодно держать остальных в некотором невежестве, не давая им права на свои собственные воззрения. Прискорбным было и то, что руководитель Братства не испытывал ревности относительно исполнения церковного устава, например поста. Но, не желая показать свою слабость перед подчиненными ему членами Братства, он оправдывал себя казуистическими рассуждениями с ложными ссылками на Священное Писание, чтобы иметь возможность и самому не поститься, и подталкивать к тому же других. Свободное обращение с церковным уставом и ничем не оправданное отступление от него приводило к душевному и телесному расслаблению членов Братства.
В 1902 году отец Роман, в соответствии с уставом Крестовоздвиженского трудового братства, подал в общее собрание всех полноправных и приемных его членов заявление о религиозно-нравственной стороне жизни Братства. В нем он попытался ответить на кардинальные для Братства вопросы: «Сознательно ли православно Братство? Насколько Братство восприняло истины православия? Каково в Братстве братское общение? Каков в Братстве труд?»
Особенно поразило отца Романа нехристианское отношение к людям, не состоящим в Братстве. «В отношениях к „не братьям“, – писал он, – рекомендуется жесткость и бесчувственность через принципиальное отвержение необходимости для себя частной благотворительности. Это показывает, что „высшая систематическая благотворительность“ Братства – мертвая умственная выкладка для замаскирования своего эгоизма и скупости, а не составляет истинной потребности Братства на основе жалости к человеческому горю. <…> Отсекать от себя частную благотворительность – значит <…> отсекать от себя питающие соки живого чувства, значит застраховать себя от возможного сознания своих ошибок и мертвости своего дела через встречу с истинной человеческой бедой».
Отец Роман заметил руководителю Братства Н. Н. Неплюеву, что тот сознательно держит членов Братства в невежестве. «Усвоения православного учения почти нет, – писал он. – Первоначальное научение в начальной школе и то же первоначальное научение в низших сельскохозяйственных школах при одном-двух уроках в неделю и только – этого времени для приобретения полноты учения Церкви крайне недостаточно. Так дело обстоит в школах. В Братстве еще хуже. <…> Учредитель Братства не желает большого умственного развития для членов Братства; он прямо боится его и считает излишним…»
Эти общие установки Братства создавали тяжелые отношения между членами Братства и служившими здесь священниками – ни один из них не смог прослужить в Братстве в течение сколько-нибудь продолжительного времени. Столкновения с жесткими порядками Братства подтолкнули отца Романа к тому, что он вынужден был определить четко для себя самого, каким он видит образ христианского пастыря, что считает идеалом и от каких христианских принципов считает невозможным отказаться. Его церковные представления о месте пастыря в приходе и принципы, которыми руководствовалось Братство, оказались в непримиримом противоречии.
Отец Роман писал по этому поводу в своем заявлении общему собранию Братства: «Братство доселе еще не стало на путь чистого, святого добывания хлеба. Этому мешают винокуренный завод [с наемными рабочими] и смешение помещичьего хозяйства с чисто братским. <…> Настоящая экономическая организация Братства грозит обратить его в коллективного помещика, весьма тяжелого для округи, поскольку всякая частная благотворительность является запрещенной по уставу. Получается самая жесткая форма капиталистического строя без всякого приражения не только христианских, но и просто человеческих чувств. Труд Братства потерял нравственно оздоровляющее значение, следовательно, по своему жизненному принципу Братство неуклонно стремится в самоуслаждение. Между прочим, это доказывается и отношением Братства к постам Церкви. Напрасно оно не решается до конца послушать ее – сделать у себя все ее посты обязательными. В уважении христианской свободы у Церкви только надо учиться.
По вопросу о постах у Братства существует грустный софизм. Не соблюдавший их истово блюститель странно переиначил слова Апостола о ядении мяса, говоря, что по нашему времени их надо бы понимать так: не буду поститься вовек, чтобы не соблазнить брата моего (соседнюю крестьянскую округу, твердо соблюдающую посты, но часто незнакомую с основными истинами христианства, не считающую грехом преступление, но считающую грехом несоблюдение поста). <…>
Итак, Братство принципиально закрывает себе дорогу, ведущую к самоотречению и смерти для мира и греха.
Могут ли после этого быть у Братства чистыми отношения к главному условию духовного развития – Церкви и ее служителям? Есть в Братстве ходячий принцип о предпочитающих торговать своим трудом и духовными силами, вместо того чтобы состоять членом трудового Братства. По этому принципу священник, получающий от Братства жалованье, есть лицо, продающее ему свой труд и духовные силы. Уж не покупает ли у него Братство и благодать таинств за платимое ему жалованье? Едва ли благоразумно ставить себя в такое странное положение в отношении таинств.
Исторические отношения Братства к православному священнику ненормальны. Братство постоянно разделяло в священнике нравственную личность и носимый им сан и через то открыло себе широкую дорогу для осуждения и попирания священства. Согласно этому разделению, всё в пастырском руководстве неприятное для овцы и стада может быть относимо к личности священника, не имеющей никакого отношения к носимому им сану. Пастырь должен пасти овец, как того желают овцы. Если же согласно указаниям своей совести и долга пастырь станет призывать овец к покаянию в сладких для них грехах, овцы назовут это недостойным сана православного священника стремлением к духовному деспотизму и попранием прав мирян Православной Церкви на устроение жизни согласно их личным убеждениям.
Священство – не колдовство, таинства – не шаманские действия. Возможно, и бывают священники, сана недостойные, когда необходимо отделять личность от священства, так как Господь может действовать и через недостойное посредство. Но общая норма – не такова. Священство есть сила нравственно-мистическая. Огульное разделение между священным саном и личностью священника вносит разделение смерти в основную церковную жилу. Презирать священника как личность и получать от него Святые Тайны – не дело доброго мирянина. Добрый мирянин, если увидит болезнь в пастыре, отнесется к ней по образу Сима, а не несчастного его брата, будет болеть от мысли, как прикрыть отчую наготу, сам пойдет во священники и покажет его истинный нравственный образ. Если же Братство этого не сделало даже на одном примере, то пусть убоится предаваться осуждению священства. <…> В противном же случае пусть вспомнит об участи третьего сына Ноева».
Становилось всё более очевидным, что служить дальше при таком устройстве Братства отец Роман вряд ли сможет, и он принял решение просить церковное начальство перевести его на другой приход. Для себя он дал четкий ответ на вопрос, «почему священники долго не могут жить в Крестовоздвиженском трудовом братстве». «О своих предшественниках говорить не имею права, – написал он 16 октября 1902 года, – но о себе должен сказать, что основной причиной, побуждающей меня оставить Братство, есть моя нравственная немощь, которая помешала Братству принять мое пастырское руководство в той форме, в какой оно представлялось мне неизбежным сообразно с духовными немощами моей паствы. Оставаться же в иных отношениях к Братству, кроме пастырских, пребывая священником в Братстве, я не могу.